Леви расслабилась, переступила с ноги на ногу и чуть покачнулась, привыкая к изменившемуся телу. После упражнений с Танцором это её совершенно не шокировало. Как там делал Кроцелл?..

Выпрямиться, расправить плечи — и вот воздух уже бьётся в её собственные крылья. Перья — серые с одной стороны и снежные с другой — наводили на мысль о чайке и морском прибое, но Леви отмахнулась от новых образов.

Наступило время разбежаться, закрыть глаза и прыгнуть.

Левая рука дрожала так сильно, что я со дня на день ожидал от неё заявления об увольнении. Зажатый в ней набросок, соответственно, трепыхался, и очертания Соломоновой Печати, хранившейся у Фредерика де Вриза, то и дело расплывались у меня перед глазами. Можно держать обеими, конечно, но во второй руке была сигарета.

Попытавшись затянуться, я обнаружил, что она потухла, а зажигалка куда-то сбежала. Взгляд фокусировался с большим трудом, но цветным пятнышком на тумбе в паре ярдов от моего смертного одра могла быть только она. Я почувствовал бессильное раздражение: не дотянуться…

Никогда бы не подумал, что мне придётся познать радости жизни обезноженного в двадцать один год. Чувствительность мало-помалу возвращалась, но ходить я пока не мог — ноги отказывались слушаться, отказывались держать изрядно полегчавшее за последний месяц тело. А неделя срока, данная де Вризом, вчера закончилась, и я, очевидно, провалился. Хреновое начало сотрудничества.

Стукнула дверь, и этот звук стал единственным, что выдало появление Терри Макферсона. Он двигался почти беззвучно, и змеиными повадками страшно напоминал бывшую супругу. Впрочем, хватало и иного сходства — если бы я не знал об их отношениях, то мог бы принять их за брата и сестру. Кажется, это происходит со всеми давними возлюбленными — если вспомнить бабушку и сэра Файндрекса, можно заметить то же самое.

Или это просто признак «брака, заключённого на небесах»? Судя по тому, что я видел, ни та, ни у другая пара так и не сумела порвать убедительно.

— Слушай, — позвал я и поморщился от собственной хрипотцы, — подкинь зажигалку, а?

Не меняясь в лице, но зло усмехаясь глазами, Терри обернулся ко мне. Чтоб его, козла… Неужели нарочно?

— Вторая пошла. — Он потряс смятой пачкой и швырнул её в мусорную корзину. — Ты же знаешь, что куришь слишком много, да?

— Ага. Но ничего не поделать, без них я не могу думать.

— Может, воспользуешься случаем и отвыкнешь?

— Не в этот раз. Мозги мне нужны прямо сейчас.

— На что это ты пялишься с самого утра?

Рука с наброском устала и обвалилась на постель сама, не дожидаясь моего разрешения.

— Дай зажигалку, Терри.

Макферсон ухмыльнулся:

— Не-а. Мне, вроде как, поручено тебя на ноги поставить. Так что это?

Выдохнув, я откинулся на жёсткую подушку.

— Возможность, сделавшая мне ручкой. Не будь свиньёй, а? И без того тошно. Дай зажигалку.

Макферсон пинком пододвинул к постели табуретку и уселся на неё. Пахнуло крепким табаком — явно трубочным. Нет, ну какова скотина!

— Расскажи подробней об этой штуке, и я подумаю.

— Зачем тебе?

— Интересно.

Я покосился на него. На лице Терри не было шрамов, но оно всё равно казалось изрезанным — из-за морщин. Скулы напоминали острые плавники, и улыбка — или то, что он ею считал — довершала сходство с акулой. Такой, которая любит мотаться куда-нибудь на Гавайи, чтобы поддерживать лёгкий загар.

Впрочем, даже хищный оскал Макферсона выглядел дружелюбнее плоской угрюмости, в которой он обычно пребывал.

— Ты давно практикуешь?

— Что тебе за дело, парень?

— Интересно.

Потрескавшиеся губы Терри напряглись и превратились в изломанную щель. Кажется, шутка вышла плохой.

— Откуда мне знать, насколько хорошо ты разбираешься в деле? — торопливо пояснил я.

Слишком быстрая речь вызвала болезненное напряжение в лице; левый глаз отказывался моргать уже второй день. Я догадывался, что это значит, и в зеркало мне смотреть совсем не хотелось.

— Десять лет, — сказал Терри, потирая подбородок. — Ну, или около того.

Я попытался присвистнуть, но вышло какое-то позорное шипение.

— Солидно.

— Толку-то? Учить меня некому было. Сам копался, вот и умею всякое по-мелочи.

— У нас иные лофиэли и «по-мелочи» не умеют с тех пор, как подготовку реформировали. А, э-э… прости за вопрос, но сколько тебе лет?

— За что простить-то? — Макферсон вытащил из кармана потёртую фляжку, отхлебнул и спрятал обратно. — Сорок один.

— Стало быть, ты начал в тридцать?

Поразительно. Если он всегда обладал способностями, то они должны были пробудиться гораздо раньше. Меня это настигло в одиннадцать, но условия соответствовали, а для практика без крутой бабки двадцать — потолок.

— Стало быть, да.

— И как же ты не рехнулся к этому времени?..

Терри фыркнул:

— Что значит «не рехнулся»? Я похож на нормального? Меня признали шизиком раньше, чем начали продавать выпивку, и это не шутка, а мой настоящий диагноз. Слава Богу, сейчас я уже в курсе, что это за «шизофрения» такая была.

— Сочувствую.

— Спасибо. Так что за каракули ты рассматриваешь?

Я вздохнул:

— Соломонова Печать. Знаешь такие?

— Ещё бы, — Терри оскалился, и мне сразу стало как-то легче на него смотреть. — Милли уже затрахалась отбиваться от заказов на эти безделушки. Там, в штабе вашем, с десяток должно валяться, если я не перепутал.

— И откуда это стало известно?

— Нам — от заказчиков, а дальше не спрашивай. И чего ты эту штуку гипнотизируешь?

— У меня была одна работа, и я её не выполнил, — я в который раз расправил изрядно помятый рисунок. — Узнать имя духа, привязанного к этой печати.

— А вызвать и спросить?

— Не выйдет. С Великими Герцогами без имени не обойтись. Знаешь, защита от дурака. На кой чёрт я был бы нужен в цепочке, если бы достаточно было провести вызов?

— И что следует сделать?

— То, для чего я должен хотя бы на ногах держаться. Ты про ритуалы вообще много знаешь?

— Так, чуточку.

То, как Терри выговорил эту самую «чуточку», выдало его с головой. Иссечённое морщинами лицо осталось нечитаемым, и кого-то другого это бы обмануло, но только не меня — я-то хорошо понимал, от чего в глазах случается такой жадный блеск. У нас, Бельторнов, это буквально фамильная черта.

Макферсон хотел знаний, и хотел их больше, чем всего — или почти всего — прочего. Неудивительно, ведь он так долго был от них отстранён. Чёрт, если бы у меня остался хоть один шанс восстановить своё реноме в Ассоциации, я бы что-нибудь сделал с системой поиска одарённых — сейчас она работает из рук вон плохо.

— А проводил хоть раз?

— Нет. Из того, что я понял, там одного человека не хватит.

— Зависит от случая, но обычно хватает. Правда, нужен хоть какой-то опыт.

— Так поделись.

Я отдавал себе отчёт в том, что мы с Терри изучаем друг друга наравне, но это предложение настолько застало меня врасплох, что левый глаз болезненно задёргался.

— Мне от тебя ничего не надо, — продолжал Макферсон, — но если уж мы можем принести друг другу немного пользы… Может, я и справлюсь с нужным ритуалом, если ты меня научишь, а?

— Тебе жить скучно?

— Сам подумай. Это ты с младенчества знаешь, что не псих, а я тридцать лет жизни и не представлял, что допущен в такую-то важную ложу.

Я заскрипел матрасом, пытаясь устроиться поудобнее:

— Ну с важной ты, положим, перегнул, но всё ясно. Хочешь попробовать что-то эдакое — давай-ка начнём с поднятия моего трупа. Мне будет гораздо легче тебе помочь, если я хотя бы до туалета смогу сам дойти.

— А не боишься? — Терри поднял медные брови. — Это ж всё-таки о твоём здоровье речь.

— Звучит сложнее, ага. Зато в исполнении гораздо проще. Так что, дашь зажигалку?

Макферсон поднялся и перебросил мне несчастный предмет, истосковавшийся по теплу моих рук. Акулий оскал погас; ни говоря ни слова, Терри вышел из трейлера. Странная манера обрывать разговор…