Федотов действительно офицер. Он служил в лейб-гвардии в Финляндском полку. Он прекрасно выпустился из кадетского корпуса. Он сделал относительно хорошую карьеру. Мы знаем по его послужному списку о непорочной службе этого офицера. Но страстью его, конечно, была живопись. И живопись, за которую он боролся. Боролся со своей армейской карьерой. Боролся с Академией, потому что мог посещать вечерние рисовальные классы, но не мог пройти всю эту академическую школу. Боролся с заказчиками и с публикой. Это время было не самым комфортным для русского художника. И наконец, на излете этой борьбы он написал про то, что он прекрасно знает.

И сначала он представил сцену очень симпатичную, очень привлекательную. В начале 50-х годов, в 1850-м примерно, он написал вот эту вещь – «Офицер и денщик». Это тоже, очевидно, провинция. Это тоже, очевидно, осень или зима. То есть в этой комнате темно. В этой комнате мало предметов, и они достаточно скромны, не сказать бедны. Тут свеча, чайник, самовар. Обратите внимание, здесь нет ни водки, ни пива. Денщик справа раскуривает, продувает чубук, а офицер, обнимающий не подругу, а гитару, играет с белым котенком, который ловит что-то прикрученное к трубке. Это на самом деле идиллическая сцена. Такой милой, повседневной, забавной радости. Но в этой сцене есть колорит.

Свеча, горящая на столе, создает очень ограниченный, мерцающий круг желтого света. Вокруг этого стола сгущается темнота, и красная скатерть начинает так нехорошо мерцать. И вот это мерцание разгорается, как какое-то опасное пламя в картине, которую он, наверное, не закончил, но которая состоялась, на мой взгляд, как одно из самых поразительных произведений русской живописи. Тот же офицер в белой рубашке лежит пузом вниз, закинув ногу. И мы видим эту самую пятку, болтающуюся в кубическом пространстве маленькой избы. И гоняет через чубук своей трубки белого пуделя. Скажите мне, кто стрижет этого пуделя в гарнизоне?

Денщик или он сам. Здесь просто по сравнению с той, где есть котенок, есть такая драматическая монотонность, как ходики какие-то. Вот этот пудель несчастный, он просто подчеркивает какую-то безнадежную, бесконечную череду дней.

Как и название, это совершенно невозможное в лингвистическом отношении название. И когда эту картину прочитывали социологически, про нее довольно много было написано, о тяжелой атмосфере николаевского царствования, плохой образованности провинциального гарнизонного офицера. «Анкор, еще анкор!» в буквальном переводе: «Еще, еще, еще». В переводе со смеси русского и французского. И вот то-то и оно, что последние годы николаевского царствования, когда жил Федотов и когда эта картина была написана, действительно были мрачным временем нашей истории. Но можно ли свести смысл картины только к этому? Вот линия прыжка, совершенно блестяще написанная, это молния пуделя, летающего через чубук, это действительно колебание маятника, который подвисает на наших глазах.

Но мы прекрасно знаем, что сейчас упадет назад. Даже без названия. Там вообще интересные вещи творятся. Для меня, например, трудно было убедить себя, что здесь есть еще один человек. Обычно мы воспринимаем эту сцену как офицера с собакой. На самом деле там у стены, в том, что нам кажется одеждой, висящей на стенке, просматривается рука с трубкой, с чубуком. И скорее всего, перед нами тот самый денщик, который ведет себя, как Коровьев в булгаковском романе. Добавляя этой картине какую-то призрачность. Но главное, на мой взгляд, даже не в этом. Не в том, что Федотов великолепно нашел позу офицера. Он ведь начинал с вполне бытового рисунка. Он ведь великолепно ловит позу, и характерную позу. Но этот офицер играл с собакой, подняв голову. Это одна из немногих картин Федотова, где мы не видим лиц.

Вот это тоже фантастическая вещь, потому что это вообще человек. Мы ведь даже не очень понимаем, что это офицер. Он без формы. Ну да, у него есть атрибуты офицерской жизни – гитара, денщик. Но ведь дело-то не только в этом. Для меня здесь, в этом пространстве, которое вызывает ощущение клаустрофобии, очень интересно понять, как на самом деле рифмует его Федотов.

Вещный мир у Федотова очень разговорчив. Мы можем прочитать, что написано на бумажке. Мы знаем, что ест аристократ. И так далее. Здесь предметы исключительно бедны. Это сущность предметов, это просто идеи предметов. Подсвечник вообще, крынка вообще, тарелка с едой вообще. Скатерть вообще. И вот этот предмет слева, который напоминает домик или книжку, поставленную ребром. Это походный бритвенный прибор, конечно. А выглядит он, как та изба, которая открывается за этим маленьким окошечком, в перекрестье этого окошка изба с красными горящими огоньками. Зима. И вот эта рифмующаяся форма мне лично говорит не просто о том, что Федотов великолепно конструировал картину и от конструкции на сцене он переходил к конструкции как структуре, которая сама несет сцену.

Вот что получается. Мы смотрим туда, мы видим эту избу, простейшую, треугольную. И такое ощущение, что это еще один такой же домик, и еще один такой же домик. И там, в той избе, за окнами, лежит такой же офицер. И так же прыгает пудель. И вот эта бесконечность прыжков, этого ничего не деланья, зимой, в закрытой коробке. Ну тут вспоминается и «баня с пауками», вечность у Достоевского, и «ночь, улица, фонарь, аптека» Блока.

Я очень хочу избежать того, что соблазнительно. Это вот такая экзистенция русской жизни. Мрачные холодные равнины за пределами Москвы и Петербурга, гарнизоны, бессмыслица.

Наверное, для человека XIX столетия это так и есть. Но, опять же, упомянутый только что Блок в «Возмездии» написал, что, право, может только хам над русской жизнью издеваться, она всегда меж двух огней, и люди лучшие, признаться, бессильны часто перед ней. Я бы сказал, что это вообще про жизнь. Наша живопись действительно редко выходит на экзистенциальный уровень обобщений. А этот уровень, как правило, печален. Как «Утопленница» Перова, как «В последнем кабаке у заставы» того же Перова. И еще в некоторых вещах. Федотов говорит нам то, что нам не хочется признавать правдой, а он за эту правду заплатил, похоже, жизнью и разумом.

Мне кажется, все-таки, возвращаясь к Федотову-художнику, не в том дело, что он не закончил эту работу, может быть, не хватило времени. Я не могу себе представить именно эту вещь, эту композицию, эту тему, решенную в его традиционной манере, в которой есть определенная степень эстетства. В хорошем смысле этого слова. Там он хотел показать красивое, даже если офицер не кавалер несвежий, он красив и несвеж. Здесь, очевидно, или приближающаяся болезнь, или болезнь, которая поставила его на порог открытия, и он его совершил. Мне кажется, все сделано. Я не представляю себе, как это можно еще наполнить какими-то деталями.

И не нужно.

Освещая, не показывая деталей, которые можно рассмотреть при ярком свете, прочитав на табакерке, чей, собственно, табак, создается более общий, но тем самым, может быть, даже более сильный образ, чем комод, бюро красного дерева, на котором он работал по легенде много-много времени. Он явно шел в этом направлении, потому что в Киевском музее русского искусства хранится его картина «Игроки», которая, в общем, про то же самое. И я думаю, что, продержись Федотов еще некоторое время, мы бы получили по-настоящему глубокого и трагического живописца. Каким он, собственно говоря, и стал.

Разные возможны причины и источники вдохновения художника. Желание передать красоту мира или уродство того же мира, сложные собственные переживания, желание прославить кого-то или что-то, возможность заработать и так далее. Сегодня рассмотрим картину художника Джозефа Райта «Эксперимент с птицей с воздушным насосом».