— Ты издеваешься, — заявили ему в ухо так внезапно, что Растус вздрогнул и облился вином. Голос звучал спокойно и размеренно. Ансельм даже не запыхался. Однако! Скоро же он добрался до назначенного места!

— Что, уже успел осмотреться? — спросил Растус. — Ты где?

— Западный край Липовой лощины. Как ты и сказал.

— Я так сказал? Точно? И что, здесь ничего нет? Ты хорошо искал, Ансельм?

Молчание.

— Возможно, я перепутал. Возможно, мы на восточном конце.

— Дешевый фигляр, — сказал Ансельм, и Растус обрадовался: наконец-то живой отклик.

— Устал? Обещаю, Ансельм, Уирку ты найдешь на восточном входе в лощину. Играть с тобой мы больше не будем. Прощай, Ансельм.

И потер сережку, разрывая звуковую связь. Всё. Сейчас Ансельм встретится с воинами Артуса. Вряд ли он узнает, что нексум дал ему шанс отомстить за племянницу. Интересно, каково сейчас Уирке? У Артуса нет никаких распоряжений насчет приманки. С него станется оставить ее умирать, не добив. Под теплым плащом, чтобы дольше мучилась.

Растус умилился: вот так он и умрет, жалея ту, за чью смерть помог отомстить. Жалея врага, похитившего у него надежду на реванш и любимую женщину. Умрет не от руки нексума, как хотел, но вместе с ним, и сам устроит их общую смерть.

Страха он не чувствовал, даже возбуждение улеглось. Было любопытно: какова она, смерть от кор нексум? Какой бы ни была, он к ней готов.

Однако время шло, а Растус всё еще жил. Он отставил пустой кувшин, встал, чувствуя, что пол под ногами клонится то в одну, то в другую сторону. Пошевелил палкой поленья в очаге, полюбовался россыпью искр — даже языки пламени рядом с ними казались тусклыми. Подкинул дров. Налил себе ещё вина и снова сел на кровать. Сколько там идти-то через эту лощину?

Резкий вопль заставил его подскочить. Вино выплеснулось на одеяла. Растус залпом опорожнил кружку, поднялся — и его повело в сторону. Ух! Напился. Как тут достойно встречать смерть? Он же лыка не вяжет.

Растус вышел из ниши в общую залу.

Его люди столпились над чем-то лежащим на полу между первым очагом и столами. Размахивали руками и гомонили. Когда дверь бухнула о стену, все взгляды обратились к Растусу.

— Что случилось? — спросил он — пожалуй, даже слишком громко. — Кто орал?

К нему метнулись двое. Один подлез вплотную, и Растус не сразу понял, что его хотят поддержать, чтобы ненароком не упал. Он отпихнул непрошенного доброхота и обернулся к тому, кто пытался ему что-то втолковывать. Тот осекся под взглядом Растуса, поежился и проскулил:

— Врача бы…

Кому врача? Почему врача? Флавий что, опять куда-то удрал?

Перед Растусом расступились, и он увидел Флавия. По крайней мере судя по одежде, это точно был Флавий. А так Растус ни за что его не узнал бы. Никогда у холеного медика не было такой напряженной, неестественной позы, такого землистого лица. Он сидел на полу скособочившись, прижав руки к груди. Похоже на приступ внезапной острой боли. Как будто клинок вошел под сердце. Удар с ним, что ли? Только этого не хватало!

Растус склонился, морщась от подступившего головокружения. Флавий поднял на него мутный взгляд и выдавил из себя:

— М-магда…

Зубы лязгнули друг от друга. Флавий затрясся.

Растус рявкнул отребью: «Пошли вон!» — и опустился на корточки рядом со своим скорчившимся на полу медиком.

— Послушай. Ты, конечно, самовлюбленный скот, но ты, вероятно последний нобиль, и… Думал бы я раньше, что так выйдет, долго бы… Нда. Но вот что я тебе скажу. Ансельм этой ночью либо погибнет, либо явится сюда. И здесь… хм… тоже погибнет. Для Магды и для тебя, дубина, это шанс. Бери дело в свои руки. Магду и Маркуса можно спасти, если не ныть. Скажешь ей, что я… Ничего не скажешь. Не смей ныть, дубина! Мне хуже. Я ее любил. Ясно? Ты даже не представляешь, каково это — любить.

Флавий сильнее прижал руки к груди и вдруг повалился ничком. Растус перевернул его — и оторопел. На темно-сером лице пузырилась ярко-оранжевая пена.

— Эй, ты что? Эй! Он прокусил язык. Сделайте что-нибудь с этим болваном!

Растус расстроился: кто же позаботится о Магде, если Флавий ни с того ни с сего собрался помирать? И вдруг он всё понял: и кем была Магда для Флавия, и что Магды больше нет. Он встал, оставляя в руках отребья последнего нобиля, который ушел с ним из империи. Агония? Да, Магда мертва. Иначе и быть не может. Сегодня ждал смерти один нобиль, а дождался другой. Флавий взял на себя смерть патрона?

Растус доковылял до хозяйских кресел у очага и тяжело, грузно осел в них.

— Эй, принесите вина! Из моей горницы несите, там ящик у постели.

Мысли путались, рвались как гнилая веревка. И никак не избавишься от этих обрывков. Да, теперь всему конец. Надо бы еще выпить.

— Что со временем? — спросил Растус слугу, забирая у него полный кувшин. — Уже рассвело?

— Да, патрон.

Вот оно как. И снова подумалось: «Этой ночью ждал смерти один нексум, а умер другой…»

— Флавий, похоже, кончается, — сказал слуга, и от его голоса обрывки мыслей полностью рассыпались. — Что делать, господин?

— А? А что делать? Положите его в сенях.

Слуга отошел. Растус некоторое время пытался вспомнить, о чем он думал. Значит, уже утро. Артус не вернулся, и никто из его людей тоже. Ансельм невредим — у него, должно быть, сейчас только кружится голова от того, что нексум напился. А Магда погибла. Стоп. Откуда это известно? Кто-то докладывал же! Или нет?.. Фух! Надо бы еще выпить.

Когда кувшин опустел наполовину, снова явился кто-то из отребья. Растус не мог вспомнить его имя, оно ускользало, как слишком мелкий предмет из трясущихся пальцев, и это раздражало.

— Господин, люди ждут указаний.

Какие им еще указания?

— Сядь. Выпьем, — сказал Растус и тут же забыл о собеседнике, поэтому изумился, увидев перед собой кружку — оловянную, помятую, какие носят в походных сумках простые воины. Это что ему подсовывают? А-а! Он наклонил кувшин и щедро плеснул туда драгоценного вина.

— Так о чем мы?

— Распоряжения, господин.

— А. Распоряжения тебе. Какие тебе распоряжения? Ансельма нет. Слышишь? Нет Ансельма. И Артуса нет. Нет ни Магды, ни Уирки. Никого. Ясно тебе? И меня нет. Некому распоряжаться. Подите вы прочь, оставьте меня!

— Но, господин….

Растус рассердился еще больше. И как земля носит таких болванов?

— Утро уже. А меня нет. Понимаешь?

— Господин, а как же люди? Что нам делать?

— Что делать? Пить. А потом поедем… на охоту поедем. Девок где-нибудь найдем. Девки необходимы. Всем. Всем необходимы девки. Без них никак. Понимаешь?

— Мы остаемся здесь, господин?

Растус кивнул. Вот именно, здесь. Зачем куда-то ехать? Когда ты никому не нужен, ты можешь быть где угодно.

— Да ты пей, — сказал он. — И тащи еще вина. День будет долгий.

***

Слева от Сегестуса разместился на лавке моток бинтов. Справа в неудобной позе, опираясь руками на сиденье, скрючился Кьяртан. Сегестус смазывал целебной мазью шов на Кьяртановом боку. У мази был сильный холодный запах — словно ранней весной в миртовой роще. Кьяртан попытался представить свежую листву в садах империи. Он помнил, как это бывает: светлые молодые листья выделяются на фоне темной прошлогодней зелени, всё это качается, трепещет под ветром, светится и благоухает. Помнил, но вызвать в воображении не мог. Тем, кто умеет проворачивать в голове такие штуки, легче живется. Раз — и ты дома, гуляешь на солнышке, а не извиваешься в темной трухлявой развалюхе, стиснув зубы от боли.

С Ансельмом в Скогар отправились пятеро нобилей и два десятка простых воинов. В здешних краях такой отряд считался достаточным, чтобы защитить вождя, и не привлекает излишнее внимание. Ансельм мог бы представиться путешественником с друзьями и слугами, но не желал вмешивать скогарцев в свое противостояние с Растусом. Поэтому они скитались по заброшенным деревенькам и хуторам. Этой ночью при нападении на убежище Растуса погибли пятеро воинов, а Кьяртана ранили.