Абсолютно, конечно. Здесь все строится на сочетании тех возможностей, которые дают новые материалы и конструкции и на том, что эти возможности удивительно попали в эту новую эстетику. Скажем, плоские кровли в эпоху модерна были или ленточные окна. Но все-таки они еще не имели настолько абстрактной формы. И конечно, это совершенно другая композиция. Тоже, с одной стороны, очень функциональна, когда разные функции разнесены в разные корпуса. Отдельно жилой корпус у Наркомфина, отдельно коммунальный, где располагались столовая и детский садик. И в то же самое время, опять-таки, любование геометрией. Я говорю, архитектор играет объемами, как культурист мышцами. Чем больше будет объемов разных, сложных, разных форм, цилиндр сочетается с кубом, тем интересней, тем больше это нравится архитектору.

А то, что основной корпус стоит на сваях, в этом есть какой-то технический смысл или это просто какое-то эстетическое решение?

На мой взгляд, это всегда двойственно. Сочетание этих двух вещей. Потому что, если мы почитаем труды этих архитекторов, то они, конечно, от красоты полностью отрекаются, и говорят: нет, нам это неинтересно. Нам важно учесть, чтоб первый этаж не был неудобен, темным, сырым. Давайте лучше будем, там, делать.

Начнем сразу со второго.

Да, начнем сразу со второго, откажемся от первого этажа. Но, с другой стороны, мы понимаем, что в этом есть некоторая эстетика. И она не случайно рождается. Она очень созвучна тому, что происходит в это время и в живописи, и в поэзии. Вспомните, у Маяковского: «В небеса шарахаем железобетон». Вот и авангардисты делают буквально это. Они берут железобетон, но не придавливают его к земле, а поднимают его в небеса. Еще одна очень важная вещь. Мы видим, что у здания полностью стеклянный экран. Четырехэтажный дом, и у него сплошная стеклянная стена.

Авангард – это архитектура, искусство скорости, динамики, нового машинного века. Поэтому ничто не должно быть вечно, ничто не должно быть на месте. Все должно быть в движении, в том числе и пространство. И поэтому нет границы между внутренним и внешним пространством. Стараются по максимуму стереть. Что такое мой интерьер, когда я сижу в этом здании? Обоев нет. Мой интерьер – это люди, которые там ходят, это деревья, которые там растут, это машины, которые ездят, они вместо обоев. И наоборот, когда здание подсвечено вечером. Что такое его фасад? Это больше не лепнина, не колонны, а это люди и мебель, которые расставлены, которые все видны снаружи, когда ты смотришь на это здание.

Эстетически понятно. А практически, смотрите, это определенная гидроизоляция. Это отопление, которое невозможно в деревянной избе, чем меньше окошко, тем, соответственно, меньше улетает. То есть здесь появились и в этом смысле инженерные другие возможности, да?

Здесь на самом деле очень спорно, во-первых, никаких особо инженерных вещей нет, все еще размер оконных листов довольно маленький. Это еще даже не 1960-е, и тем более не Москва-сити и современные небоскребы. Единственный способ это гидроизолировать – полуметровое расстояние между оконными рамами. Поэтому это, конечно, на мой взгляд, чистая уступка эстетике в ущерб целесообразности.

Было ли там тепло? Это ж не стеклопакет.

Да-да, очевидно, что отапливать это было гораздо сложнее, чем если бы они просто сделали кирпичные стены. То есть идея о том, что авангард – это архитектура целесообразности, она слишком преувеличена, они так пытались сделать вид. На самом деле там очень много эстетства, которое абсолютно не выдерживает никакой критики с точки зрения расходов финансов или расходов на эксплуатацию, на поддержку здания потом в работоспособном состоянии. А вот это ощущение текучести везде есть. Вот лестничная клетка, с нее я вижу помещение, из помещения я вижу следующее помещение, отовсюду я вижу улицу. То есть пространство все время течет.

Оно, безусловно, интересно. Оно разнообразно, оно дает огромное поле для фантазии, ассоциаций. В этом смысле это, конечно, совершенно другая архитектура.

Да.

И другое качество жизни.

И я хотел бы вернуться к вашему слову «конструктивизм». Было время, как и в литературе, так и в искусстве, когда были всякие «измы». Там, эгофутуризм, кубофутуризм, лучизм, фовизм. В общем, «измов» было миллион. В архитектуре было что-то типа того. Конструктивисты были одним конкретным творческим объединением. Типа НКО. Вот мы с вами собрались и сделали некоммерческую организацию. У нас десять человек. Все мы конструктивисты. А остальных они конструктивистами не считали, например. Наоборот, они считали, что все остальные ошибаются, естественно, только они правы, они конструктивисты, а все остальные неизвестно кто. Формалисты и так далее. Один из моих любимейших конструктивистов как раз – член этой группы Иван Леонидов. Автор нереализованного института Ленина на Воробьевых горах, проект 1927 года. Чистая абстракция. Огромный шар под библиотечный зал, читальню. Огромный параллелепипед стеклянный – книжное хранилище. И все на гигантском цилиндрическом постаменте стоит. Ну, опять-таки, это ощущение нового пространства текучего мы тоже здесь чувствуем.

Критики не выдерживает их красивое решение, как это шар Леонидова. Учитывая обстоятельства московской погоды – дождь, снег, прилипшие листья, грязь и так далее, – представляете, посетители библиотеки, а там у вас не звездное небо, а там черт знает, что. Ну, во всяком случае, очевидно, что город у нас чудесный.

Но были и другие организации. Для конструктивистов было важно именно работа с геометрией какой-то, подчеркивание конструкций, что видно из их названия. А вот архитекторы-рационалисты, другой кружок, другое такое же творческое объединение, считали важнейшим организацию пространства. Николай Ладовский, глава рационалистов, сказал одну из моих любимейших фраз в истории архитектуры: «Пространство, а не камень, материал архитектора». То есть архитектор лепит пространство, а не стены ставит. У них мало работы, потому что конструктивисты задавливали. Пиар у конструктивистов, конечно, гораздо лучше был поставлен. Но есть Хавско-Шаболовский жилой комплекс. Я специально вселился в авангардную квартиру, поскольку очень люблю это направление. То есть это обычный комплекс эконом-класса, как бы мы сейчас сказали, образца 1929 года. Денег у авангардистов нет. Они понимают, что получится скучно и уныло. Как сделать интереснее? Надо взять, и эти все дома повернуть под углом 45 градусов к улицам, которые окружают квартал. И все, и внутри сразу начинается какой-то калейдоскоп. Идешь, все время углы какие-то отовсюду на тебя начинают выступать. Ракурс никогда не бывает один и тот же. Это, как у храма Василия Блаженного. Сколько ни смотри, все время новая какая-то композиция из его башенок сложится. То же самое и здесь.

И отнюдь не все архитекторы входили в какие-то объединения. Большинство архитекторов не были ни конструктивистами, ни кем-то еще. Они были просто сами по себе. И конечно, ярчайшая звезда из них – Константин Мельников, который, наверное, заслуживает отдельного большого разговора. И самая известная его вещь – это его собственный дом необычной формы в Кривоарбатском переулке.

Два сочетающихся цилиндра, очень геометрическая конструкция. Эти необычные шестигранные окошки не какой-то декоративный прием, просто вся стена ради экономии материала сделана ажурной, сетчатой. И потом некоторые отверстия этой сетки превращаются в окна. А некоторые заложены и превращаются в стену.

Разные архитектурные чудеса появляются в последнее время в Москве то тут, то там. Мимо одного такого я проезжаю чуть ли не каждый день, и многое в нем для меня остается загадкой. Это Живописный мост. Помимо прочего, у него наверху под аркой висит какое-то стеклянное яйцо. И ночью оно не освещается, немного пугает. Что это такое?