Короче говоря, мне пришлось поверить, что я нахожусь в Констанце: передо мной, и в самом деле, было прекрасное, тихое озеро, в прозрачных водах которого отражался город, справа виднелись горы, изобилующие растительностью и усеянные замками, а слева — плодородные равнины в окружении деревень; так что творение природы предстало перед моим взором столь же необъятным и прекрасным, каким я видел его в своих золотых грезах, и недоставало лишь творения людей, словно его коснулся своей волшебной палочкой злой чародей и оно рухнуло.

И тогда, увидев, как беден, безлюден и печален нынешний город, я возымел желание хотя бы обследовать гробницу прежнего города, чтобы найти какие-нибудь его останки, и попросил показать мне собор, где был избран папа Мартин V, и дворец, где император Сигизмунд держал свой римский двор. В ответ на эту просьбу меня отвели в маленькую церковь, посвященную святому Конраду, и показали большое здание, именуемое таможней: это и был собор, это и был дворец.

В церкви можно увидеть превосходную "Голгофу", написанную Гольбейном, и две небольшие серебряные статуи, изображающие святого Конрада и святого Пилада: у каждого из этих святых прямо в груди устроен ящичек, куда ризничий прячет их собственные мощи; наконец, мне показали лежащие в маленькой серебряной раке мощи святой Кандиды и святой Флориды — обе они были мученицами.

В здании таможни, под балдахином, не обновлявшемся с 1413 года, стоят два кресла, которые любой рантье из Маре отправил бы на свой чердак; тем не менее, если верить здешнему экскурсоводу, г-ну Йосу Кастелю, именно на этих двух креслах, пышно названных тронами, восседали

Папа с цезарем — две половины Бога.[50]

Напротив, на возвышении, стоят какие-то восковые фигуры, вращающие глазами, руками и ногами и, видимо, призванные изображать Яна Гуса, его друга Иеронима Пражского и доминиканца Иоанна Целестина Карчери, их обвинителя.

Впрочем, как известно, самым важным деянием этого церковного собора — а он длился четыре года и собрал в Констанце такое великое множество князей и кардиналов, рыцарей и священников, что, как простодушно повествует одна рукописная хроника, пришлось довести численность куртизанок там до двух тысяч семисот восьмидесяти восьми, — стал приговор и казнь Яна Гуса, ректора университета и проповедника при королевском дворе в Праге.

Появление большого числа последователей нового учения беспокоило главу христианской церкви, ибо в проповедях отважного богослова уже ощущался раскол, угрожавший ее единству… Ян Гус предвещал Лютера.

И вот он получил приглашение прибыть в Констанц, дабы оправдаться перед церковным собором от обвинений в ереси; не отказываясь повиноваться, он попросил дать ему охранную грамоту, и такая бумага, подписанная императором Сигизмундом и сохранившаяся в документах суда, была вручена ему как залог безопасности: кстати, это был тот самый император Сигизмунд, который сбежал в Никополе и увлек за собой шестьдесят тысяч венгров, вынудив Иоанна Неверского и его восемьсот французских рыцарей атаковать Баязида, имевшего при себе сто девяносто тысяч воинов.

Вот эта охранная грамота.

"Мы, Сигизмунд, милостью Божьей римский император, присно августейший, король Венгрии, Далмации и Хорватии, оповещаем всех церковных и светских владык, всех герцогов, маркграфов, графов, баронов, дворян, рыцарей, градоначальников, комендантов крепостей, судей, наместников, старшин, таможенников, сборщиков податей и все чины в городах, селениях, деревнях и на границах, все общины и их служилых людей, а также всех наших верных подданных, которые увидят эту грамоту.

Достославные светлейшие князья, дворяне и любезные подданные, предъявитель сего, достопочтенный Ян Гус из Богемии, бакалавр Священного Писания и магистр искусств, в скором времени выезжающий в Констанц, дабы участвовать в церковном соборе, принят под наше покровительство и покровительство Священной Римской империи; волею своей вверяем его вам всем и каждому отдельно и предписываем принимать упомянутого Яна Гуса охотно и обращаться с ним благосклонно, если он предстанет перед вами, а также по доброй воле оказывать ему помощь и защиту во всем, что может быть ему полезно, дабы облегчить его путешествие как по земле, так и по воде.

Помимо того, мы повелеваем, чтобы вы пропускали, позволяли останавливаться и ехать дальше свободно и беспрепятственно ему и его слугам вместе с лошадьми, повозками, поклажей, а также любым другим принадлежащим ему имуществом всюду, следуя через любые проходы, заставы, мосты, земли, владения, судебные округа, города, селения, замки, деревни и все другие места, и не взимали с него налогов, дорожных и мостовых сборов и любых других пошлин. Кроме того, надлежит предоставлять ему и его людям охранное сопровождение, если в этом будет нужда.

И да будет сделано все это в честь нашего императорского величества.

Дано в Шпейере 9 октября 1414 года, в 33-й год нашего венгерского и в 5-й год нашего римского царствования".

Ян Гус, снабженный этой охранной грамотой, прибыл в Констанц 3 ноября, предстал перед соборным судом 28-го числа того же месяца, был подвергнут заключению в монастырь доминиканцев в субботу 26 июля 1415 года и вышел оттуда лишь для того, чтобы отправиться к месту казни. Костер был разложен в четверти льё от Констанца, в местности под названием Брюль; Ян Гус спокойно взошел на костер и опустился там на колени; его в последний раз стали принуждать отречься от своего учения, но он ответил, что для него предпочтительнее умереть, чем предать Бога, подобно тому, как император Сигизмунд предал его самого; затем, увидев, что палач приближается, чтобы поджечь костер, он трижды воскликнул: "Иисус Христос, сын Бога живого, пострадавший за нас, сжалься надо мной!" А когда языки пламени полностью скрыли мученика, раздались его последние слова: "Предаю душу мою в руки Господа моего и Спасителя".

За этой казнью последовала казнь Иеронима Пражского, последователя и защитника Яна Гуса; его повели на костер 30 мая 1417 года, и он шел на муку, как на праздник. Палач, как это полагалось, хотел поджечь костер за его спиной, но Иероним сказал ему:

— Иди сюда, мастер, и зажги огонь перед лицом моим, ведь если бы я боялся огня, меня бы здесь не было.

Через два месяца после их смерти скончался в свою очередь Иоанн XXIII и из обвинителя, кем он был среди людей, стал обвиняемым перед Богом.

А теперь, угодно вам знать, что произошло, когда собор завершился и весь этот римский двор, вся эта папская свита, все эти графы империи, бароны и рыцари, блиставшие недавно на сцене Оперы золотом и бриллиантами, захотели покинуть Констанц? Всего-навсего то, что случается иногда с бедным студентом в ресторане на улице Арфы.

Ни папа, ни император, ни Мартин, ни Сигизмунд не могли оплатить счета, которые почтительно принесли им горожане; увидев это, упомянутые горожане так же почтительно завладели серебряной посудой императора, священными сосудами папы, латами графов, одеждой баронов и ратными доспехами рыцарей.

Нетрудно догадаться, в какое глубокое уныние впало благородное собрание, однако Сигизмунд взялся все уладить.

С этой целью он собрал представителей властей и горожан Констанца в здании таможни, где проходил собор, вышел на трибуну и сказал, что он отвечает за долги всех; но горожане заявили в ответ, что это прекрасно, однако осталось найти кого-то, кто поручится за поручившегося.

Тогда император велел принести тюки сукна, шелка, дамаста и бархата, а также чепраки, пологи и подушки, расшитые золотом, дал оценить их сведущим в этом деле людям и оставил на таможне, пообещав выкупить их в течение года, а в качестве обеспечения и подтверждения того, что он признает этот долг, велел опечатать ящики с товарами своим гербом. После этого горожане позволили своим царственным должникам выехать из города.