Вокруг часовни и королевского шатра, в котором службу несли оруженосцы, пажи и лучники в блистающих позолотой одеждах, выстроились четыреста палаток, где жили все его придворные и все его слуги; далее расположились солдаты, которым пришлось встать лагерем, а так как их было очень много и погода еще стояла суровая, они, чтобы согреться, предавали огню соседние деревни; наконец, чтобы удовлетворять нужды и похоть этого множества людей, за ними следовали в количестве шести тысяч торговцы провизией, вином и гипокрасом, а также продажные девки. Слух об этом несметном войске, распространившийся по долинам Юры, очень скоро достиг и Альпийских гор. Старый граф Нёвшательский, маркграф Рудольф, сын которого, Филипп Баденский, находился в армии герцога и который был союзником швейцарцев, с высоты Хазенматта и Рётифлуэ увидел, как продвигается вперед вся эта мощь; он немедленно собрал пятьсот своих подданных, разместил гарнизоны в замках, господствующих над горными проходами, передал свой город Нёвшатель в руки участников Лиги и отправился в Берн, где конфедераты создали штаб совместных действий. Жители Берна, услышав новости, которые доставил им граф Нёвшательский, поняли, что нельзя терять время: они тут же отправили послания своим союзникам по Швейцарской лиге и своим новым сторонникам в Германии, обращаясь к ним с просьбой о помощи и подкреплении.

"Подумайте, — взывали они к немцам, — мы говорим на одном языке и являемся частью одной империи, ибо, хотя и сражаясь за нашу независимость, мы не считаем себя отделенными от императора; к тому же, в настоящую минуту у нас общая цель: речь идет о том, чтобы оградить Германию и империю от человека, у которого ум не знает никакого покоя, а желания не имеют никакого предела. Если мы окажемся побежденными, он захочет подчинить себе и вас. Так пришлите нам конников, аркебузиров, лучникову пороху пушки и кулевринЫу чтобы мы могли избавиться от него. Впрочем, у нас есть сильная надежда, что дело не затянется и все закончится благополучно".

Когда письма были отправлены, Никлаус фон Шарнах-таль, бургомистр Берна, направился в Муртен с десятью тысячами человек: это были все силы, какие к тому времени сумели собрать швейцарцы.

Тем временем граф де Ромон вступил на земли Конфедерации, следуя через Жунь, который швейцарцы оставили без обороны; затем он тотчас двинулся на Орб, откуда швейцарцы тоже добровольно отступили еще до его появления; наконец, дойдя до Ивердона, он осадил этот город, расположенный на юго-западной оконечности Нёвшательского озера, и готовился взять его на следующий день штурмом, как вдруг ночью к нему в палатку привели мо-наха-францисканца: явившись от имени сторонников герцога Бургундского и тех горожан Ивердона, которые сожалели о том, что им пришлось оказаться под швейцарским владычеством, он предложил графу способ проникнуть в город. Этот способ легко было объяснить, а еще проще осуществить: два дома сторонников бургундцев прилегали к крепостному валу, а их подвалы примыкали к городской стене, так что достаточно было пробить в ней дыру и через эту дыру провести людей графа де Ромона.

Предложение было принято, и в ночь с 12 на 13 января, в то время, когда весь гарнизон, за исключением часовых и стражников, спал крепким сном, солдат графа де Ромона провели в город, и они тут же разбежались по улицам, крича:

— Бургундия! Бургундия! Город взят!

Под эти крики и сопровождавшие их звуки труб город наполнился смятением: швейцарцы полуголыми выбегали из домов, а бургундцы стремились ворваться туда; на улицах, на порогах домов и внутри жилищ происходили стычки. Наконец, благодаря ночному паролю, громко повторенному на языке, который враги не понимали, швейцарцам удалось собраться на площади, и оттуда, под предводительством Ганса Шюрпфа из Люцерна, длинными копьями прокладывая себе путь сквозь ряды бургундцев, они отступили к замку, куда их впустил командовавший там Ганс Мюллер из Берна.

Граф де Ромон преследовал их по пятам; он приступил к осаде замка, в котором вскоре должен был начаться голод, ибо, помимо того, что там и так было довольно плохо с провизией, а пополнить ее запасы солеными продуктами не хватило времени, новое подкрепление гарнизона, только что вошедшее в крепость, должно было быстро израсходовать то немногое, что там оставалось. Однако швейцарцы не утратили мужества: они сломали те здания, без которых в крепости вполне можно было обойтись, перетащили их обломки на крепостные стены и, когда граф де Ромон решил предпринять штурм, обрушили на солдат этот смертоносный град, подобный тому, какой Господь наслал на аморреев. Тогда граф де Ромон, увидев, что взобраться на стены невозможно, дал приказ до краев наполнить рвы соломой, фашинами и целыми соснами, а затем, когда крепость оказалась окружена этими горючими материалами, велел поджечь их, и менее чем через полчаса крепость была опоясана пламенем, над которым едва возвышались верхушки самых высоких башен.

Даже сами бургундцы смотрели на это зрелище с некоторым страхом, как вдруг ворота крепости открылись, подъемный мост опустился прямо посреди пламени, словно образовав проход через Тартар, и весь гарнизон ринулся на зрителей, которые, нисколько не ожидая этой вылазки, обратились в беспорядочное бегство, унося с собой раненого графа де Ромона. И тогда одна часть осажденных, не теряя времени, принялась гасить пламя, а другая устремилась в город: солдаты заходили в дома и поспешно подбирали продовольствие, оставленное врагами; в крепость они вернулись с пятью пушками и тремя повозками пороха. На следующий день бургундцы, еще не оправившиеся от этого внезапного нападения, услышали, как осажденные громко кричат от радости, и в то же самое время увидели, как по дороге из Муртена подходит подкрепление, которое Никлаус фон Шарнахталь отправил на помощь гарнизону. Они решили, что эти люди — авангард армии конфедератов, и, опасаясь оказаться зажатыми между двух огней, покинули Ивердон. Жители города, которые сердцем были с бургундцами, последовали за армией. На следующий день весь город был предан огню, и при свете этого огромного пожара швейцарцы с их артиллерией, развевающимися знаменами и трубачами впереди отступили в замок Грансон, который решено было защищать до последней крайности.

Едва они заперлись там, как прибыла армия герцога Бургундского: он покинул Безансон 6 февраля, 11-го прибыл в Орб и задержался там на несколько дней, а утром 19-го встал лагерем под Грансоном, решив осадить замок. В тот же день герцог предпринял штурм, в ходе которого он был отброшен и потерял двести человек; через пять дней он приказал вновь идти на приступ и продвинулся, несмотря на то, что осажденные использовали метательные орудия, до подножия крепостной стены, к которой по его приказу уже стали приставлять лестницы, как вдруг швейцарцы открыли ворота, выскочили оттуда, как они это сделали в Ивердоне, опрокинули лестницы и убили четыреста бургундцев. После этого герцог изменил план: он разместил на окружающих высотах батареи и подверг замок сокрушительному обстрелу. В этих бедственных обстоятельствах командующий гарнизоном Георг фон Штайн тяжело заболел; командир артиллерии Иоганн Тиллер был убит возле кулеврины, которую он лично нацеливал, а пороховой склад, то ли вследствие неосторожности, то ли в результате предательства, загорелся и взорвался; в итоге гарнизон оказался в таком отчаянном положении, что два человека, проявляя самопожертвование, ночью вышли из крепости, вплавь, среди бургундских лодок, перебрались через озеро и примчались в Берн, чтобы просить помощи от имени гарнизона Грансона.

Но они прибыли слишком рано: члены старых лиг еще не откликнулись на призыв собратьев, а помощь от империи еще не пришла. В Берне оставалось лишь небольшое ядро армии, командовать которым назначили Никлауса фон Шарнахталя. Малейшая неосторожность могла разбить всякую надежду, опиравшуюся на это маленькое войско, готовое принести себя в жертву, но не для защиты замка, а во имя спасения родины. Так что власти Берна ограничились тем, что снарядили обоз с продовольствием и боеприпасами. Этот обоз прибыл в Эставайе; однако город Грансон был блокирован как со стороны озера, так и со стороны суши, и Генрих Диттлингер, командовавший этой бесполезной операцией, издалека увидел наполовину разрушенную крепость, заметил сигналы бедствия, но, располагая лишь слабым эскортом, не решился оказать какую бы то ни было помощь осажденным.