Причем, если он был любимым учеником Пэна, который был академистом, значит, что Шагал очень неплохо рисовал. Но, правда, мы мало что видели.

Да, конечно, он замечательно рисовал. Просто он не считал нужным академически рисовать. У него были совершенно другие установки. Судьба Шагала в этом смысле очень интересна. Потому что он из Витебска-то уехал очень рано, в 1897 году уже уехал в Петербург, а потом в Берлин, потом в Париж. Это типичная судьба еврейского художника начинающего, мальчика, у которого появилась возможность выехать из этой черты оседлости и рвануть куда-нибудь, в центр какой-нибудь столичный. Для него Париж оказался, конечно, местом, где он научился всему. И надо сказать, что уже в начале 1910-х годов, до Первой мировой войны, Шагал уже стал довольно известным художником. Сначала он пытался выставиться на Осеннем салоне 1911 года, его не взяли. Но он освоил эту витебскую тематику, которая на всю жизнь стала его душой, коньком, знаком.

То есть вот этот ранний Шагал, который, мы думаем, что он витебский, он уже парижский, да?

Да. Известные нам первые вещи сделаны в Париже, но они сделаны абсолютно на тематике этой еврейской местечковой жизни в Витебске. Это может быть самый яркий и интересный период его творчества. Потом он уже немножко эксплуатировал эту тему все-таки.

Он видел не только радость Витебска, но и горе, страдания людей. Все это видел он. Но тем не менее его работы очень радостные и оптимистические.

Когда произошла революция, Шагал был уже в России. И он рванул в Витебск. Он уже тогда был комиссаром по делам искусств, и по предложению Д. П. Штеренберга[26] и А. В. Луначарского[27] он приехал в Витебск, чтобы организовать народное художественное училище. Там собрались дети, которые, может быть, были детьми его друзей по школе Пэна, возможно. В общем, он стал учить молодых, не детей буквально, а молодых людей. Он призывал вообще соединяться, приходить в Витебск и там работать. И все шло очень успешно в этой школе. Директором он пригласил Мстислава Добужинского[28], известного петербургского мирискусника.

Так вот все бросить и поехать в Витебск что-то возглавлять?

Да, понимаете, вот это удивительные феномен. Почему еще Витебск был привлекателен? Он по сравнению с Петербургом, Петроградом тогда уже, и Москвой все-таки был ближе к западным границам, и там было больше еды, как ни странно. Там условия жизни были более приемлемые.

В Петрограде и Москве был не голод еще, но условия далеки от идеальных. Условия жизни были очень тяжелые. А в Витебске они лучше были. Вот это тоже одна из причин, но, конечно, не главная, что в Витебске сосредоточились художественные силы из какой-то проблемы еды все-таки.

И еще Шагал позвал Лазаря Лисицкого[29], тоже молодого еврейского художника, авангардиста будущего. Он приехал в Витебск. И по его опосредованной просьбе туда же пригласили Малевича. И это был, конечно, роковой для Шагала момент. Он-то думал, что они с Малевичем сойдутся и будут дальше учить новому искусству. Не тут-то было. Малевич был человек очень самодовлеющий, и он не мог быть не центром, конечно. Он был центром всегда. Вокруг него было огромное количество людей. Он сплачивал целые коллективы большие. И, в общем, через пару месяцев все ученики Шагала стали учениками Малевича.

Шагал был, конечно, страшно этим раздосадован, расстроен. И вообще, отношения с Малевичем были очень плохие. И, в общем, произошла, так сказать, в карьере Шагала перемена. Он уехал из Витебска. И вскоре, в общем, он уже где-то в 1922-м, он оказался в Берлине, в 1923-м он вернулся в Париж. И его карьера сложилась блестяще благодаря, может быть, Малевичу. Он стал великим художником ХХ века. Уже французским художником.

Это, кстати, не со многими случилось.

Да, не со многими. Почти ни с кем. Вот он да Кандинский. Хотя тематика Витебска осталась у него на всю жизнь. Это была главная его тема. Собственно, он ничего другого не рисовал.

А Малевич остался в Витебске и воплотил там идею глобализации искусства, если так можно выразиться, когда искусство становится принципом жизни. Он начинал с простого – оформление каких-то зданий в супрематическом стиле. Он уже тогда был супрематист, и он считал, что супрематизм должен везде быть, не только в искусстве, но и в окружающей жизни. Он себя называл супрематистом. И учеников своих называл супрематистами. Все они носили значок «Черного квадрата» на рукаве. Он создал УНОВИС так называемый, который расшифровывается, как «Утвердители нового искусства». И у него было около сотни учеников.

Были талантливейшие люди, Хаим Сутин, Илья Чашник, Вера Ермолаева, Лазарь Хидейкель, тот же Лазарь Лисицкий. В общем, весь цвет этого молодого нового искусства был под его началом. Они все вокруг оформляли, здания, даже расписывали трамваи супрематическими орнаментами. И по городу ходили яркие трамваи с этими квадратами и треугольниками. Это удивительно, что эта традиция сохранилась до сих пор.

Не знаю, как сейчас, но в 1970–1990-е годы была группа «Квадрат» из художников, живущих в Витебске, которые просто расписывали брандмауэры домов, транспорт городской этими супрематическими композициями. И всячески, так сказать, придерживались традиции Малевича. И мало того, они участвовали во всяких научных конференциях. В 1920 году в Петрограде холод, голод и идет конференция «Конференция учащих и учащихся искусству». И на ней собирается какое-то огромное количество людей. Каков был энтузиазм этих молодых и не очень молодых персонажей. Как они любили искусство, которое было для них, вообще, важней всего остального.

Шагал в это время благоденствовал во Франции.

Интересно, оставался ли Пэн в это же время там?

Нет, Пэн уже умер трагически, его убили какие-то бандиты, искали у него деньги.

Поразительно, что во время Гражданской войны государство находит все-таки деньги на все это.

Естественно.

Художникам необходимо купить краску, материалы, расписывать трамваи, вывески, дома; то есть это финансировалось?

Финансировалось, естественно. Не на свои же деньги они это делали. Мало того, у них еще покупали работы в это время. Малевич одну из первых своих работ продал по государственной закупке уже в советское время. Но недолго это все длилось.

Все периоды расцвета становятся все короче и короче.

Это был совсем коротенький. В Витебске был музей при училище, музей живописной культуры с прекраснейшей коллекцией, больше сотни произведений именно авангарда. Все исчезло практически за редким-редким исключением, погибло во время войны.

Многие художники русского авангарда, оставшись после революции в России, чтобы выжить, должны были пригладить или даже придушить свое новаторство, влиться в сероватый поток соцреализма. Изменился и Малевич. Изменился как-то по-своему.

Да, с Малевичем вообще такая сложная история. Потому что, с одной стороны, его жизнь творческая – отражение всего процесса эволюции авангарда русского. И действительно, он заканчивает такими реалистическими в кавычках, конечно, не совсем реалистическими портретами. Но этому предшествовала долгая эволюция. Потому что он начинал как художник-импрессионист. Вот это как раз тоже очень важная черта русских авангардистов. Многие прошли через импрессионизм, такой своеобразный, русский импрессионизм. И для них это была школа. Они осваивали таким образом новое искусство, немного осталось ранних импрессионистических вещей Малевича. Его эволюция в эти ранние годы необыкновенно стремительна.