— Брат, ты едешь в Шато-Тьерри развлекаться. Если я останусь в Шато-Тьерри, я все тебе отравлю.

— О, ничего подобного! Я ведь не столь податлив, у меня такая счастливая натура, что вполне способна совладать с твоим унынием.

— Брат…

— Позвольте, граф, — сказал адмирал с властной настойчивостью, — здесь я представляю вашего отца, и я требую, чтобы вы ждали меня в Шато-Тьерри. Там у меня есть квартира, где вы будете как у себя дома. Она в первом этаже, с выходом в парк.

— Раз вы приказываете, брат… — покорно вымолвил Анри.

— Называйте это как вам угодно, граф, желанием или приказанием, но дождитесь меня.

— Я подчиняюсь вам, брат.

— И я уверен, что ты не будешь на меня в обиде, — прибавил Жуаез, сжимая юношу в объятиях.

Тот с некоторым раздражением уклонился от поцелуя, велел подавать лошадей и тотчас же уехал в Шато-Тьерри.

Он мчался, он просто пожирал пространство, охваченный гневом, как человек, чьи планы оказались внезапно нарушенными.

В тот же вечер, еще засветло, он поднимался на холм, омываемый водами Марны, где расположен Шато-Тьерри.

Его имя открыло ему ворота замка, где жил принц. Что касается аудиенции, то ее пришлось дожидаться более часа.

Одни говорили, что принц в своих личных покоях, кто-то сказал, что он спит, камердинер высказал предположение, что он музицирует.

Но никто из слуг не был в состоянии дать точный ответ.

Анри настаивал на скорейшем приеме, чтобы уже не думать о поручении короля и всецело предаться своей скорби.

По его настоянию, а также потому, что он и его брат были известны как личные друзья герцога, Анри впустили в одну из гостиных второго этажа.

Прошло полчаса, стали постепенно сгущаться сумерки.

В галерее послышались тяжелые шаркающие шаги герцога Анжуйского. Анри узнал их и приготовился выполнить положенный церемониал.

Но принц, который, видимо, очень торопился, сразу же избавил посланца от всяких формальностей — он взял его за руку и поцеловал.

— Здравствуйте, граф, — сказал он, — зачем это вас потревожили и заставили ехать к бедняге побежденному?

— Король прислал меня, монсеньор, предупредить вас, что, горя желанием видеть ваше высочество и в то же время не мешать вашему отдыху после стольких треволнений, его величество сам выедет навстречу и явится в Шато-Тьерри не позже чем завтра.

— Завтра король будет здесь! — вскричал Франсуа, не в состоянии скрыть некоторой досады.

Но он тотчас же спохватился:

— Завтра, завтра! Но ведь ни в замке, ни в городе ничего не будет готово для встречи его величества!

Анри поклонился, как человек, передающий какое-то решение, но отнюдь не смеющий его обсуждать.

— Их величества так спешат свидеться с вашим высочеством, что и не думают о каких-либо неудобствах.

— Ладно, ладно! — произнес скороговоркой принц. — Значит, мне надо действовать вдвое быстрее. Я вас оставляю, Анри. Спасибо за спешку: я вижу, вы очень торопились, отдыхайте.

— У вашего высочества больше нет никаких приказаний? — почтительно спросил Анри.

— Никаких. Ложитесь спать. Ужин вам принесут в комнату, граф. Я сегодня не ужинаю: мне нездоровится, да и на душе неспокойно. Нет ни аппетита, ни сна, от этого жизнь моя довольно мрачна, и вы сами понимаете, я не хочу заставлять кого бы то ни было разделять ее со мной. Кстати, слышали новость?

— Нет, монсеньор. Какую новость?

— Орильи загрызли волки.

— Орильи! — с удивлением воскликнул Анри.

— Ну да… загрызли! Странное дело: все близкие мне существа плохо кончают. Доброй ночи, граф, спите спокойно.

И принц поспешно удалился.

Анри сошел вниз и, проходя через приемные, нашел там много знакомых офицеров, которые окружили его и, проявляя самые дружеские чувства, предложили провести дю Бушажа в комнаты его брата, расположенные в одном из углов замка.

Герцог отвел Жуаезу на время его пребывания в Шато-Тьерри библиотеку.

Две гостиные, обставленные еще в царствование Франциска I, сообщались друг с другом и примыкали к библиотеке, которая выходила в сад.

Жуаез, человек ленивый, но весьма образованный, велел поставить свою кровать в библиотеке: под рукой у него была вся наука, открыв окно, он мог наслаждаться природой. Натуры утонченные стремятся полностью вкушать радости жизни, а утренний ветерок, пение птиц и аромат цветов придают новую прелесть триолетам Клемана Маро или одам Ронсара.

Анри решил оставить здесь все как было не потому, что он сочувствовал поэтическому сибаритству брата, а просто из равнодушия, ибо ему все было безразлично.

Но, невзирая на состояние духа, граф, с малых лет приученный неукоснительно выполнять свой долг в отношении короля или принцев французского королевского дома, обстоятельно разузнал, в какой части дворца герцог живет после возвращения во Францию.

Счастливый случай послал Анри отличного чичероне. Это был тот юный офицер, чья нескромность раскрыла герцогу тайну графа в одной фландрской деревушке, где мы устроили нашим героям краткую остановку. Этот офицерик не покидал принца с момента его возвращения и мог превосходно осведомить обо всем Анри.

По прибытии в Шато-Тьерри принц стал сперва искать шумных развлечений. Тогда он поселился в парадных покоях, принимал и утром, и вечером, днем охотился в лесу на оленей или в парке на сорок. Но после того, как до принца неизвестно каким путем дошла весть о смерти Орильи, принц уединился в павильоне, расположенном в середине парка. Павильон этот, обиталище почти недоступное, куда могли проникать лишь приближенные принца, был совершенно скрыт в зелени деревьев и едва виднелся под огромными буками сквозь гущу кустарников.

Принц удалился в этот павильон два дня назад. Те, кто его не знал, говорили, что он захотел наедине предаваться горю, которое причинила ему смерть Орильи. Те, кто хорошо знал его, утверждали, что в этом павильоне он предается каким-нибудь ужасным и постыдным деяниям, которые в один прекрасный день выплывут на свет Божий. Оба эти предположения были тем более вероятны, что принц, видимо, приходил в отчаяние, когда какое-либо дело или чье-либо посещение призывали его в замок. Как только это дело или этот визит заканчивались, он возвращался в павильон. Там ему прислуживали только два камердинера, находившиеся при нем с детских лет.

— Выходит, — сказал Анри, — что празднества будут не очень-то веселые, раз принц в таком расположении духа.

— Разумеется, — ответил офицер, — ведь каждый постарается выразить сочувствие принцу, уязвленному в своей гордости и потерявшему друга.

Анри продолжал, сам того не желая, расспрашивать и находил в этом непонятный для себя самого интерес. Смерть Орильи, которого он знал при дворе и снова увидел во Фландрии; странное равнодушие, с которым принц сообщил ему о своей утрате; затворническая жизнь, которую стал вести принц, как утверждали, с тех пор как узнал о смерти Орильи, — это все каким-то загадочным образом вплеталось для Анри в ту таинственную и темную ткань, на которой с некоторых пор вышивались события его жизни.

— И вы говорите, — спросил он офицера, — что никто не знает, откуда принц получил известие о смерти Орильи?

— Никто.

— Нов конце концов, — настаивал он, — разве нет никаких разговоров на этот счет?

— О, конечно, — ответил офицер, — правду ли, неправду, а что-нибудь, как вы сами понимаете, всегда рассказывают.

— Так что же все-таки говорят?

— Говорят, что принц охотился в лозняке у реки и отделился от других охотников — он ведь все делает по внезапному порыву, и охота его захватывает как игра, как битва, как горе, — но вдруг возвратился, видимо, чем-то крайне расстроенный. Придворные стали расспрашивать его, думая, что дело просто в каком-нибудь злоключении на охоте. В руках у принца было два свертка с золотыми монетами. “Подумайте только, господа, — сказал он прерывающимся голосом. — Орильи умер, Орильи загрызли волки”. Никто не хотел верить. “Нет, нет, — сказал принц, — черт меня побери, если это не так: бедняга всегда лучше играл на лютне, чем ездил верхом. Кажется, лошадь его понесла, он упал в какую-то рытвину и убился. На другое утро двое путников, проходивших мимо этой рытвины, нашли тело, наполовину обглоданное волками. В доказательство того, что все произошло именно так и что воры тут не замешаны, — вот два свертка с золотом, они были найдены на нем и честно возвращены”. Но так как никто не видел людей, принесших эти свертки, — продолжал офицер, — все подумали, что их передали принцу те два путника, которые встретили его на берегу реки; они же сообщили и о смерти Орильи.