На полотне можно и маркером работать, все зависит от того, какого эффекта нужно достичь.

Да-да. На самом деле тут нету какой-то единой системы. Каждый в рамках своего комфорта этим занимается.

Это называется монотипия.

Да.

Когда мы получаем отраженное изображение.

С отраженным изображением, кстати, у меня был необычный эксперимент. Мы работали для одной балетной постановки, и мне нужно было поработать с тканью для костюмов, но там очень много требований, чтобы костюм не прилипал к танцорам, чтобы правильно ткань струилась по телу, много нюансов. И мне предложили работать с сетчатой полупрозрачной тканью, очень похожей на то, когда печатают шелкографию, и через сетку переносят рисунок. Что я сделал? Я взял выкройку этого уже готового костюма, перенес эту выкройку на бумагу. Писал краской акриловой на листе. Прикладывал эту ткань. Прокатывал сверху. И в итоге она полностью впитывалась в одежду. Получилась очень легкая, практически невесомая краска на костюмах. Еще и с осью симметрии.

Причем работать приходилось очень быстро, как я понимаю.

Да.

Акрил все-таки сохнет.

Это правда. Но вот за это я, еще раз повторюсь, люблю каллиграфию. Она больше про какой-то процесс и про чувства. Если ты чувствуешь материал, то тебя не пугает короткий срок, потому что за счет этого появляется больше живости, то есть можно с такой техникой довольно эффективно работать.

А после стирки и после высыхания этот голубой остается голубым, да?

Да-да. Иногда они могут взаимодействовать друг с другом, то есть можно увидеть, как какие-то такие полупрозрачные пятна абстрактные получились. Можно увидеть, что желтый цвет может уйти в голубой. То есть тут очень много каких-то интересных вообще элементов работы с самой фактурой. И например, чем мне нравится такая история с вытравкой. Можно еще кистью добавлять какие-то такие полуабстрактные движения, и они тоже дадут свою игру по штрихам, по всему на финальном изделии. То есть на самом деле выглядит очень эффектно, потому что это очень даже живописная техника. И одно удовольствие работать.

Соединять вообще можно все, что приходит в голову.

Да-да. За это я люблю. Можно попробовать взять шприц с какой-то из красных красок и попробовать пописать шприцем. Со шприцем тоже интересно работать, честно говоря, всегда непредсказуемый результат. Поэтому не знаю, что получится.

Дальше, соответственно, можем взять и тоже кистью как-то краску раскатать, размазать, добавить необычные пятна. То есть можем увидеть, что в принципе когда я работаю с тканью, то всегда какой-то процесс импровизационный. И за это я его очень люблю. То есть получаются разные абсолютно отрезки ткани, какие-то разные надписи, разные слои. А дальше уже из этого, как из конструктора, можно собирать уже необычные вещи и экспериментировать с кроем. Тут тоже получается довольно контрастная история.

Конечно, наверное, самый интересный результат получается, когда все-таки вы расписываете уже готовые выкройки, а не принт. Принт тоже, наверное есть своя прелесть. Но когда это в единственном экземпляре, даже если вы делаете серию из десяти костюмов, но в каждом вы не можете повториться точно. Краска растекается, как ей хочется, а не так, как хочется нам. Поэтому это, наверное, самое-самое роскошное. И еще поверхность, в общем, здесь бесконечное количество вариантов.

Да-да. Можно очень много разных смотреть вариаций, каких-то наложений краски. При этом, когда будет высыхать, что-то еще, там, уйдет по цвету, где-то как-то интересно впитается. То есть получается очень даже такой большой простор для экспериментов.

Архитектурные стили меняются по многим причинам – экономическим, политическим, субъективно-вкусовым и так далее. А еще облик зданий меняется благодаря новым техническим возможностям. В Москве очень много примеров стиля модерн. В чем особенность этих зданий с инженерной точки зрения?

Когда произносишь слово «модерн», люди часто представляют себе, что это здание, которое украшено большим количеством растительных мотивов, женские головки могут быть прилеплены с развивающимися волосами. На самом деле модерн – стиль, который пришел вместе с победой научно-технической революции практически повсеместно. И поэтому очень сильно вдохновлялся новыми формами, новыми конструкциями. Я предлагаю разобрать это на нескольких примерах. Скажем, особняк Рябушинского в Москве, в котором сейчас находится музей Горького. А вот мы видим, что у него даже форма очень необычная. И тут что-то торчит, и там что-то торчит, какое-то оно скульптурное, непонятное. В чем причина такой формы? Раньше архитекторы как мыслили? Вот у нас есть классический особняк, классическая форма, симметрия, центр отмечен куполом или колонным портиком, то с приходом модерна на передний план встает удобство пользователя.

И архитектор, в данном случае это оригинальный план работы Шехтеля, сначала компонует помещения, как удобно. Исходя из просьб заказчика, как ему больше нравится. Исходя из требований инсоляции, то есть освещения, проветривания и так далее и тому подобное. И он помещения закручивает своеобразной спиралью. Спираль стала для этого дома главным мотивом. И уже то, как расположены помещения, дает нам вот еще раз необычную скульптурную форму этого здания.

То есть он начинает изнутри? Он добавляет кубик к кубику, коробочку к коробочке, в которой будет происходить та или иная часть жизни людей, которые там обитают. А раньше это была просто анфилада комнат, центральная лестница и дальше, как хотите, так и живите?

Да-да. Раньше все подчиняли некоему канону, который шел от формы, от древности. А теперь стали подчинять все техническому прогрессу и потребностям самого заказчика.

И плюс, наверное, материалы пришли другие, которых раньше не было.

Да, конечно. Понимание того, что пришли новые материалы, заставило архитекторов думать, как их оформить. Нельзя же все материалы оформлять все время, как греческие колонны. Бетон есть, чугун есть.

А железобетон когда пришел в архитектуру?

Самые ранние примеры, это еще 1850-е годы. Но более или менее массово с 1880–1890-х. Действительно, даже большие окна как возможны? Кирпичом уже перемычку не создать большую. Только если у нас будет железобетонная перемычка либо чугунная перемычка.

А прежде это только арочное?

Да, прежде арочное. Казалось бы, особняк – это не место для какой-то выдающейся инженерии. Все-таки не вокзал. Но вот, скажем, как стена сделана? Она больше не пытается делать вид, что она сделана из мрамора или гранита, как на классических зданиях. Даже если имитация штукатурки идет. Теперь просто керамическая плитка, и она честно «говорит» нам, что это керамическая плитка. Но по тем временам керамическая плитка – суперновый материал. Потому что она, во-первых, практически так же хорошо сопротивляется воздействию влаги и воздуха, как мрамор. Но при этом она обладает гораздо большей эстетикой, чем штукатурка. То есть она не такая дорогая, как мрамор, что тоже важно. То есть это очень передовой материал по тем временам. Но, конечно, еще одна очень важная вещь в модерне – это то, как модерн работает с деталями. Не только природная используется орнаментика, но очень важно, что модерн отказывается от всего предшествующего. Говорит: сколько можно копировать старину? У нас все-таки наступает новый век, и поэтому мы будем придумывать новую архитектуру. И на этом здании мы не встретим практически ни одного мотива классической архитектуры. Здесь нет колонн. Здесь нет каких-то мощных развитых карнизов. Фасад очень плоский. Здесь нет фронтонов или готических каких-то приемов. Здесь все новое. Какие-то необычные формы, спиралеобразные, улитки, что-то вот такое. А внутри мы опять видим совершенно неожиданные, непривычные нам детали. Да, много отсылок к природе. Это тоже важная черта модерна, потому что надо вспомнить, как люди воспринимали город. Они были жертвами первой волны урбанизации в конце XIX века. Им казалось, что город – это что-то ужасное, коверкающее человеческие судьбы. Скажем, поэзия Брюсова это хорошо отражает. И поэтому они стремились природу приблизить к себе хотя бы внутри. Отсюда и текучая лестничная клетка, и светильник-медуза. Это интерьер особняка Рябушинского, один из самых, наверное, прекрасных интерьеров модерна в нашей стране, да и во всем мире, я думаю.