— А теперь, сударь, — продолжал я, — мне хотелось бы набраться смелости и, если позволите, спросить вас еще кое о чем.

— Слушаю вас.

— Вы, случайно, не голодны?

— Гм! — промолвил славный житель Брюсселя, обдумывая мой вопрос. — Мне думается, что да.

— Дело в том, что я вчера лег спать, не поужинав, настолько по прибытии сюда меня тянуло в сон.

— А я, сударь, вчера прибыл очень поздно, и мне не смогли предложить в гостинице ничего другого, кроме яиц.

— А вы, кажется, не слишком жалуете яйца?

— Я терпеть их не могу.

— То есть у вас тоже во рту не было ни крошки?

— Как и у вас.

— Ну что ж, надо поесть.

— Согласен.

— А потом, если не возражаете, мы воспользуемся этой чудесной ночью и продолжим наш путь.

— Охотно, но что же мы будем есть?

— Господь позаботится об этом; но прежде наденем брюки.

Предложение было более чем уместным, и потому оно было принято без возражений. Несколько минут спустя мы выглядели вполне прилично, по крайней мере, наполовину, а большего в тех обстоятельствах и не требовалось.

— Теперь, — сказал я, — мой дорогой адвокат, поскольку вы говорите по-немецки, как Лютер, возьмите на себя труд разбудить нашего хозяина и узнайте у него, нельзя ли каким-нибудь образом раздобыть тех кур, что снесли эти яйца; это, во всяком случае, обеспечит нам фрикасе. Ну а я пойду потревожу сон моего проводника и выясню, не окажется ли он нам полезен в этом деле.

Я отправился в комнату, предназначавшуюся для слуг; Франческо легко было вычислить по тем торжествующим руладам, какие он издавал во сне. Я дернул его за ноги: он проснулся и узнал меня.

— Ах, ваше сиятельство! — сказал он, потягиваясь. — Я видел такой чудесный сон!

— Какой же, мой мальчик?

— Мне снилось, будто вы позволили мне выспаться.

Упрек ранил меня в самое сердце, и если бы Франческо, произнеся эти слова, не соскользнул с кровати, то, полагаю, жалость взяла бы верх над моим эгоизмом, но бедный малый чересчур быстро повиновался и был наказан за свою поспешность.

Вернувшись, я увидел, что мой новый знакомый вступил в переговоры с нашим хозяином. Полученные сведения оказались крайне неутешительными: во всем доме не было решительно никакой провизии, кроме яиц.

— Так, значит, — обратился я к адвокату, — вы питаете непреодолимую неприязнь к омлету?

— Я его ненавижу до тошноты.

— А к рыбе?

— Рыба — совсем другое дело, я ее обожаю.

— Но в гостинице нет рыбы, — вмешался в наш диалог хозяин.

— Как это нет? Послушайте, что написано по этому поводу в моем путеводителе:

Вот видите, "великолепная рыба", так и написано.

— О да! В озере, вероятно, хотели они сказать. О! В нем водится изумительная форель, голец и фера.

— Хорошо, тогда мы отправимся на рыбную ловлю.

— У меня нет сетей.

— Без сетей.

— У меня нет удочки.

— Без удочки.

— А с чем же вы пойдете?

— С карабином.

— Вы разбудили меня, чтобы рассказывать эти небылицы? — поинтересовался хозяин.

— Да, мой друг. И вот что еще я вам скажу: приготовьте все необходимое для хорошего матлота. Возьмите на себя лук, вино и масло, а я возьму на себя рыбу.

— Ну что ж, поглядим! — сказал хозяин, доставая кастрюлю.

— В добрый час! Скажите, любезный, та небольшая лодка, что стоит возле берега, принадлежит вам?

— Да.

— Вы позволите мне ее взять?

— Да.

— Вы одолжите мне глиняную переносную печку, на которой сидит мой проводник?

— Да.

— Ну вот, это все, что мне нужно, спасибо! Теперь, Франческо, разожги огонь в печке, набери еловых веток, захвати веревку — и в путь!

— Удачной рыбной ловли! — насмешливо пожелал нам трактирщик.

Я взял свой карабин, жестом пригласил адвоката следовать за мной, и мы покинули гостиницу.

Через несколько минут мы вышли на берег озера. С помощью веревки я закрепил печку на носу лодки и подбросил в нее еловых веток; Франческо сел на скамейку посередине, держа в обеих руках по веслу, а г-н Виклерс отсоединил цепь, удерживавшую лодку возле берега, и присоединился ко мне. Я знаком велел нашему гребцу приниматься за дело, и лодка заскользила по поверхности озера.

Как я уже говорил, гладь его напоминала зеркало; вода была неподвижна и так прозрачна, что мы отчетливо видели, что происходит на глубине около двадцати футов. На зеркальной поверхности воды, дрожа, отражался огонь нашей печки, и казалось, что он чудесным образом горит в той среде, которая должна была бы загасить его пламя; время от времени мы замечали серебристые отблески, мелькавшие под дном лодки, и я указывал пальцем моему спутнику на этих предвестников нашей удачи, ведь это сверкала чешуя обитателей озера: разбуженные непривычным сиянием, они устремлялись в круг света, отбрасываемого впереди лодки огнем нашей печки. Мало-помалу рыбы, казалось, привыкли к нам и, даже более того, влекомые любопытством, на наших глазах всплывали из глубины озера, останавливались в нескольких футах от поверхности воды и неподвижно замирали, будто уснув. Мы могли рассмотреть, как они выглядят и определить их вид, но ни одна из них еще не подплыла к нам настолько близко, чтобы я мог быть уверен, что моя пуля не пропадет даром. Знаком я велел Франческо перестать грести, а сам снова подбросил веток в печку: пламя усилилось. Рыбы, словно заколдованные, поднимались к поверхности воды, но с помощью настолько неуловимого движения плавников, что мы замечали их приближение лишь по тому, как они увеличивались в размерах; наконец, они появились в круге света, отраженного водой, переливаясь и сверкая, будто каждая их чешуйка была бриллиантовой; теперь мы могли выбирать добычу, исходя из своих пристрастий и своего вкуса. Мой спутник указал мне на изумительную форель, но я остановил свой выбор на великолепном экземпляре сига. Мне был знаком этот вид рыбы, так как я уже имел с ним дело на берегах Женевского озера, и должен сказать, что это знакомство оставило о себе самую приятную память. Так что именно на сига я и направил дуло моего карабина; адвокат следил за моими движениями, затаив дыхание. Франческо на четвереньках подполз к нам и с явным интересом ждал, что же произойдет дальше. И только сиг, похоже, даже не подозревал, что он стал предметом всеобщего внимания. Он незаметно поднимался все выше и выше, словно намереваясь преодолеть первый светящийся круг, который был всего лишь отблеском пламени на воде, и добраться до настоящего огня, пылавшего в воздухе; наконец, посчитав, что он всплыл на нужную высоту, я нажал пальцем на курок, и грянул выстрел.

Мы сами не смогли сдержать дрожь при звуке раздавшегося выстрела, как если бы он явился для нас полной неожиданностью: все горы до самых своих недр пробудились от сна; казалось, что на склонах Риги и Россберга звучат раскаты грома; было слышно, как он многократным эхом удалялся в направлении Цуга, пока не смолк совсем. Лишь тогда мы перевели наши взгляды на озеро: все наши любознательные гости исчезли, однако в самой глубине была заметна серебристая точка, и я указал на нее своим спутникам: это был наш сиг, кверху брюхом всплывавший со дна. Несколько секунд спустя он услужливо плавал на поверхности воды, так что нам оставалось лишь протянуть руку, чтобы взять его; как выяснилось, пулей ему снесло полголовы.

Мы с триумфом вернулись в гостиницу. Хозяин ждал нас возле плиты, однако он даже не подумал приступить к приготовлению матлота.

— Ну, — произнес я, показывая ему наш улов, — что вы скажете на это, любезный?

— Скажу: век живи, век учись, — с крайне смущенным видом ответил хозяин, разглядывая великолепную рыбину, которую мы ему принесли.

— Вот то-то же! А теперь, пока мы с моим товарищем завершим наш туалет, займитесь фрикасе и постарайтесь не добавлять туда злости в качестве приправы.