Рана оказалась чистая, но болючая — страсть. Прежняя порция мази потеряла силу, и сейчас бок горел как в огне. А рядом, между прочим, Рената. Как тут покажешь слабость?

Кьяртан попробовал отвлечься, разглядывая Ренату. В землянке она ходила от столба к столбу — два шага туда, два обратно. Руки скрещены на груди, прекрасное лицо разгорелось, глаза сверкают.

— Играть в шершня с Растусом — несусветная глупость! Уирка считает себя бессмертной!

Ансельм стоял у стены, подпирая макушкой крышу землянки. Когда Кьяртан видел знаменитого военачальника издали, перед строем легионеров, он казался божеством. При близком же общении впечатление оказалось иным. Такое выражение лица Кьяртан встречал в притонах у любителей гашиша. Ансельм чаще всего молчал, полностью уйдя в себя. На вопросы отвечал не сразу, но разумно и даже сердечно, и видно было, насколько трудно ему думать о чем-то внешнем. Вот и сейчас Ренате пришлось дважды повторить вопрос:

— Что такого опасного в черном кинжале? Почему бы не вернуть его Растусу?

Ансельм ответил:

— В империи черный кинжал позволит высосать силу из одного-двух нобилей, прежде чем преступника разоблачат и схватят. А здесь сила разлита прямо в воздухе, и ее можно тянуть с помощью кинжала. Можно самому стать богом. Маленьким зловредным божком. Поэтому нам всем придется молчать до конца дней о том, что узнали. Чтобы никто в империи даже не помышлял добраться до Скогара.

Кьяртан подумал, что он прав. У скогарцев порождающую силу используют только изгои. А если сюда придут искатели приключений из империи? Невозможно представить, как изменится мир. Но одно дело искатели приключений, и совсем другое…

— Почему бы не сказать императору? — спросил он. — Почему не отправить сюда людей запасать силу на благо империи?

От кроткого взгляда Ансельма Кьяртану стало не по себе.

— Мы переправим всё, найденное у Растуса, императору, и решать будет он, — сказал Ансельм и снова обернулся к Ренате: — Для прямого столкновения с Растусом у нас недостаточно сил. Вернуть ему изъятое мы тоже не можем.

— У меня одна кузина, — буркнула Рената.

Ансельм наклонился к ней, чтобы ответить, но вдруг схватился рукой за ухо.

— Уирка? — позвал он. И тут же добавил другим голосом, сухим и скрипучим: — Верни сережку Уирке. Я буду говорить с ней.

Затем он слушал, меняясь в лице, словно старея. Уголки глаз опустились, у губ обозначались складки. Рената наблюдала за ним, подняв руки к горлу.

Сегестус закончил с мазью и накладывал бинты, и Кьятран радовался, что можно кривиться от боли, пока Рената сосредоточилась на другом. На мгновение лицо Ансельма стало совсем беспомощным, и у Кьяртана сжалось сердце.

— Где? — спросил Ансельм и чуть погодя добавил: — Хорошо, до встречи.

Он снова коснулся уха, судорожно вздохнул — так, словно вынырнул из-под воды, обвел всех хмурым взглядом и сказал:

— Растус предлагает забрать пленную.

— Это может быть засада, — сказал Кьяртан.

— Разумеется, это засада. Поэтому собирайтесь и уходите. Прямо сейчас. Идите на восток, до Озера Ста Рукавов. Оттуда к морю. Чем быстрее найдете корабль, тем лучше. Со мной останутся Секстус и Като. Не ждите нас, мы вас догоним. Сегестус, ты за старшего. Что бы ни случилось со мной, ты обязан донести Убийцу богов и камень императору. Скажешь ему, что это чужая враждебная сила, использовать ее опасно. И следует присматривать за храмами, где водятся такие амулеты, как Убийца богов.

— И колдуна тоже передать императору? — спросил Сегестус, закрепляя концы на повязке.

— Колдуна оставьте лагману.

— Что сказал Растус? — вмешалась Рената. — Что с Уиркой?

Ансельм смотрел на нее и молчал. Она не выдержала:

— Я должна знать. Пожалуйста, скажи.

— Она жива. Оставь это мне, не беспокойся раньше времени и помогай Сегестусу.

Ансельм отделился от стены. Все наблюдали, как он вытаскивает из кладовки части пластинчатого доспеха и раскладывает на лавке, как влезает в рукава стеганки и возится с завязками. К нему вернулось его обычное мертвое спокойствие. Он говорил:

— Следите за пленными. Кьяртан, переговоры с лагманом насчет колдуна придется вести тебе. Предупреди, что с колдуном следует держать ухо востро. Уходите так, чтобы за вами не могли проследить. Отдал колдуна — и исчез, ясно?

— А почему бы нам не попросить у лагмана сани и проводников? — спросил Сегестус.

— Потому что лагман не сможет предоставить столько людей, чтобы отбиться от Растуса, зато все узнают, где мы и куда направляемся.

— Разве мы не казним колдуна? — спросил Кьяртан.

— Казнить? За что? За то, что вы с Уиркой явились к нему непрошеными? За то, что Флавий убил его брата, а его самого потащил к Растусу? Лагман — хозяин на этих землях. Ему и разбираться со своими изгоями.

— Хорошо, понял.

Кьяртан натянул поверх повязки рубаху и куртку, опоясался мечом и отправился проведать пленных.

***

Правый склон Липовой лощины сиял в свете луны призрачной белизной, левый лежал в тени. На границе света и тени воины Артуса поставили носилки с телом. Пленная очнулась, но ей еще на выходе из дома затолкали в рот тряпки, так что шума от нее было немного.

Артус собрал людей вокруг себя и сказал:

— Это последний приказ Растуса, который мы выполнили. Мы не станем ждать Ансельма на свою голову. Пусть разбираются сами. Наш вождь лишился рассудка, и наше дело теперь — выжить.

Его слушали молча, не двигаясь. А он говорил:

— Мы были верны Растусу, пока он был верен либертинам. Теперь же Растус утонул в больных фантазиях. Мы не можем повиноваться такому человеку.

— И что нам делать? — спросил один из воинов.

— Мы возвращаемся в империю. Проверим, все ли покровители от меня отвернулись. Если да — пойдем к Ларцию. И пусть только попробует меня не принять. Тогда все узнают, сколько средств он потратил на либертинов.

Никто не возразил. Люди оглядывались на черно-белый лес, на сияющие лунные поляны и темные провалы между ними.

— Мы прошли всю империю, пройдем и этот лес, — сказав так, Артус повернулся и направился по своим следам назад. Остальные потянулись за ним.

У входа в лощину всё стихло, только раненая иногда принималась мычать и ерзать на носилках. Смерть никак не могла взять ноблессу. Борьба шла в крови, в костях, в каждой напряженной жиле. Сознание давно сдалось под натиском боли, но не так просто победить тело, укрепленное силой самого Солнца. Те, в чьей крови живет Солнце, неохотно сдаются земле.

Луна зашла за облако, и в темноте из лощины вышел огромный человек в ромейском доспехе. На ногах у него были скогарские снегоступы — короткие широкие лыжи. Человек осмотрелся и направился к носилкам. Склонился — и раненая простонала ему в лицо, полускрытое шлемом. Не тратя время даже на то, чтобы вынуть изо рта тряпье, великан поднял на руки носилки с телом и пошел прочь, ступая тяжело и уверенно, не оглядываясь по сторонам, словно точно знал, что никто не осмелится на него напасть.

***

В лес, искать Уирку, Ансельм взял с собой двоих нобилей и пару воинов из отребья. А у Кьяртана остались Сегестус с Ренатой и тринадцать воинов. И трое пленников. И бесценный груз. И со всем этим нужно сейчас, в конце зимы, переправляться через море и дальше, до ставки императора. Где их всех наверняка считают дезертирами. Нелегкая задача. Дело, достойное героя. Конечно, Сегестус — опытный лекарь, ученый человек, но не воин. Основная ответственность на Кьяртане. Кьяртан гордился этим, но надеялся, что Ансельм сам поведет их в империю. С ним спокойнее. Во всех смыслах.

Посовещавшись, решили, что первыми выйдут Рената и Сегестус с двумя опытными воинами, а через некоторое время в том же направлении, но другим маршрутом выступит Кьяртан с воинами, слугами и пленниками. Он вручит лагману колдуна и соединится со своими дня через два. К тому времени Ансельм должен их догнать.

Пока укладывали вещи по сумкам, Кьяртан держался подле Ренаты. Улучив момент, он сказал: