— Ты слишком много болтаешь, — резко сказала Милли и встала. — Больше, чем положено в твоём состоянии. Терри, заставь его уснуть, а я займусь делом.

Леви проснулась от глухого стука книги, скатившейся с её колен.

Сквозь узорчатые шторы пробивались первые лучи. Будильник лежал циферблатом вниз и выглядел скорее мёртвым, чем живым; дотянувшись до него рукой, Леви поняла, что он не тикает. Стрелки замерли на десяти минутах третьего. Ох, сколько времени?.. Мама ведь должна уехать совсем рано!

Скатившись с низкой кровати на тонкий ковёр с орнаментом, напоминающим цепочку философски настроенных утят, Леви стукнулась коленом. Пол чуть скрипнул под её босыми ступнями, когда она бросилась к приоткрытой двери своей спальни.

Плоские часы купоросного оттенка, висевшие в коридоре, успокаивающе шуршали секундной стрелкой в виде серебряной кометы. Начало шестого! Хвала небесам…

— Леви? — Рэйен Дим выглянула из кухни, подставляя вельветовое плечо тускнеющему свету парного бра. — Ох, чудо моё, опять уснула одетой?

Осмотрев себя, Леви смутилась: юбка и джемпер выглядели так, словно она ходила в них колесом. Кажется, ей снилось что-то трудное, беспокойное…

Сон вспоминался тяжело. Там было серое и красное, асфальт и… кровь? Сумбурный бред… Наверное, она просто переволновалась из-за отъезда мамы.

Лицо Рэйен оставалось в тени, но улыбка светилась теплом — таким знакомым и родным, что Леви едва не расплакалась. Где-то там, за в сонных пределах, остались странные переживания — боль утраты, потерянность, злость…

— Извини, мам… я зачиталась, кажется.

— Но за что? — Рэйен засмеялась, шагнула вперёд, и свет упал на её скулы — чуть острее, чем у дочери. — Не мне ведь стоять с утюгом, правда? Возвращайся-ка в постель. Ещё рано.

— Я хотела тебя проводить…

— А? Куда?

Леви скосила глаза на календарь с желтоватыми листами, висевший под бра. Двадцать седьмое мая, всё верно…

— Разве ты не сегодня уезжаешь?

— Вот ты о чём! Нет, я остаюсь. — Мама продемонстрировала зажатую в руке телефонную трубку. — Только что позвонили. Экспедиция откладывается на месяц, и у нас впереди ещё достаточно выходных.

— Ура, — Леви вздохнула с облегчением и едва подавила зевок. Кажется, она и в самом деле не выспалась.

Рэйен Дим приблизилась к ней, плавно скользя по коридору в тёмно-фиолетовом домашнем платье. Большое зеркало удвоило её силуэт, а затем и взмах руки с пустым мундштуком. Как и всегда, Леви восхитилась безупречной элегантностью мамы, ухитрявшейся выглядеть леди даже ранним утром у себя на кухне.

— Ну, так что? — спросила Рэйен, ласково касаясь обеих щёк дочери. — Пойдёшь досматривать сны?

Сны…

Леви сжалась от нахлынувшей тревоги. Нет, её сновидения были не просто беспокойными — смутные образы, вызывающие не страх, но дрожь ненависти, пытались докричаться до неё из забытья.

— Что случилось, милая? — Глаза мамы заблестели беспокойством.

— Мне приснился кошмар…

Рэйен обняла дрожащую дочь; Леви почувствовала, как продолговатая ладонь успокаивающе ложится между лопаток. Вельвет платья пах лавандовыми духами, утро — кофе и весенним дождём. Из маминой спальни выглядывал краешек тёмно-зелёного пледа с крупной бахромой, цепляясь за порог, будто лапа Гринча.

— Ну, ну, девочка моя. Нечего бояться, слышишь? Все ужасы остались под кроваткой.

— Это из-за предчувствия, наверное. — Леви шмыгнула носом, утыкаясь в плечо матери. — Как хорошо, что ты никуда не едешь.

— Да ладно тебе. — Рэйен засмеялась и повлекла дочь в сторону кухни, к трепещущей бисерной портьере. — Я ведь всегда возвращаюсь, иначе и быть не может.

Глядя, как тёмный ручеёк кофе бьётся в бежевой чашке, Леви нервно растирала мёрзнущую левую руку. Несмотря на то, что ветерок из кухонного окошка веял теплом, её запястье так оледенело, что кожа на нём почти ничего не чувствовала. Поставив перед ней овсяное печенье, мама ускользнула за дверь спальни, откуда мгновенно вернулась с одеялом; его шерстяные объятия победили дрожь, но запястье никак не отогревалось.

— Что снилось-то? — спросила Рэйен, усаживаясь напротив дочери и отхлёбывая из своей кружки.

— Не могу вспомнить. — Леви задумчиво накрыла чашку холодной ладонью и прислушалась к ощущениям. Казалось, что горячий пар обвивает ледышку и уносится прочь, ни капли её не растопив. Должно быть, это нервное. — Кто-то с кем-то дрался, кажется.

— И как? — Мама ободряюще улыбнулась. — Наши победили, я надеюсь?

— Нет, — вырвалось у Леви раньше, чем она успела напрячь память, — точно нет.

— Жаль. Одно хорошо: это явно не про нашу экспедицию. Слава Богу, мы ни с кем не дерёмся в поездках уже много лет.

— Я всё равно не хочу, чтобы ты ехала.

— Не упрямься, маленькая вредина. Меня не посылают в хоть сколько-нибудь опасные места, ведь я ещё должна воспитывать будущее светило Ассоциации.

С этими словами Рэйен засмеялась и потрепала дочь по голове. Её прикосновение опять вызвало в Леви непонятное желание разрыдаться.

— Мам, а если я не хочу становиться практиком?..

Вопрос прозвучал так оглушительно и неожиданно — прежде всего, для самой Леви — что время замерло на миг. Или так казалось оттого, что воцарившуюся тишину не посмело нарушить даже тиканье часов.

— Слышали бы тебя твои школьные друзья. — Мама продолжала улыбаться, не выказывая ни удивления, ни гнева. — Кто из них отказался бы стать волшебником, если бы имел выбор?

— Не знаю. Но мне кажется, что из меня выйдет плохой маг. Во всяком случае, я никогда не буду такой, как ты.

Рука Рэйен медленно гладила волосы дочери. Что-то стукнулось в окно и тут же пропало.

— Это какой же?

Леви пожала плечами, заставляя себя вдавливать пальцы в обжигающие края чашки. Столкновение леденящего озноба и жгучей боли где-то в области ладони помогало удерживать мысли целыми.

— Ты всегда знаешь, как поступить правильно. Не ошибаешься, не…

— Девочка моя, если бы я не ошибалась, ты не была бы знакома с этим коз… ох, в смысле, с твоим бывшим отчимом.

— Это не такая ошибка. — Леви помотала головой. — Ничего страшного ведь не случилось.

Улыбка Рэйен на секунду погасла, чтобы вспыхнуть снова — мягче, грустнее и теплее:

— Я очень рада, что ты так думаешь, милая.

Часы снова затикали, прикидываясь, что ничего не произошло. Мама подлила себе ещё немного кофе, а Леви убрала руку от чашки, отчаявшись дождаться победы горячего пара над мерзким холодом в запястье.

— Но, видишь ли, — продолжала Рэйен, — дело не в том, что я не ошибаюсь. Дело в том, как я к этому отношусь. Никому в целом мире не доводится ошибаться так часто, как учёным. Мы этим обычно и заняты — суёмся в каждую возможную пропасть, чтобы отыскать по-настоящему надёжную тропинку, по которой люди смогут пройти к чему-то новому.

Леви молчала и смотрела в окно, до половины занавешенное золотистой тканью. У самого верха рамы колебалась ветка, одетая юной листвой, и это выглядело так, словно тёмная рука пытается натереть зелёной салфеткой бледно-голубой фарфор неба.

— Можно сказать, что ошибаться — наш долг. И мой долг, в частности. Но, Леви… помни, пожалуйста, что я никогда не стану на тебя давить. И не отправлю в Ассоциацию, если ты откажешься.

— Но разве ты не можешь сказать, что будет для меня лучше?

— Не выйдет. Во-первых, я не знаю. Во-вторых, нам и так приходится жить с постоянным страхом того, что от наших ошибок могут пострадать другие, и сейчас я хочу побыть эгоисткой. Решай.

Мама встала и отошла к кухонному шкафчику, чтобы достать сахарницу. Та куда-то пропала, и поиск снова принёс в комнату молчание.

Решения…

Леви съёжилась. Сложно доверять суждению человека, которого совсем не знаешь, и ещё хуже, если этот самый человек смотрит на тебя из зеркала. И как думать, когда рука почти отмёрзла?

Ох, что происходит?..