Испанец вынул сигарету изо рта, выпустил струю дыма, которую он накапливал в груди уже минут десять, и серьезным тоном ответил:
— В Испании никогда не будет хорошего правления.
Поскольку этот ответ не подтверждал чью-то правоту и не опровергал чье-либо заблуждение, он никого не удовлетворил.
— Позвольте мне сказать вам, сеньор испанец, — со смехом заговорил я, — что вы кажетесь мне чересчур большим пессимистом. Так вы говорите, что в Испании никогда не будет хорошего правления?
— Никогда.
— И кого она должна винить за такой свой изъян? Свой народ или свою королевскую власть, духовенство или дворянство?
— Ни тех, ни других.
— Кто же тогда повинен в этом?
— Это вина святого Яго.
— Но как же, — столь же серьезным тоном продолжал я, хотя разговор, по всей видимости, обретал шутливую форму, — разве святой Яго, покровитель Испании, пользующийся определенным доверием на Небесах, может воспротивиться первейшему благу народа, а именно усовершенствованию его политической жизни, из которого проистекают и все другие усовершенствования?
— Вот как все это произошло, — стал отвечать на мой вопрос испанец. — Случилось так, что однажды Господь Бог, устав слышать от народов вечные жалобы то по одному, то по другому поводу и не зная, к какому из этих всеобщих стенаний прислушаться, послал ангела возвестить трубным звуком, что каждая нация должна хорошо поразмыслить, чего она желает, и через год в тот же день прислать к нему своего выборного представителя с возложенным на него ходатайством, которое он заранее обещал удовлетворить. Это известие вызвало большое волнение; каждый назвал своего представителя: Франция — святого Дионисия, Англия — святого Георгия, Италия — святого Януария, Испания — святого Яго, Россия — святого Александра Невского, Шотландия — святого Дунстана, Швейцария — святого Николая Флюеского; всех и не припомнишь. Не осталось ни одной страны, вплоть до республики Сан Марино, которая не захотела бы быть представленной и не пожелала бы получить свою долю небесных щедрот: это были всеобщие выборы по всей земле; наконец, назначенный день настал, и каждый святой отправился в дорогу, получив необходимые наставления. Первым прибыл святой Дионисий; он приветствовал Всевышнего, но снял при этом не шапку с головы, а голову с плеч: это было учтивым способом напомнить Богу о мученичестве, которое он претерпел ради его святого имени; и надо сказать, что такое приветствие великолепным образом расположило Господа в пользу святого.
— Итак, — сказал он ему, — ты пришел из Франции?
— Да, Господи, — ответил святой Дионисий.
— Чего ты просишь для французов?
— Я прошу, чтобы у них была лучшая на свете армия.
— Я согласен на это, — ответил Господь Бог.
Святой Дионисий, придя в восторг, водрузил голову на плечи и ушел.
Едва он удалился, как дежурный ангел объявил о прибытии святого Георгия.
— Пусть войдет, — сказал Господь Бог.
Святой Георгий вошел и поднял забрало на своем шлеме.
— Ну что, мой храбрый воин, ты пришел от имени Англии, не так ли? Чего она просит?
— Господи, — ответил святой Георгий, — она хотела бы иметь лучший на свете флот.
— Прекрасно, — ответил Господь Бог, — она его получит.
Святой Георгий, получив то, чего он хотел, опустил забрало на шлеме и вышел. В дверях он столкнулся со святым Януарием.
— Здравствуйте, святой епископ, — сказал ему Господь Бог, — рад видеть вас; впрочем, я догадывался, что именно вас пришлют ко мне итальянцы; так что они вам поручили попросить у меня?
— Чтобы у них были лучшие на свете художники, Господи.
— Да будет так, — сказал Господь Бог, — я им это обещаю.
Святой Януарий ничего больше не попросил и, надев митру на голову, ушел.
— Пусть войдет следующий, — промолвил Господь Бог.
— Господи, — ответил ему ангел, — там никого нет.
— Как! Никого нет? И что же делает этот гуляка святой Яго, который все время скачет и никогда не появляется вовремя?[59]
— Господи, — продолжал ангел, — я вижу его вон там, там.
— Ленив, как испанец, — пробормотал Господь… — Ну, наконец, вот и он.
Святой Яго подлетел совсем запыхавшись, соскочил с коня и предстал перед Господом.
— Итак, господин идальго, — обратился к нему Господь Бог, — чего же хотите вы?
— Я хочу, — ответил святой Яго, делая вздох после каждого слова, — я хочу, чтобы у испанцев был лучший на свете климат.
— Даровано, — произнес Господь Бог.
— Я хочу…
— Как, разве это не все? — перебил его Господь Бог.
— Я хочу, — продолжал святой Яго, — чтобы в Испании были самые красивые на свете женщины.
— Что ж, хорошо, — вновь согласился Господь, — я и на это согласен. Да будет так.
— Я хочу…
— Как! Что это значит! — воскликнул Господь Бог. — Ты что, еще чего-то хочешь?
— Я хочу, — продолжал святой Яго, — чтобы в Испании были лучшие на свете фрукты.
— Что ж, — сказал Господь Бог, — надо же что-то сделать для своих друзей. Согласен.
— Я хочу, — снова заговорил святой Яго, — чтобы в Испании было лучшее на свете правление.
— О! — воскликнул Господь Бог, резко прервав его. — Хватит… Нужно что-то оставить и другим. Отказано!
Святой Яго попытался настаивать, но Господь Бог знаком приказал ему вернуться в Компостелу. Святой Яго сел на коня и пустился в галоп.
Вот почему в Испании никогда не будет хорошего правления.
С этими словами испанец высек огонь, снова разжег свою погасшую сигарету и опять принялся курить.
Поскольку данное объяснение показалось мне куда более правдоподобным, чем все те, какие в подобных обстоятельствах выискивают порой наши государственные мужи, я удовлетворился им в тот момент, а дальнейшее развитие событий доказало, что святому Яго так еще и не удалось добиться от Господа Бога милости, о которой он по неосторожности заговорил лишь в четвертую очередь.
Мы пристали к Вильнёву около трех часов, а так как в этом маленьком городке редко останавливаются на ночлег, я не стал полагаться на его постоялый двор и, отобедав, сразу же тронулся в путь на Сен-Морис, куда и прибыл к девяти вечера; ничто не удерживало меня в кантоне Вале, который я посетил уже во второй раз, а потому уже утром следующего дня я тронулся дальше и, когда пробило восемь часов, вошел в почтовую гостиницу в Мартиньи; это была, если мои читатели еще помнят, та самая гостиница, где я останавливался во время своей поездки в Шамони и где я съел пресловутый бифштекс из медвежатины, наделавший с тех пор столько шума в литературном мире и в кругах тех, кто любит вкусно поесть.
Я нашел моего достойного трактирщика таким же покладистым, как прежде, так что мы быстро сговорились о цене за двуколку до Домо д’Оссолы, то есть, другими словами, на пять дней. Я должен был оставить экипаж у станционного смотрителя в этом маленьком городке, после чего первый же путешественник, следующий из Италии в Швейцарию, подобно тому, как я ехал из Швейцарии в Италию, должен был привезти ее обратно; таким образом путь туда и обратно был бы оплачен. Трактирщик указал мне еще на одну экономическую выгоду, о которой я ничего не знал: у меня была возможность, хотя и путешествуя на почтовых, взять лишь одну лошадь, заплатив за полторы; а поскольку мое путешествие подходило к концу и одновременно к концу подходили мои денежные средства, я с благодарностью согласился на такой способ передвижения, о чем и спешу сообщить.
Я рекомендую его путешественникам, которые поедут по этой дороге, с тем большей уверенностью, что они не опоздают ни на час и не пострадают от тесноты; кучер садится на оглоблю, а стоит только добавить несколько баценов к его чаевым, он договорится со своей лошадью, что она одна выполнит работу за себя и за своего товарища. Тот и другой торг обычно заключается посредством бутылки вина, которую путешественник вручает кучеру, и порции овса, которую кучер обещает лошади. Благодаря этому соглашению, старательно исполненному, по крайней мере, с моей стороны, мы в тот же вечер прибыли в Бриг.