Эрнотон последовал за Луаньяком и вошел вслед за ним в Конный двор Лувра.

Все готовились к выезду короля; экипажи выстраивались.

Г-н д’Эпернон смотрел, как пробуют двух лошадей, только что привезенных из Англии в подарок Генриху от Елизаветы; эти две лошади, отличавшиеся необыкновенной красотой, должны были именно в этот день быть впервые запряжены в карету короля.

Эрнотон остановился при входе во двор, а г-н де Луаньяк подошел к г-ну д’Эпернону и дотронулся до его плаща.

— Новости, господин герцог, — сказал он, — большие новости!

Герцог отошел от группы людей, с которыми стоял, и подошел к лестнице, по которой должен был спуститься король.

— Говорите, говорите, господин Луаньяк.

— Господин де Карменж приехал из-под Орлеана; господин де Майен лежит тяжело раненный в одной деревне.

Герцог вскрикнул, а затем повторил:

— Раненый!

— Более того, — продолжал Луаньяк, — он написал госпоже де Монпансье письмо, которое находится в кармане господина де Карменжа.

— Ого! — воскликнул д’Эпернон. — Тысяча чертей! Позовите господина де Карменжа, чтобы я сам мог с ним поговорить.

Луаньяк подошел и взял за руку Эрнотона, который, пока его начальники беседовали, почтительно держался в стороне.

— Господин герцог, — сказал он, — вот наш путешественник.

— Хорошо, сударь. У вас, насколько мне известно, письмо господина де Майена, — сказал д’Эпернон.

— Да, ваша светлость.

— Письмо, написанное в маленькой деревушке, недалеко от Орлеана?

— Да, ваша светлость.

— И адресованное госпоже де Монпансье?

— Да, ваша светлость.

— Будьте любезны передать мне это письмо.

И герцог протянул руку со спокойной небрежностью человека, которому достаточно выразить любую свою волю, чтобы ей тотчас же повиновались.

— Простите, господин герцог, — сказал Карменж, — вы приказываете мне отдать вам письмо господина де Майена к его сестре?

— Конечно.

— Господин герцог забывает, что это письмо мне доверено.

— Какое это имеет значение?

— Для меня огромное, ваша светлость: я дал господину герцогу слово, что это письмо будет передано лично герцогине.

— Кому вы служите, королю или герцогу де Майену?

— Я служу королю, ваша светлость.

— Отлично. Король хочет получить это письмо.

— Ваша светлость, вы — не король.

— По правде сказать, я думаю, что вы забываете, с кем вы говорите, господин де Карменж! — сказал д’Эпернон, бледнея от гнева.

— Напротив, я очень хорошо помню, ваша светлость, вот почему я и отказываюсь.

— Вы отказываетесь? Мне кажется, вы сказали, что отказываетесь, господин де Карменж?

— Именно так.

— Господин де Карменж, вы забываете вашу клятву верности!

— Ваша светлость, насколько я помню, до сих пор я клялся в верности только одной особе, и эта особа — его величество. Если король потребует у меня это письмо, он его получит, потому что король — мой господин, но короля здесь нет.

— Господин де Карменж, — сказал герцог, который, очевидно, все больше раздражался, в то время как Эрнотон, напротив, становился тем холоднее, чем больше проявлял упорство, — господин де Карменж, вы, как все ваши земляки, ослеплены своими успехами; ваша удача вас опьяняет, мой милый дворянчик; обладание государственной тайной ошеломило вас, как удар дубиной.

— Что меня ошеломляет, господин герцог, так это только немилость, которая вот-вот падет на меня со стороны вашей светлости, а не моя удача, которую мой отказ повиноваться вам делает весьма непрочной; но это не имеет значения: я делаю то, что должен делать, и буду делать только это; никто не получит письма, которое вы требуете, за исключением короля или той особы, которой оно адресовано.

Господин д’Эпернон сделал угрожающий жест.

— Луаньяк, — сказал он, — вы сейчас же отведете господина де Карменжа в тюрьму.

— В таком случае, — улыбаясь, сказал Карменж, — я не смогу передать герцогине де Монпансье письмо, которое я привез, во всяком случае, пока я нахожусь в тюрьме; но как только я выйду…

— Если вы из нее выйдете, — сказал д’Эпернон.

— Я выйду из нее, господин герцог, если только вы не прикажете меня там убить, — сказал Эрнотон с решимостью, становившейся все более холодной и непреклонной по мере того, как он говорил, — да, я из нее выйду — стены не так крепки, как моя воля. Так вот, ваша светлость, как только я выйду…

— Что же вы тогда сделаете?

— Я буду говорить с королем.

— В тюрьму! В тюрьму! — зарычал д’Эпернон, теряя всякое самообладание. — В тюрьму, и отнять у него письмо!

— Никто до него не дотронется! — воскликнул Эрнотон, отскочив назад и вытащив из нагрудного кармана дощечки де Майена; я разорву это письмо в куски, раз я могу его спасти только такой ценой; и господин герцог де Майен одобрит мое поведение, а его величество мне простит.

И молодой человек в своем честном сопротивлении уже собирался разъединить две части драгоценной обложки, когда чья-то рука мягко удержала его руку.

Если бы его удержали резко, нет сомнения, что молодой человек постарался бы еще скорее уничтожить письмо, но, видя, что с ним поступают вежливо, он остановился, оглянулся и воскликнул:

— Король!

Действительно, король, выходя из Лувра, только что спустился по лестнице; он слышал конец спора, и его королевская рука остановила руку Карменжа.

— Что случилось, господа? — сказал он голосом, которому, если хотел, умел сообщать властность.

— Случилось, ваше величество, — воскликнул д’Эпернон, не давая себе труда скрыть свой гнев, — случилось, что этот человек, один из числа ваших Сорока пяти, хотя теперь он уже не будет в их числе, которого я послал от вашего имени следить за герцогом Майенским, пока он будет в Париже, последовал за ним до Орлеана и там получил от него письмо, адресованное госпоже де Монпансье.

— Вы получили от господина де Майена письмо к госпоже де Монпансье?

— Да, ваше величество, — ответил Эрнотон, — но господин герцог д’Эпернон не говорит, при каких обстоятельствах.

— Ну, хорошо! И где же это письмо? — спросил король.

— В этом и причина спора, ваше величество. Господин де Карменж наотрез отказывается мне его дать и хочет отнести его по адресу, что доказывает, как мне кажется, что он плохой слуга.

Король посмотрел на Карменжа.

Молодой человек опустился на одно колено.

— Ваше величество, — сказал он, — я — бедный дворянин, но человек чести. Я спас жизнь вашего посланца — его хотели убить герцог Майенский и шесть его приверженцев, но, приехав вовремя, я способствовал повороту судьбы в его пользу.

— А во время сражения ничего не случилось с герцогом де Майеном? — спросил король.

— Он был ранен, сир, и даже тяжело.

— Так! — сказал король. — А потом?

— Потом, ваше величество?

— Да.

— Ваш посланец, у которого, мне кажется, имеются особые причины ненавидеть герцога Майенского…

Король улыбнулся.

— …ваш посланец, сир, хотел прикончить своего врага;

может быть, у него было на это право, но я подумал, что в моем присутствии, в присутствии человека, чья шпага принадлежит вашему величеству, эта месть будет походить на политическое убийство, и…

Эрнотон колебался.

— Продолжайте, — сказал король.

— …и я спас герцога Майенского от вашего посланца, как я спас вашего посланца от герцога Майенского.

Д’Эпернон пожал плечами, Луаньяк закусил длинный ус, а король оставался бесстрастным.

— Продолжайте, — повторил он.

— Господин де Майен, у которого остался только один спутник, а пятеро других уже были убиты, не захотел с ним расстаться и, не зная, что я нахожусь на службе у вашего величества, доверился мне и поручил отвезти письмо своей сестре. Вот это письмо; я вручаю его вашему величеству, чтобы вы могли располагать им, как располагаете мной. Моя честь мне дорога, сир; но с той минуты, как у меня есть гарантия королевской воли, моя совесть спокойна; я отказываюсь от своей чести, она в хороших руках.