— Хорошо, — Растус обернулся к пленнице. — У тебя немного времени. Подумай. Скоро я за тобой пришлю.

Что он делает? Уговаривает девчонку? Боги, как стыдно — на задних лапках перед соплей! Нет, будет по-другому. Он сломает Уирку и покажет ее, сломанную, Ансельму. И посмотрит врагу в глаза. И получит порцию согревающей ненависти. А потом — потом будет видно.

Растус отобрал у Флавия веревку и заново скрутил Уирке руки. Она и теперь не сопротивлялась, только смотрела. Во взгляде ее не было спокойной уверенности, как у Ансельма, и это вдохновляло: хотелось взять за волосы и как следует приложить о стену. Но Растус сдержался. Выходя из пристройки, он не услышал, как Флавий сказал Уирке:

— Если ты ему подыграешь, сможешь вить из него веревки.

И не увидел, как Уирка улыбнулась в ответ.

Флавий лег на откидную лавку у очага, закутался в одеяло. Во сне он искал Магду в заснеженном лесу. Магду — маленькую девочку. Убежала, дурочка, и заблудилась. Он метался среди стволов, зная, что каждое дерево здесь может выдернуть корни из мерзлой земли и пойти куда захочет. Любое может сожрать ребенка. Ведь человеческая жизнь этому лесу — пища.

Становилось все теплее. Флавий вышел к морю. Рокот волн тяжело отдавался в ушах. От водного простора тянуло жаром, словно море — костер, и берег лижут не волны, а языки пламени. Примерно так Флавий представлял себе Обитель Солнца, куда попадают души умерших. При этом, как говорят, нексумы сливаются воедино. Одна душа на двоих, один неразделимый огонь.

Он шел так долго, что забыл, зачем он здесь. Вроде с кем-то случилось дурное, и это почему-то очень важно.

Проснулся он измученный, с тяжелой головой. За ночь воздух в доме прогрелся, только стены остались прохладными. Флавий отбросил отсыревшее от пота одеяло, позвал слуг и досыпал, сидя на лавке, пока они суетились вокруг с горячей водой, губками и бритвами. Потом достал серебряное зеркальце и оценил свой вид без всякого удовольствия. Из темной поверхности на него смотрел человек с землистой кожей, запавшими щеками и намечающимися под глазами мешками. Флавий с тоской вспомнил баню в усадьбе Гисли, чистые дубовые лавки и душистый пар — им пропитываешься весь, никаких духов не нужно.

Постарался сосредоточиться, прислушался — как она там, Магда? Но понял только, что она далеко, ей не больно и не страшно, и она не думает о нем. Что ж, отчаиваться рано.

— А где заложница? — спросил он у воинов и получил ответ: там же, где вчера заперли. Нет, к ней никто не ходил.

Значит, провела несколько часов в нетопленной пристройке. Связанная. Некормленая. Единственная надежда освободить Магду. И ведь ни одна собака не позаботилась.

Флавий вытащил из дорожной сумки каменную ступку с пестиком, холщовый мешочек и серебряный флакончик с притирающейся крышкой . Измельчил часть имбирного корня и высыпал в оловянную походную кружку. Туда же добавил несколько капель мутной белой жидкости из флакона и отправился с кружкой в погреб, где хранилось вино. К счастью, погреб воины Ансельма разорять не стали.

На основе красного вина Флавий готовил подкрепляющие снадобья для патрона. В погребе у стены стояли три большие бочки, но Флавий к ним не пошел. Он открыл крышку ящика, где тесно прижались друг к другу запечатанные глиняными пломбами кувшины с хорошим старым вином для Растуса — всего дюжина. Флавий сбил с кувшина пломбу и сделал несколько глотков. Наполнил кружку доверху, прикрыл кувшин заранее приготовленной тряпицей.

Было, наверное, за полдень, но многие, притомившись ночными поисками Ансельма, еще спали — кто на откидных лавках у стен, кто вповалку, прижавшись друг к другу. Последние либертины. Меньше, чем ничего. Заложники безумия собственного вождя.

Войти в пристройку, где заперли Уирку, можно было из общей залы, вход находился недалеко от третьего очага. У двери на лавке дремал часовой. Флавий снял замок и оставил дверь распахнутой. Поежился: холодно и сыро, как в погребе. Но всё же не настолько, как он боялся: сюда просачивалось тепло от очага. Уирка лежала в углу, неловко свернувшись. Связанные за спиной руки опухли и покраснели.

Флавий присел перед ней, потрепал за плечо. Уирка сонно хлопнула глазами, села — рывком, без помощи рук — и потянулась к кружке губами, как телка. Пила жадно — так сухая земля пьет дождь.

Флавий отставил пустую кружку за спину, на земляной пол, распутал веревки и принялся растирать холодные вялые запястья. Нет, это безобразие! Никому нет дела, что ее еще обменивать на Магду!

Он рассматривал Уирку. Света было достаточно, чтобы различить и трещинки на потемневших от вина губах, и яростный блеск глаз. Сейчас Флавий понимал, почему так долго принимал ее за парня. Не так уж много от девушки в этом колючем тощем подростке.

Как же здесь холодно! Особенно по контрасту с прогретым нутром дома. Ледяной карман.

Уирка закусила губу, словно выжимая из нее вино. Сдвинула брови, и над переносицей образовалась трогательная складочка — у взрослого человека она казалась бы грозной.

— Что ты мне дал?

Должно быть, решила, что в вине яд. Флавий и сам так подумал бы на ее месте.

— Не бойся. Это подкрепит.

— И сделает сговорчивее?

Флавий поморщился:

— Если бы человека можно было склонить к чему-то с помощью зелий! Тогда не упражнялись бы ни в пыточном деле, ни в искусстве риторики. Тебе нужны силы, чтобы действовать разумно. А мне нужна ты, живая и здоровая.

Кисти у Уирки широкие, пальцы крепкие. Из нее получится добрый воин на радость дяде и кузине. Должен получиться. Как бы ни чудил патрон, а в конце концов всё образуется. Флавий и Магда поселятся у моря, Флавий будет независимым человеком, известным уважаемым врачом. Всё выйдет как надо — хотя бы на зло Растусу.

— Слышишь? — он встряхнул Уирку. — Я тебе не дам раскиснуть. Будешь у меня жива-здорова. Надо будет — соберу по кусочкам.

Но Уирка была совсем вялая — то ли замерзла, то ли отчаялась. Флавий связал ей руки за спиной мягким ремнем из своей сумки, аккуратно и крепко. И не снять, и не впивается в тело.

— Ну вот, а то без рук остаться можно. Не ложись больше на холодный пол. Я скоро приду.

Растус сидел в хозяйском кресле у очага с видом важным и грозным — ни дать ни взять дикарский божок. На кресло накидали плащей, и оно смотрелось каким-то расхлябанным шутовским троном. Справа за отдельным столом расположился Артус, перед ним красовались деревянная доска с наструганной солониной и котелок с густым овсяным киселем.

— Садись, — велел Растус.

Флавий сел на лавку напротив Артуса, рассеянно пригладил влажные виски. Он прислушивался к беседе, но не мог сосредоточиться, всё думал: как там Магда?

Между тем говорили о важном. Воины, отправленные по следам вчерашних налетчиков, вернулись ни с чем: следы как по заказу замело снегом. В доме оставаться опасно, и Растус еще на рассвете разослал разведчиков на поиски нового приюта. Вестей от них ожидали не раньше вечера.

Растус обратился к Флавию:

— Ты бывал в доме лагмана. Как думаешь, стоит к нему идти?

Флавий рассказал про то, что видел и слышал в усадьбе, про Кьяртана, которого там звали на службу.

— Могло быть так, что лагман на стороне Ансельма и играл с тобой, чтобы добраться до меня? — спросил Растус.

Флавий покачал головой:

— Если лагман на стороне Ансельма, зачем рисковать Уиркой? Здесь еще вчера были бы все его люди.

— Хм… может, ты и прав.

Флавий набрался мужества и спросил:

— Может, всё же получится вернуть Магду? Ансельм вчера соглашался на это.

Растус зыркнул на него сердито:

— Соглашался, говоришь?

С сидения рядом с собой он поднял око, уперся в его стеклянную поверхность злым взглядом и позвал Ансельма. Ничего не произошло. Растус раздул ноздри и снова позвал. Око лежало в его руке тусклое, бесполезное, как обычная стекляшка.

Растус обратил побледневшее лицо к Флавию, и тот заметил, как блестит пот на висках патрона.