— Артус — погиб? — спросила Уирка со странной интонацией. — Ты его видел?

Флавий встал, не спеша отряхнулся. Уирка ждала. О, так все-таки нашлась тема для разговора? Но интересно, дорогая моя, почему Артус тебя интересует, а я — нет?

— Да спрячь ты этот свой кинжал, — сказал Флавий примирительно. — Нервирует. Да, Артус погиб. Я его похоронил.

— А его люди? Где его люди?

Флавий пропустил смешок:

— Их я отпустил. Я не кровожаден.

Он шагнул вперед. Уирка отступила, кинжал в ее руке качнулся. И Флавий почувствовал прилив веселой, жаркой храбрости. Так бы идти и идти. Ступать твердо, пружинисто. И гнать впереди себя любые беды и вызовы мира.

— А место, где похоронил, можешь указать? — спросила Уирка.

— Конечно!

Еще шаг. Кинжал снова качнулся и уставился Флавию в живот. Нет, врешь! Не станешь ты меня убивать. Флавий снова хохотнул. Нехорошо на него подействовали зрелище ночного пожара и близость нексума. Что-то в нем разморозилось внутри — то, чему лучше бы не оживать. Что-то разгоралось — радостное, опасное. То, с чем он не справится. Вот с целым миром справится, а с тем, что внутри, — нет.

Флавий наклонился, поднял пояс с ножнами и протянул Уирке. Она отступила еще на шаг. Они стояли уже у самого края поляны, над склоном. Снизу снова прозвучал клич «Барра-а!». Уирка нервно оглянулась. Белый свет над усадьбой пропал, и огонь приутих. Зато крики стали громче, и Флавию казалось даже, что он слышит деревянные голоса щитов, разбуженные ударами мечей. Кто с кем бьется? И откуда несметное воинство среди лесов?

— Ну хорошо, идем вместе, — сказала Уирка. — Только не отставай. И держись от меня подальше.

— Нет, погоди. Скажи сначала, что там, зачем тебе туда?

— Что там? Пир. Ваш Арзран пирует. Идем.

— Нет, Уирка. Я расскажу об Артусе, но и ты объясни всё толком. Вообще, мы с тобой после обряда должны всё-всё друг о друге знать. И чувствовать друг друга. Ты нексумов-то видела? Нормальных, а не как твой дядя. Они даже дышат в унисон. Что-то у нас пошло не так. Думаю, это можно исправить обновлением связи. Здесь и сейчас не слишком удобно, но… Крови Солнца на это хватило бы. Давай? Тебе и рассказывать ничего не придется, и расспрашивать тоже. Что знаешь ты, то узнаю и я.

— Обновление связи? Как?

— Ну… — Флавий сделал неприличный жест. Увидел, как Уирку передернуло, и засмеялся. — Ну, как знаешь.

Уирка заткнула кинжал за кушак, опоясывающий безрукавку, шагнула к Флавию, вырвала у него из рук пояс и отступила.

— Кто убил Артуса? — спросила она.

— Его ранил Ансельм. По крайней мере, сам Артус так сказал.

— Ты не брал у него ничего? Вещи, амулеты?

— Его похоронили с личными амулетами. Со мной и с тобой было бы то же. Ну, у тебя разве что сережку отобрали бы.

Амулеты нобилей, настроенные на хозяина, другим людям пользы принести не могли. Но раз Уирка так настойчиво спрашивает про Артуса, значит, думает, что у того могло быть что-то полезное другим. Что?

— И люди его точно ничего не взяли? — допытывалась Уирка, пытаясь одной рукой затянуть пояс поверх кушака.

— Если кто и взял, мне не доложились. Они сейчас, наверное, на берегу Озера Ста Рукавов. Если не сгинули в дороге. Теперь ты говори, что там у вас за пир.

— Растус накрыл Арзрану стол. Угощение — пленники из людей лагмана и воины Сверри. Арзран сожрал их, а скоро сожрет и всех, кто с Растусом.

— Так и прекрасно! — сказал Флавий.

Уирка подняла на него глаза:

— Прекрасно?

В интонации, в выражении ее лица Флавий узнал Ансельма. И пожал плечами:

— Растус сам виноват в своих бедах. Ты-то чего мечешься? И кто с кем бьется?

— Бьется лагман. А с кем — узнаем, когда доберемся. Постарайся не отстать. — Она повернулась и побежала по склону.

Не отстать было сложно. К тому же Флавий все время чувствовал, что кто-то еще есть неподалеку, кто-то идет, бежит с ними вместе. По лесу двигались тени, то чернее ночи, то светлее. И это были не тени деревьев. Флавий останавливался, приглядывался и всякий раз убеждался: показалось. Но вот он с разгона прошел сквозь огромное черное существо. Обернулся — и увидел его сзади, живое и плотное. Белые горящие глаза располагались не там, где ожидаешь увидеть глаза у человека. Словно в черепе провертели две дырки где попало, и сквозь них просвечивает луна. Справа, в проеме между соснами, стояла такая же тварь. Флавий не стал проверять, настоящие они или нет.

Уирка на этих тварей не обращала внимания. Она неслась вперед, прямехонько к полям, на шум битвы. Спотыкалась, летела то в подмерзшую грязь, то в мох, то в перепревшие за зиму листья. Поднималась и бежала дальше.

Флавий долго примерялся и, когда Уирка снова упала, навалился сверху, ухватил за загривок, вжал лицом в мох. И держал, не давая перевернуться, пока сам не начал задыхаться. Уирка трепыхалась, мычала что-то, но Флавий не слушал. Все его размышления о добровольном обновлении связи сейчас казались блажью. Он понял, что хочет одного: овладеть и задушить. Желание было таким сильным, что он испугался. Осадил себя — так, что всё внутри взвыло. Стянул Уирке руки в локтях ее же кушаком, уселся на теле. В ушах громыхало, перед глазами всё прыгало и качалось.

Кое-как Флавий скинул мешок с плеч. Пару дней назад он выбросил отсыревшее одеяло, избавился от миски и ложки и прочих удобств, но врачебные инструменты и снадобья по-прежнему носил с собой, как и моток крепкой тонкой веревки. Ее-то он и достал. Трясущимися руками связал нексума по рукам и ногам. Кинжал отбросил подальше. Встал — и не сдержал крика. Ему казалось, что его раздирают надвое. Он должен касаться нексума. Он должен быть с ней.

Флавий ждал, когда отпустит, сжимал и разжимал кулаки, дышал часто и тяжело. Тоска не проходила. Она была сильнее любой боли, шире мира. Флавий захлебывался ею.

А в двух шагах, совершенно в другом мире, Уирка ворочалась на земле, как полураздавленная гусеница. Кое-как повернулась на бок, заперхала. И Флавия резанули слова:

— Т-тварь! Предатель.

— Скажи что-нибудь поновей, — отозвался Флавий.

Даже сейчас он не чувствовал в ней ненависти. Ничего, за что можно зацепиться. Только презрение. И тогда Флавий отвернулся и бросился бежать. Первые шаги дались нелегко, ноги словно освинцовели, но потом дело пошло быстрее. Он носился по лесу, и темные тени с глазами-лунами пугливо расступались перед ним.

Когда выбился из сил, упал навзничь на широкой поляне. Смотрел на светлеющее небо, слушал тишину. Да, тишина почему-то стояла полная. То ли он убежал слишком далеко, то ли битва закончилась. Флавий испугался, что теперь не найдет нексума, и тот погибнет в лесу без помощи. Его уже сейчас подзнабливало.

Впереди, у черной широкой ели, стояла Магда с и смотрела на него осуждающе.

— Знаешь, на что это похоже? — сказал ей Флавий. — По ночному лесу мечется малолетняя дурища с больной рукой и без головы, зато при кинжале. У нее очень важное дело, без которого все сгинут. Вообще все, даже Растус. И никак никто не может управиться без нее. И ты такая же, Магда. У вас у всех один Растус на уме. За тобой я не мог приглядывать. Ты была слишком сильная для меня. Но теперь всё будет иначе.

Магда презрительно поджала губы, вошла в дерево, как в дом, и пропала.

— Подожди! — закричал Флавий. — Подожди! Ну, прости!

Дерево не двигалось. Обычная елка, бессмысленная, как всё здесь, в этом Скогаре. За краем поляны, прямо из заледенелой травы, вставало солнце.

Надо возвращаться. Надо найти Уирку. Объяснить ей, что Флавий старается для ее же пользы. И уходить вдвоем.

Уходить — и оставить последнюю надежду вернуть Магду. Флавий много размышлял над словами Артуса о великой колдунье, которая поднимает мертвых, однако карту с дорогой к ее жилищу ни разу не развернул. Боялся лишний раз притронуться к футляру, где она хранилась. Теперь карта пригодится — для того, чтобы выбраться к Озеру Ста Рукавов и точно миновать дом колдуньи.