И я, кстати, не так уж уверен, что идеальное время для ритуалов Высшей Практики — часы Юпитера. Этот покровитель сделок и переговоров с сильными мира сего как бы намекает Герцогам, что от них здесь чего-то очень хотят. Я бы обиделся.

«Тара Фейербах — Маракс, Герцог 21.

Также известен как Звездочёт. Знает всё о положении небесных светил в любой момент времени и о космосе в целом, охотно отвечает на правильно заданные вопросы. Тяготеет к осколкам метеоритов;

Фарер Глорвайт — Сиире, Герцог 70.

Также известен как Король-Гончая. Способен находить украденные или потерянные вещи. Склонен жестоко наказывать воров;

Джеффри Тансерд — Агарес, Герцог 2…».

Погодите, что? Я на секунду отвёл глаза: в висках заломило, и зрение слегка помутилось. Возможно, именно это послужило причиной моей ошибки, сейчас перечитаю, и там будет стоять другое имя…

«Джеффри Тансерд — Агарес, Герцог 2.

Также известен как Разлом. Повелевает землетрясениями, способен провоцировать и гасить их, может пробуждать и усыплять вулканы. Во время вызова рекомендуется иметь при себе газету со сводкой последних новостей.

Джеффри Тансерд — Марбас, Герцог 5».

Да быть этого не может! Один Октинимос не должен держать сразу две печати, никогда в истории Ассоциации не дозволялось иного! И эти люди запрещали мне ковыряться в носу?! Да все мои нарушения просто меркнут в сравнении!

Я отошёл к столу, швырнул на него реестр и долго тёр щёки, чтобы прийти в себя. Тансерд что, смерти ищет? Каким бы невероятным гением Высшей Практики он не был, он всё ещё человек. И для Герцогов существует только один способ появиться в физическом мире: пройти через разум хранителя печати. Спору нет, были ребята, которые пускали в свои мозги всех подряд, пополняя мировую статистику инсультов, но Ассоциация к таким достижениям никогда не стремилась.

Печать — не дар и не привилегия. Одна — груз, но терпимый. Относительно. Две… ох, мужик, не бережёшь ты себя. Чего ради весь этот риск, мать твою? Как бабушка вообще допустила такое?!

За что ты готов умереть, Джеффри Тансерд?..

Стук в дверь выбил Леви из дремоты. Она оторвалась от столешницы, чувствуя лёгкое онемение в шее: поза была неудобной. Сначала ей почудилось, что незнакомый ритм пришёл из сна, но деликатная дробь по косяку повторилась.

Странно. Мисс Клинг стучит не так.

— Извините, я не могу вам открыть, — громко сказала Леви. — Пожалуйста, обратитесь к моей наставнице.

За дверью охнули, что-то зазвенело, и в скважине повернулся ключ. Послушница вскочила, окинула комнату взглядом и прислушалась к тихому пению своего источника. Сформировавшись, он стал звучать гораздо спокойней, а покров музыки Герцога помог ему слиться с общей мелодией здания, наполненного магией…

Бояться было нечего, но сердце Леви всё равно дрожало, будто птенец на самом краю гнезда.

Дверь отворилась. На пороге стоял Джеффри Тансерд. Этим вечером Второй Октинимос надел светлый костюм с шоколадной рубашкой; из воспоминаний Леви на нём уцелели только шейный платок с пунцовыми розами и шапка смешных кудрей. Зелёные глаза чуть улыбались на совершенно бесстрастном лице.

Послушница напрягла слух, но мелодии сэра Тансерда звучали так далеко, что прочесть их оказалось невозможным.

— Я могу войти? — спросил Второй Октинимос.

Немного растерявшись, Леви кивнула и убрала с лица спутавшиеся пряди. Тансерд переступил через порог, слегка поклонился и вопросительно поднял брови, глядя на пустое кресло.

— Добрый вечер, сэр… Садитесь, пожалуйста. Очень рада вас видеть.

— Спасибо. Не беспокойся, я отвлеку тебя совсем ненадолго. Сегодня мы готовимся к прибытию леди Вендевы, и я нужен в «Алхимии».

— Конечно… как вам удобно.

Сэр Тансерд обвёл взглядом комнату, и Леви похолодела. Кроцелл обещал, что никто ничего не заметит, но чутьё шептало ей: если у Второго Октинимоса возникнут подозрения, он непременно докопается до правды. И даже вида не подаст.

— Как идёт твоё Очищение, Леви?

— Н-неплохо, сэр.

Скорее всего, мисс Клинг всё время жаловалась на послушницу. Тансерд должен знать подробности. Но что отвечать на такие вопросы?

— Кажется, ты неплохо переносишь аскезу. Это хорошо. Веришь ли, — Второй Октинимос подмигнул Леви, жестом предлагая ей занять стул, — я сам иногда разгружаю себе голову изоляцией.

Не зная, что сказать, послушница благодарно улыбнулась. Запутавшись от волнения в собственных руках, она сцепила их на коленях и слишком сильно сжала пальцы, вдавив ногти в кожу запястий. От небольшой боли тревога ослабла.

— Но, знаешь, мне хотелось бы убедиться, что твоё желание практиковать этот путь обусловлено смирением, а не гневом. Скажи мне, Леви, что ты думаешь о нашей организации?

— Я… ещё ничего не сделала для неё, сэр.

Тансерд засмеялся:

— А ты патриотка, да? В Белом Доме этому ответу бы аплодировали. И я тоже: звучит он восхитительно. И абсолютно бессодержательно, но это другая история.

— Но я ведь ещё ни с кем не работала, не занималась исследованиями и даже не практиковала…

Послушница спохватилась: последнее утверждение было однозначной ложью, которой она хотела избежать. Но Тансерд, по-видимому, не обладал зоркостью Танцора или Кроцелла; он смотрел на Леви, спокойно ожидая продолжения.

— …поэтому я пока не знаю, что думать.

— Честный ответ. — Второй Октинимос усмехнулся и откинулся назад. — Я бы встревожился, если ты начала петь нам дифирамбы. Мы — серые ребята, Леви: не хорошие и не плохие. Ассоциации есть, чем гордиться… и хватает поводов для стыда.

— А разве по-другому бывает? — Послушница нашла в себе силы вскинуть голову и посмотреть прямо в глаза сэру Тансерду.

— Не-а. — Тот потряс кудрями, улыбаясь и легко выдерживая её взгляд. — Я думаю, что никто в это и не верит по-настоящему, хотя многие мои коллеги смотрели бы на меня косо, если бы узнали, что я говорю с тобой о таких вещах. Им хочется, чтобы юные практики надеялись на торжество добра и справедливости. Если тебя это прельщает, скажи — я могу попробовать солгать.

Леви невольно улыбнулась:

— Нет, сэр, зачем?

— И это прекрасно. Молодёжь умнеет и не так нуждается в приятных иллюзиях, как мы. Впрочем, выходит, что моя позиция тоже… небезупречна.

Повисла недолгая пауза. Второй Октинимос потёр лоб и снова наклонился вперёд:

— Назначая мисс Клинг твоей наставницей, я надеялся, что ваша небольшая разница в возрасте будет на руку вам обеим. Мне нужен был дуэт характеров, а не… то, что получилось.

Жарко покраснев, Леви снова уткнулась взглядом в колени и стиснула зубы. Сэр Тансерд истолковал это по-своему:

— Не нужно казнить себя. Нет ссор, в которых был бы только один виновный, а в отношениях ученика и учителя большая часть ответственности всегда лежит на последнем. И на мне тоже: это я принял решение, которое доставило вам обеим столько неудобств.

К чему он ведёт?.. Несмотря на тепло, исходившее от сэра Тансерда, с каждым его словом послушница всё больше холодела от странного предчувствия.

— Как ты знаешь, Леви, мы не можем позволить себе разбрасываться талантами. Я зашёл поговорить с тобой, пока не стало слишком поздно. Будет очень обидно потерять тебя из-за конфликта с мисс Клинг. Скажи, есть ли у Ассоциации шансы вернуть твоё расположение?

Оцарапав себе запястье, Леви постаралась собраться с мыслями. Гладкая речь Тансерда текла, словно молоко, и могла бы служить колыбельной для человека с застарелой бессонницей. Дружелюбный, искренний тон обволакивал и вызывал желание соглашаться со всем, что утверждает Второй Октинимос; зелёные глаза смотрели так прямо и честно, что расстроить их обладателя казалось худшим из возможных грехов.

А любопытно, сколько ему лет?.. Да, он моложе всех Высших Практиков, но ведь ненамного… А сейчас выглядит чуть ли не ровесником Нетуса!