Своих следов он не нашел и выбрал направление наугад. Мир вокруг был такой холодный, пустой и равнодушный, что Флавий дорого дал бы сейчас даже за осуждающий взгляд кого-нибудь из знакомых. Иногда ему казалось, что Уирка идет рядом. Тогда Флавий говорил с ней.

— Хотела ведь узнать про Артуса? Ну вот. Давай я расскажу тебе сказку. Здесь всё — сказка, понимаешь? За холмами, за лесами — я даже точно могу указать, где — живет колдунья. Такая сильная, что, наверное, и мертвого поднимет из земли. И я, понимаешь, всерьез подумывал пойти к ней. И с потрохами всего себя заложить, пусть только вернет мне Магду. При этом я знаю, что именно она поднимет из земли. Я же видел тело. Сейчас, наверное, уже и ткани разложились — не знаю, правда, насколько. Земля-то была мерзлая, понимаешь?

Он прислушивался к тишине, качал головой:

— Вот! Не понимаешь! И я тоже себя не понимаю. И Артуса не понимаю, который к этой колдунье ходил, заимел от нее силу и невидимость, но всё равно погиб. А уж как я не понимаю Растуса! Я не знаю, что отдал Растус Арзрану. Я не знаю, что Артус отдал лесной колдунье. Знаю только, что все здешние чуда для нас слишком сильны. Я вижу, как люди сходят с ума. И не хочу как они. Я хочу подальше отсюда. Как можно дальше. И помогать Растусу не собираюсь, он-то мне не помог. Говоришь, я предатель? Нет. Это Растус предал меня и Магду. Пальцем не пошевелил, чтобы выручить. А твой Ансельм? Помог тебе твой Ансельм? Молчишь? То-то. Тебе я помог бы. Ренате бы помог. Рената мне нравится. А они — нет. Пусть сами хлебают то, что варили. А мы с тобой отправимся домой.

Неожиданно он вышел к северному большаку примерно в миле от полей. Как раз туда, где ночью шел бой и куда рвалась Уирка. Большак был истоптан множеством ног и копыт, превращен в замерзший поток черной грязи. Воздух горчил от недавнего пожара, а в целом был легким, и это Флавия очень удивило. Ему казалось, что над местом недавней битвы воздух обязан быть тяжелым, густым, пропитанным кровью и потом, болью и смертью. Но над большаком веял прохладный ветерок, и оттого, наверное, тела убитых казались большими куклами, положенными здесь ради розыгрыша.

Тела убитых лежали у обочины и выше, на склоне холма. Ветерок шевелил волосы и полы одежд. Флавий осмотрел одного, другого. По всему видно, что не из людей Растуса. Скогарцы. Воины лагмана, воины Сверри? А не всё ли равно? В полях их, наверное, еще больше. Скоро пригреет весеннее солнце, и в мертвых телах пойдет работа…

Флавий поморщился. Хорошо, что он не пустил сюда Уирку. Лежала бы сейчас где-нибудь рядышком с этими вот… С ветром в волосах.

Да, но сейчас-то она где? Как ее теперь найдешь?

Флавий повернул обратно в лес. Скоро его беспокойство перешло в слепой ужас. Он не помнил, где оставил Уирку. Что же он за идиот такой? Само, своими руками, себя же и убил!

Флавий прислушивался, не донесется ли призыв нексума, сам пытался звать — глухо. О нем не думают, к нему не обращаются, его не слышат. Или не хотят слышать. Ну что, Уирка, ты же так рвалась туда, где теперь валяются трупы? Что ж ты не пытаешься договориться со мной? Или уже не нужно?

Когда он снова выбрел на большак перед полями, у него подкосились ноги. Всё. Надо искать Ансельма и просить прочесать лес. Он один ничего не сделает. Даже если ему сказочно повезет сейчас, и он случайно наткнется на нексума — что дальше? Тащить ее до Озера Ста Рукавов? А если у Флавия снова будет приступ? Да они просто убьют друг друга. Нет, придется просить помощи. Только вот где Ансельм? Может, он побежден, мертв. Может, вообще никого не осталось.

Флавий стоял у обочины, не зная, на что решиться, куда бежать. И тут услышал топот и бряцание оружия. Кто-то шел по дороге со стороны леса. Флавий залег в кусты и дождался отряда. Небольшой, человек тридцать, все вооружены до зубов. Впереди — вот удача! — Рената и Сегестус. Надо решаться. Сейчас. Если Уирка рассказала своим… Да нет, не может быть! Но надо быть готовым ко всему.

Флавий раздвинул ветви и встал в полный рост.

— Стойте! У меня важные сведения!

Тут же его обступили три десятка человек, и каждый так и вибрировал от волнения. Тридцать пар глаз уставились на него с цепким недоверием. Уже привычный запах дыма мешался с запахами пота, железа, сырой кожи. В уши врывались обрывки фраз, пыхтение, кашель. Флавия ощупывали, охлопывали, отобрали у него мешок.

— Не смейте меня трогать! — сказал он тем, кто его обыскивал. — Я вам нужен. Я знаю много важного. Вы еще на руках меня будете носить!

А вот и Рената. По ее встревоженному, строгому виду и не понять, что сейчас сделает. Ну, говори, не томи!

— Ох, Флавий! — воскликнула она. — Ты жив! Хвала богам!

Ларс Болотный жил в двух десятках миль от усадьбы лагмана, на длинной плоской возвышенности между Вервижской топью и озером Дага. Единственной доступной дорогой сюда была впадающая в озеро река. У ее устья Ларс держал вооруженный отряд.

В своем уединенном углу Ларс жил по собственным законам, в большой мир выбирался раз в четыре года, на Великий тинг. Человек он был верный, и в его доме можно было переждать любую беду.

Грегер, заядлый охотник, как многие мужчины в доме лагмана, знал пути через болота. С его помощью лагмановы домочадцы благополучно добрались до усадьбы Ларса.

Хельга считала, что не меньше Грегера им помог лес. В пути она чувствовала, что их берегут и не допустят, чтобы с кем-то случилась беда. Вокруг боялись, горевали, а Хельге было почти хорошо. Как чудесно дышится в лесу весной! Как давно не заходила она настолько далеко! Даже когда отпустили лошадей, и пришлось пробираться через болота пешком, она радовалась этому как приключению. Мысли об оставленном за спиной только подстегивали ее храбрость, прибавляли азарта. Враги могут захватить дом — но она не сдастся. И никого не сдаст. И всё будет хорошо.

Через топь в пять миль шириной перебирались небольшими группами. Хельга шла в первой. Вервижская топь не казалась ей опаснее того болота, куда она ходила за клюквой. Кочки с зелеными и бурыми подушками мха, брусничник, кривые деревца. Под ногами пружинит, качается, следы наполняются водой, но идти можно, болото держит.

В конце концов она отстала от всех, заглядевшись на зеленые ростки водяных ирисов — те прорастали прямо из воды, плотные, бледные, блестящие, и казались какой-то нездешней великаньей травой. Хельга поудивлялась на них, потосковала о ярких летних цветах и побежала догонять своих.

Она не остерегалась: этот участок пути казался надежным. И прямо с разбега ухнула обеими ногами в холодную топь. Провалилась сразу выше колена. Упала на спину — и ноги с громким чмоком вышли из захвата. Хельга рассмеялась — от неожиданности, от того, что опасность миновала, не успев как следует напугать. И продолжала смеяться, пока Грегер вытряхивал ее из сапог — тянул за ноги так, что она почти висела в воздухе, только плечи и голова касались мха. Грегер отпустил ее, вылил из сапог темную жижу и сказал:

— Осторожнее, госпожа.

Он поставил сапоги в мох рядом с ее коленями и пошел к остальным — они ждали, тихо переговариваясь, и никто не смел пройти вперед, никто не смел шагу ступить с пути, намеченного Грегером. Хельге стало стыдно. Она ведет себя как ребенок. А Грегеру еще несколько раз ходить туда-сюда по болотам, переводить усталых, немощных, испуганных, смотреть, чтобы никто не оступился. И каждая их ошибка будет на нем. Между тем уже темнеет, и хорошо, если всех удастся перевести к полуночи.

Идти было уже недалеко. Скоро топь сменилась обыкновенным заболоченным лесом. Под ногами по-прежнему хлюпало, но деревья здесь уже росли большие. Путники шли по колено в зарослях черничника, оступались, охали, но понимали, что настоящая опасность для них миновала. Хельга не чувствовала ног, ее знобило от холода и возбуждения.

Ларс держался у себя дома так же важно, как лагман у себя. Он ничуть не растерялся, когда на него свалились гости. Тут же отдал распоряжения домочадцам, а сам с двумя сыновьями отправился с Грегером через болото — переводить людей. Сыновья его, крепкие юноши, были похожи на отца: такие же широкоплечие, бледнокожие, с длинными светлыми волосами и длинными висячими усами — хоть вокруг шеи обматывай.