Тут соцреализма, конечно, нет, но в реализм он пытался вернуться, конечно.

Вы думаете, это просто его эволюция? Здесь нет связи с потребностью, с запросом власти?

Да. Наверное, есть и это, и есть внутренняя эволюция.

Сама живопись удивительна Малевича.

Всегда с Малевичем открываются какие-то новые аспекты, слои, горизонты.

Он не соответствовал абсолютно тем задачам, которые ставила перед искусством власть. И в общем, ничего из этого не получилось. Один его самый поздний автопортрет 1933 года напоминает человека Возрождения. Можно рядом поставить картину Джоджоне XVI века. Явные параллели, конечно, присутствуют. Каким себя воспринимал Малевич, таким большим мэтром живописи. Вот на этом его эволюция закончилась.

Мы точно не знаем все-таки, пытался ли он угодить. Пусть неуспешно. Или просто он действительно так эволюционировал. Ну, скажем, вспомнить, натюрморты Машкова[30].

Конечно.

В Третьяковской галерее есть серые, написанные в восемь слоев. И ранние. Там, очевидно, надо было как-то жить.

Конечно, здесь нет задачи служить власти. Он просто ощутил какую-то потребность показать себя, что он может и так. Что он не только квадраты рисует.

Линия развития художника в ХХ веке, как правило, – это подъем до какого-то, условно, хулиганского искусства.

Именно так, да.

А он вдруг вышел на какой-то другой уровень.

Да, а он совершенно в другую сторону пошел.

История искусств порой – штука жестокая. Она склонна возводить на пьедесталы одних и оставлять внизу и вокруг этих пьедесталов других. Так когда-то на вершине оказался Малевич. Но искусство – не спорт, где есть ступени и медали. Самого Малевича не будем ниспровергать. Но кто в тени оставался?

Не будем, Малевич – это наше все в изобразительном искусстве, конечно. Но вы знаете, помимо Малевича, конечно, есть и другие художники. У Малевича было много учеников, в отличие от Пушкина и поэзии, где вообще ученичество – вещь не очень очевидная. В живописи как раз ученичество – это очень важная штука. Это мы знаем из средних веков, из эпохи Возрождения. Всегда были учителя и ученики, и последователи. И в новом искусстве, и, в частности, в авангарде эта традиция тоже сохранялась. Малевич в этом смысле был впереди всех, как и во многом. У него было в Витебске около сотни учеников. Ну не все стали знаменитостями, конечно. И даже художниками не все остались.

Тут, очевидно, еще зависит от потребности человека.

Да и от талантов каких-то. Например, художник Клюн. Он не принадлежит к витебской школе. Он был последователем, другом, коллегой. И за Малевичем он как-то спрятан до сих пор, и мало известен широкому зрителю.

У них с Малевичем было очень много общих биографических черт, и в творчестве они очень много шли часто параллельно друг другу. В 1920-е годы они вместе в Институте художественной культуры работают, но их связи начались гораздо раньше. Потому что, во-первых, их объединяло то, что оба были самоучками. Они не учились нигде, не закончили никакого художественного вуза, что часто было в те времена среди авангардистов. Их просто не принимали в Училище живописи, ваяния и зодчества.

А не принимали почему?

Недостаточно умения было. А те, которые попали в это училище, были выгнаны очень часто. Потому что они не соглашались с методами обучения. Но они посещали училище Рерберга[31]. В этом интересном художественном заведении они и познакомились, собственно говоря. И у них была взаимная дружба. Они рисовали портреты друг друга. При этом жили иногда в разных городах.

Разница в возрасте лет десять?

Нет, Клюн чуть старше.

А тогда же Клюн тоже был, условно, вторым, как и сейчас. Или нет?

Нет, он тогда вообще был малоизвестен. Он стал известен в более поздние годы, уже когда его не было.

Они шли параллельно. И иногда расходились в разные стороны, в смысле художественных направлений. Но Малевич, конечно, был фигурой гениальной. Он поднялся все-таки наверх. Клюн остался в тени.

Но мне интересно сейчас поговорить о сюжете иконографическом. То есть изобразительном. На рисунке 1908 года Малевич изобразил Клюна. Клюн был очень красивый мужчина, видный. Он за собой ухаживал – усы загнутые, борода стильно подстрижена, большие голубые глаза.

И эта внешность стала для Малевича каким-то толчком для создания его собственных образов в искусстве. Заметим еще, что Клюн был из простой деревенской семьи. Он родился во Владимирской области, в деревне. Отец у него был плотник. И сам Клюн тоже умел плотничать. И первые портреты кубофутуристические, которые делал Малевич, они так и назывались – портрет И.В. Клюнкова. Это была его фамилия. Клюн – псевдоним. Эти портреты утрачены. Только по старым фотографиям мы знаем, что совершенно очевидно внешность Клюна перешла в картины Малевича и стала для него образом, которым он вдохновился. Вот таким крестьянским русским типажом. Длинный нос такой, архангельский тип и полуиконный даже.

В начале 1910-х годов Малевич делает целую серию большую работ, условно ее называют «Крестьянский цикл». В них и присутствует образ Клюна. Он и плотник. Он и строитель, он все время фигурирует в разных видах.

В 1912 году был создан «Усовершенствованный портрет Ивана Клюна». То есть те были еще первичны, а это уже, так сказать, как считал Малевич, лучший. И он к этой картине очень бережно относился, показывал на многих выставках. И лицо своего друга он как бы расчленил. Левый глаз как бы нормальный, а в правом глазу мы видим кусочек сруба деревенской избы и облачка наверху. Пила с двух сторон, то есть такой плотник – христианский строитель. Все это вместе создало такой замечательный образ, который вдохновил потом Алексея Крученых на стихотворение:

Им же не обязательно было находиться вместе. Просто художественный метод Малевича предполагал писание с натуры.

Конечно. Вместе они не обязательно. Тут, конечно, никто не позировал. Это очевидно. Но вот в образе этом все сошлось. В это время увлечение кубизмом у Малевича. Разложение формы на части. Это стало как бы поводом. Лицо Клюна стало поводом для целой истории. На этом она не заканчивается. Этот образ настолько был близок Малевичу, что он возвращается к этому типажу крестьянского типа. И даже в конце 1920-х годов, в так называемый его постсупрематизм, он снова возвращается к этому образу и снова вот этот русский крестьянин. Хотя уже от крестьян в конце 1920-х годов не много осталось – продразверстка, продналог, раскулачивание. Его не было уже, крестьянства как такового.

И последней «крестьянской» серии есть работа явно крестьянина, но лица у этого персонажа нет. По косоворотке мы видим, что-то осталось – борода осталась и безликое лицо. Даже не лицо, а просто пустота какая-то. На обороте этой картины очень страшная надпись: «Сложное предчувствие».

Клюн присутствовал при последних часах жизни Малевича, приехал в Ленинград, сидел с ним, держал его за руку. Малевич умирал очень тяжело. Клюн сделал рисунки умирающего Малевича. Несколько есть голов, потрясающих. Руку Малевича зарисовал.

Хоронили Малевича в специально сделанном супрематическом гробу. Вот такая история дружбы этих двух людей.