— Я хотела встретиться с тобой и с Уиркой. Поговорить о Флавии. Но не могла себя заставить. Может, и хорошо, что ты первым меня нашел.

Она вцепилась в него с неожиданной силой, словно он хотел убежать, и заговорила горячо, сбивчиво, так, что он не сразу понял, о чем она. О красочном пятне среди будней. О том, что слишком мало знала и слишком много думала в пустоту. Об образе, сложившемся в голове и слишком точно совпавшим с оригиналом: она и подумать не могла, что могли остаться зазоры. Трещины, в которые просочится… да, наверное, все просочится. Целиком. И как ловко она придумала, что нужна Флавию. И сама поверила. А потом все было чудовищно просто: она не хотела видеть, что он поддался ей, потому что от нее зависел. Поступился ради нее своими интересами, потому что был в плену. А она приняла это, словно так и надо. Она, желавшая ему помочь восстановиться после гибели первого нексума, разлучила его со вторым. И этот кошмар будет продолжаться бесконечно: он ни за что не скажет ей, как ему худо, будет страдать до конца — из благодарности. Хорошо, что у нее хватило ума догадаться… Теперь она не успокоится, пока не уговорит Уирку вернуться к Флавию — вот только она не знает, как подступиться, с чего начать.

Пока Рената говорила, слова, которые Кьяртан готовился сказать о Флавии, перестраивались и менялись у него в голове с сумасшедшей скоростью. В итоге получилось следующее:

— Флавий пригласил нас с тобой в гости на завтра. У него двойной праздник: он заключил первые контракты и к нему возвращается нексум. Они обо всем договорились без нас, понимаешь? — Кьяртан заставил себя хохотнуть, хотя не чувствовал ни капли веселости. Какая уж тут веселость? Тут надо осторожно, как у врага в тылу. Он напустил на лицо обычную свою дурашливую мину, изображая простака, которого всё на свете изумляет и веселит. Разговор слишком серьезный, чтобы вести его с серьезным видом. — Но я не думаю, что нам было бы удобно…

Он не договорил: Рената оттолкнула его, отпрянула, потянулась рукой к бедру, ища отсутствующий меч — чиновникам ее ранга носить оружие не полагалось, — несколько раз стукнула себя по лицу раскрытой ладонью, осмотрела руку, крутанулась на месте — и всё это так быстро, что Кьяртан с трудом улавливал ее движения. Впечатление было очень странное — как будто легионера обрядили в одежды богатой госпожи.

— Ну… Значит, все… в порядке? — спросила она, останавливаясь. — Повтори.

— Флавий решил вернуть Уирку, — сейчас Кьяртан говорил медленно, ровно, ни позволяя ни смешка, ни сочувствия, не допуская в голос ни одной эмоции, — передавал информацию. — Возвращение назначено на завтра. Нас позвали — наверное, чтобы поставить тебя в известность, но идти, думаю, не нужно.

— Верно. Спасибо. Ты… Ты вот что, помоги мне, а? Сходи к Флавию, передай ему… Передай: очень… Очень за тебя рада. Желаю счастья. И… прости… еще раз… — на последних словах ее голос хрустнул и разломился. Рената стояла ссутулившись, опустив руки, такая беспомощная, что хотелось плакать. У кого она просит прощения? У Флавия же? А вдруг у него, у Кьяртана? Такое же может быть? Но ему ведь не за что прощать.

— Я завтра с утра к нему схожу. Сам, — сказал он, кивая. — А сейчас — может, пойдем в таверну?

— Уволь.

— Тогда на ипподром? Еще успеем на последний заезд.

— Никуда не пойдем. Я устала.

— Нет. Нет! Так я тебя и отпустил! — Кьяртан почувствовал прилив радости: все получалось как надо, все было правильно. Он был уверен сейчас, что отвел от Ренаты крупную опасность. Не так ли чувствует себя хирург после опасной операции? Надо будет поговорить об этом с Сегестусом — как-нибудь потом.

— На ипподром… — она колебалась. — Может быть… В другой раз.

— Нет, сейчас. Ты будешь ворчать, тебе ничего не будет нравиться, а я стану тебя слушать. Потом я так тебя достану, что ты пожелаешь меня убить — и отвлечешься от ненужных мыслей. Может быть, мы даже подеремся. Пошли.

Рената улыбнулась и протянула руку. Вот так-то лучше, — подумал Кьяртан. Разве она не знает, что он все равно не отвяжется? Друзей из жизни не выбрасывают. Никогда.

С влажными волосами, распаренный и разомлевший, распространяя вокруг себя облака ароматов, Флавий вошел в Зеленую Гостиную — стены этой комнаты украшали мозаики, изображающие сады. Собственно, кроме Зеленой в доме была еще Белая Гостиная, комнатка совсем маленькая, для приватных разговоров или одиноких завтраков. Дом был невелик, но каждая комната в нем имела собственное название. Флавию это нравилось: это поднимало его статус хозяина.

Нанятые утром слуги вынесли из гостиной всю мебель и поставили несколько низких изящных столиков. Столики сервировали по последней моде — подносами из редких пород дерева. Они стоили подороже иной керамики, а на серебро у Флавия денег не было. Между досками положили ветки лаванды и розмарина, расставили тоненькие глиняные вазы с гвоздиками. Кушанья Флавий заказал не столько тонкие, сколько сытные: когда средства ограничены, приходится выбирать, удивлять гостей или кормить досыта.

Конечно, в по-настоящему хороших домах еду готовят на месте и подают постепенно, уже при гостях, но Флавий пока не мог себе позволить содержать повара и лакеев. Ларциевых денег оставалось как раз на сегодняшний праздник и на то, чтобы пару недель кормить нанятых для клиники помощников. И всё же угощение получилось вполне достойным. Достойным свободного человека со своим делом.

По-хорошему праздник стоило устраивать для людей солидных, для будущих пациентов. Но Флавий позвал только бездельников и прожигателей жизни — тех, под кого не нужно подлаживаться. Он хотел проститься с прошлым, посмеяться над врагами и обрести уверенность на будущее. Уверенность стоит дорого, и скупиться на нее нельзя — сейчас она важнее всего.

Приняв с утра посыльного от Ренаты с сообщением, что она не придет, Флавий растерялся. Сам он на ее месте не упустил бы случая устроить скандал. Все и затевалось-то с намерением дать ей побуянить. Громкий разрыв удобен обоим: пусть Рената считает Флавия изменником, а он будет знать, что, развязываясь, основной удар взял на себя. Хотелось, конечно, и другого: показать Ренате и Уирке друг друга, посмеяться, но честно: он ведь выставлял себя беззащитным перед ними.

Но Рената не придет. Она облегчила Флавию жизнь, самоустранившись без скандала. Однако он на скандал настроился и чувствовал себя обманутым.

Оставалась Уирка, которую Ролло обещал напоить и доставить. Забавно было бы отправить ее спать в самый разгар пирушки. Чудилось в этом что-то уютное, домашнее. И оскорбительное — а Уирку следовало как минимум уязвить. Реакция подошла бы любая, от тихой покорности до буйства — всё можно повернуть в свою пользу. Врач, обслуживающий легионеров Моралиса, был предупрежден, и Ларций уверил, что не сомневается в его помощи.

Гости постепенно собирались, и Флавий с удовольствием выслушивал слова восхищения его новым домом. Потом забеспокоился: Уирка заставляла себя ждать, и в этом чудился подвох. Некоторое время Флавий еще притворялся радушным и беззаботным, но потом устал. Разом кончились все силы, и физические, и душевные. Сейчас его мутило даже от прожигателей. Есть ли кто-нибудь, кого он действительно рад был бы видеть? И был ли когда-нибудь?

Извинившись перед гостями, он прошел в комнату, предназначенную для нексума. Встал у окна в изголовье узкой кровати, застеленной чистым бельем. Флавий подбирал материалы для отделки комнаты, мебель и текстиль, стараясь по возможности угадать вкусы Уирки. Хотелось, чтобы она почувствовала заботу. Только вряд ли Уирка оценит. Особенно вначале. Терапия, будь она неладна. Режим куклы. Надо же было так тесно связать клинику и нексума!

Флавий постоял перед окном, стуча ногтями по подоконнику. Ничего, всё у него еще будет, лиха беда начало. Если он в чем и талантлив, так это в умении находить себе достойное место в жизни вопреки обстоятельствам. У него уже сейчас интересное дело и относительная свобода. Остается получить покой, но покой где-то шляется…