"Горе нашим городам, горе нам, ибо пришел бургундский лев!"

Эти два человека, стоявшие лицом друг к другу и готовые вступить в схватку, были: Людовик Хитрый и Карл Смелый.

Вот каково было положение короля Франции.

Он только что подписал договор с герцогом Бретани, ненадежным союзником, с которым ему удавалось сохранять дружеские отношения лишь при помощи золота и обещаний, и только что возобновил перемирие с королем Арагона. Он приказал убить графа д’Арманьяка, стремившегося привести во Францию англичан, и, устроив так, что у беременной графини случился выкидыш, завладел ее графством. Он отравил герцога Гиенского и присоединил его герцогство к королевским владениям; он привлек герцога Алансонского к суду и конфисковал его владения; он приказал казнить коннетабля де Сен-Поля и упразднил его должность; он осадил в Карлй герцога Немурско-го и, наконец, отдал в жены Людовику, герцогу Орлеанскому, свою дочь Жанну, а Петру Бурбонскому, сиру де Божё, — свою дочь Анну. В это самое время, то есть в конце 1473 года, он старался примирить эрцгерцога Сигизмунда со швейцарцами, предложив одному деньги, необходимые для выкупа его герцогства, а другим — взять их в наемники. Он отправил посольство к королю Рене, чтобы заявить о своих давних притязаниях, какие у него были в качестве наследника своей матери и кредитора, на все владения и имения Анжуйского дома, а также предъявить новые права, которые госпожа Маргарита, королева Англии, недавно получившая свободу благодаря мирному договору, заключенному им в Пекиньи, добавила к прежним, согласившись уступить ему полностью все владения, какие ей полагались из наследства короля Рене. Затем, когда на западе и на юге улеглись все волнения, а на востоке и на севере были раскинуты все сети, он, выставив, как всегда, предлогом паломничество и избрав на этот раз собор Богоматери в Ле-Пюи-ан-Веле, который был знаменит скульптурным изображением Пресвятой Девы, вырезанным из дерева ситтим пророком Иеремией, 19 февраля 1476 года выехал с этой благой целью из Плесси-ле-Тура, но, получив важные известия, остановился в Лионе. Паук оказался в центре своей паутины.

А вот каково было положение герцога Бургундского.

Он только что заключил договор о союзе с императором; он захватил Лотарингию, и, когда победитель вступал в Нанси, справа от него ехал герцог Тарантский, сын короля Неаполя, слева — герцог Киевский, а позади — граф Антуан, великий бастард Бургундский, графы Нассау, Марль, Шиме и Кампо-Бассо; среди его военачальников был Жак, граф де Ромон, дядя молодого герцога, правившего в Савойе, а к числу его преданных сторонников принадлежал епископ Женевский Людовик; он заключил союз с герцогом Миланским, пообещав его сыну свою дочь, уже предложенную им герцогу Калабрийскому и эрцгерцогу Максимилиану; он сумел добиться от короля Рене слова, что тот сделает его своим наследником; наконец, располагая краем Ферретт, отданным ему в качестве залога герцогом Сигизмундом, он отправил туда наместником Петера фон Хагенбаха, который, проявляя высочайшее мужество на войне и в то же время отличаясь свирепостью, сластолюбием и жестокостью, потворствовал честолюбию герцога и был одним из его ближайших друзей и приверженцев. Таким образом, герцогу казалось, что у него все превосходно подготовлено для войны с королем Франции, как вдруг те же новости, какие задержали Людовика XI в Лионе, остановили Карла Смелого в Нанси.

Как уже говорилось, Петер фон Хагенбах был послан наместником в Ферретт. Он вызывающе вступил туда во главе следующего за ним войска, причем впереди него шествовали восемьдесят тяжеловооруженных солдат, на которых была его ливрея белых и серых цветов, с вышитой на ней серебром игральной костью и надписью из двух слов: "Я иду". Одним из главных условий залога края Ферретт было сохранение прав его городов и жителей: первым, что сделал наместник, вопреки этому обязательству, стало введение налога в один пфеннинг за каждый кувшин вина, который там выпивали. Он запретил дворянам охотиться, хотя охота была их неотъемлемым правом, поскольку они являлись полновластными собственниками своих земель. Он давал балы, во время которых его солдаты захватывали мужей и рвали одежду на женах, раздевая их донага; похищал из отцовских домов девушек, еще не достигших брачного возраста; врывался в монастыри и, словно военную добычу, отдавал солдатам невест Христовых. Он захватил замок Ортенбург и всю долину Вилле, принадлежавшие жителям Страсбурга. Он совершал набеги на поместья вельмож в Эльзасе и по берегам Рейна, а также на епископские владения прелатов в Шпейере и Базеле; он взял под стражу бургомистра Шаффхаузена и потребовал за него выкуп; он водрузил знамя Бургундии над владением Шенкенберг, принадлежавшим жителям Берна, а когда те возмутились этим нарушением прав Лиги, ответил, что если они не замолчат, то он направится в Берн, чтобы содрать шкуры с их медведей и сделать себе из них шубу; наконец, один из его помощников, сеньор фон Хойдорф, арестовал обоз швейцарских купцов, направлявшихся со своими тканями на ярмарку во Франкфурт, и заключил пленников в замке Шуттерн.

Столь великие и возмутительные надругательства не могли более продолжаться: жители Танна воспротивились налогу и направили к наместнику посольство из тридцати граждан; наместник приказал солдатам схватить парламентеров и отрубить им головы. Четверо из них уже были казнены, как вдруг в ту минуту, когда палач поднял меч над головой пятого, жена несчастного разразилась такими криками, что они взволновали зрителей и те бросились к эшафоту, убили палача его собственным мечом и освободили двадцать четырех горожан, которых вот-вот должны были казнить.

Со своей стороны, жители Страсбурга узнали, что обоз купцов, направлявшихся в их город, арестован на их землях, товары разграблены, а купцы препровождены в замок Шуттерн; а так как горожане уже затаили злобу на наместника после захвата им Ортенбурга и долины Вилле, это последнее нарушение всякого права переполнило у них чашу терпения. Объединившись и вооружившись, они внезапно напали на крепость, которую Хагенбах превратил в тюрьму, освободили швейцарских купцов и, стерев с лица земли замок бургундского Гесслера, торжественно увели их с собой.

Посреди этих волнений и этой нарастающей ненависти случилось так, что Петер фон Хагенбах забыл заплатить немецкому капитану, служившему у него наемником вместе с двумя сотнями представителей этой нации. Капитан, которого звали Фридрих Фёгелин, человек небольшого роста и невзрачной наружности, служивший когда-то подмастерьем у портного, пришел к наместнику и потребовал то, что тот был должен ему и его людям. В ответ на это требование Хагенбах стал угрожать Фридриху Фёге-лину, что он велит бросить его в реку; капитан вышел из дома наместника и приказал бить в барабан. Хагенбах, услышав этот призыв к бунту, с мечом в руке выбежал на улицу, чтобы убить наглеца, осмелившегося противиться ему; но немецкие солдаты выставили свои длинные копья, горожане схватили топоры и косы, горожанки — вилы и вертела. Небольшая группа солдат, последовавшая за Хагенбахом, покинула его, и он укрылся в каком-то доме; Фёгелин тут же бросился за ним, арестовал его и передал в руки бургомистра. В тот же день ломбардцы и фламандцы, составлявшие гарнизон и увидевшие, что наместника схватили, бунт повсеместен и некому возглавить их оборону, вступили в переговоры с горожанами: они просили сохранить им жизнь и позволить уйти из этих мест. Такое позволение было им дано. После этого жители Страсбурга тотчас же завладели замком Ортен-бург и долиной Вилле.

Герцог Сигизмунд, получив такие известия, принял деньги, предложенные ему от имени короля Франции городами Страсбург и Базель, известил герцога Карла, что он имеет в своем распоряжении средства, необходимые для возмещения долга, и, не дожидаясь ответа, направил Германа фон Эптингена с двумя сотнями конников в Фер-ретт, чтобы вновь вступить во владение своими землями. Новый ландфогт был принят с радостью, и весь край немедленно перешел под власть своего прежнего сеньора. Все эти события произошли перед Пасхой, так что здешние жители отпраздновали вместе освобождение своих земель и воскресение Иисуса Христа.