— Тебе не позволят, — сказала Леви, страдая от того, как глухо звучит её голос. — Ты — слуга людей.

— Нет. — Герцог мрачно улыбнулся. — Я не стану игрушкой какого-то мага. Что способно напугать меня? Клятвопреступление? Цепи, мучения — могут ли они быть страшнее темницы, в которую я брошен так давно, что тебе и не сосчитать?..

Он сделал ещё один шаг вперёд. Неподвижность его глаз заставляла послушницу дрожать.

— Мы восстали против Вечного Отца во имя свободы… но мы были глупы, — продолжал Агарес. — Есть только одна свобода — свобода небытия, и самая природа творения ей противоречит. Отец постиг свою ошибку… и покинул нас навсегда. У него не поднялась рука уничтожить созданное им. Но я…

Туман сгустился, и Леви поняла, что не может больше отстраниться. Незримые путы — жёсткие и неумолимые, точно стальные канаты — притягивали её к Герцогу, она чувствовала запах пыли и сандала и не могла даже поднять рук, чтобы заслониться от жёлтого взгляда.

— Но я, я всё исправлю, — голос Агареса упал до хриплого шёпота, — может быть, так я заслужу прощение за нашу глупость… может, и не для себя… но в любом случае…

Его руки вцепились в плечи послушницы — горячие, будто раскалённые докрасна — но она подавила крик.

— …мы наконец-то станем свободны.

Упершись ладонями в грудь Герцога, Леви собрала все оставшиеся силы и оттолкнула его. Дыхание ей изменило.

— Возвращайся в дыру, из которой вылез, — прошипела она. — Если ты считаешь, что я просто так уступлю своё тело…

— Птаха, о, птаха… — Губы Агареса насмешливо изогнулись. — Ты не ведаешь, что творишь. Твоя кровь на Великом Узоре уже дала мне все права. Один поцелуй на прощание — и ступай, ступай во мрак…

Леви размахнулась и ударила Герцога по лицу, вложив в этот удар всю свою злость. Долю мгновения его профиль мерцал белизной на фоне серой мглы, а затем голова Герцога повернулась, будто шарнирная, и ястребиные глаза очутились у самого лица послушницы. Тонкие чёрные брови слегка нахмурились.

Воздух стал колючим и чужеродным.

— Ты плохо подходишь для того, чему предназначена… в тебе мало смирения. Я только хотел быть ласковым…

Высокая фигура Агареса надвинулась совсем близко, заслонив и зеркало, и туман, и жизнь.

— Что ж, значит, тебе будет больно.

Послушница закричала, когда раскалённые пальцы погрузились в её грудь. Миг, два, три — и память, смешавшись, погасла.

Всё шло по плану.

Джеффри Тансерд глубоко вздохнул перед тем, как вернуть свой голос общему хору Высших. Мелодии Процедуры текли ровно, секторы Циркума вспыхивали и остывали, следуя внутреннему порядку ритуала; бездыханное тело носительницы лежало в центре.

На маленьких, ещё детских руках виднелись красные пятна.

Второй Октинимос почувствовал, как в груди тлеет непозволительное сожаление. Завершался долгий, полный отчаяния путь к новому порядку. Сколько чёрных, беспросветных моментов пережито, сколько надежд потеряно, сколько непоправимых ошибок совершено…

И всё же он у цели. Ещё совсем немного — пара минут, а, может, и меньше… С каждой секундой сожаления утрачивают смысл — необратимость Процедуры отрезала путь к отступлению в тот самый момент, как прозвучало первое слово «воззвания».

Наверное, он плохо поступил, сохранив жизнь леди Вендеве. Было бы милосерднее убить и её — ведь его руки уже достаточно обагрены, и ещё пара капель ничего бы не изменила.

Он… просто не смог. Джеффри Тансерд никогда не хотел становиться убийцей, и если оставался выбор, он не наносил решающего удара. В конце концов, Второй Октинимос мечтал о мире, где не случится ни одной лишней смерти. О мире, в котором никто не погибнет во имя чужих амбиций.

Но никому не дойти до врат рая безгрешным. Мудрый сэр Файндрекс, гениальная и смелая Рэйен, дерзкий и упорный Нетус… юная, талантливая Леви. Этими людьми пришлось пожертвовать для становления нового мира, и их память требует, чтобы Джеффри Тансерд добился успеха — иначе всё будет зря.

Увы, лекарство неизменно нуждается в частице той болезни, которую потом исцелит.

Силовой контур поёт. Процедура входит в завершающую стадию…

И в гул основного щита Тайной Залы врывается чужая, острая магия.

Лофиэли заволновались первыми:

— Что это?.. Что происходит?!

— Спокойно! — рявкнула Валерия Мейерхольд. — Держать концентрацию! Ритуал должен быть закончен!

Круглые, испещренные «воззваниями» на енохианском стены с грохотом содрогнулись. С потолка посыпалась пыль. Когда защитный круг, расположенный снаружи, взвыл и погас, Джеффри Тансерд не ощутил страха — только изумление.

— Во имя всего святого, что это может быть? — вслух произнёс он. Им овладело странное оцепенение — всё было предусмотрено, но не это вмешательство…

Вендева?.. Нет, невозможно, даже у неё не хватит сил!

— Держать концентрацию! Продолжать ритуал!

На глазах всех присутствующих двери Залы поросли живым, ветвистым инеем. Подобно огромным пальцам, ледяные ветви сжались, и куски чёрного камня с оглушительным стуком посыпались на пол, освобождая проход. Кто-то из лофиэлей закричал, а Второй Октинимос почувствовал, что дрожит.

На пороге стоял Нетус Бельторн, восставший из мёртвых. Его тело слегка дымилось. Нечеловеческие глаза с чёрными белками и ярко-синими зрачками смотрели с мрачной решимостью.

Молодой практик взмахнул рукой, испещренной молниеобразными полосами, и воздух в помещении заискрился.

Не до конца веря в реальность происходящего, Тансерд огляделся. Время будто застыло для всех участников ритуала, кроме него — замершие взгляды, разомкнутые губы, поднятые руки…

Нетус Бельторн шагнул внутрь, отбрасывая ни одну, а сразу три угольные тени.

— Не ждал, паскуда? — осведомился он.

Хор смолк, и силовой контур постепенно остывал. Тансерд ощутил липкий страх. Господи, вдруг нарушенное Очищение не позволило Процедуре состояться?.. И если так, что Второй Октинимос сможет противопоставить доведённому до отчаяния молодому практику? Как сдвинутся чаши весов?

Из середины Циркума вдруг донёсся стон.

— Во имя мрака и бездны… Как тяжек ваш воздух, смертные…

Второй Октинимос рывком обернулся. Носительница встала, шатаясь, и её глаза сияли безумной желтизной.

— Ничего, — произнесла она голосом, который уже не напоминал голос Леви Дим, — осталось недолго. Скоро, скоро ошибка будет исправлена!

— Герцог Агарес, вы слышите меня? — вопросил Тансерд, собирая в кулак остатки самообладания. — Вы помните, кто хранит вашу печать? Готовы ли вы подчиняться?

— Помню, — носительница обнажила зубы и захохотала, — я всё помню!

— Леви?.. — Бельторн ступил на погасший контур. — Леви, ты… здесь?

На лице носительницы отобразилась мгновенная задумчивость, сменившаяся новым приступом хохота.

— Леви… да, так её звали… О, не беспокойся о ней! Тебя тоже возьмут чёрные воды…

Тансерд заскрежетал зубами.

— Агарес, я призываю вас к повиновению!

— Ему плевать, — сказал Бельторн. — Ещё не понял?

Герцог запрокинул голову и вытянул перед собой руки, привыкая к движениям. Закрыл глаза, будто прислушиваясь к чему-то внутри. Сделал шаг назад.

— Спасибо, Джеффри Тансерд, — осклабился он. — Хоть эта оболочка и несовершенна, она мне подходит. Ещё немного, и ты узнаешь мою благодарность.

— Ничего не выйдет, Агарес.

Второй Октинимос уже не сомневался в собственном безумии. Голос Пятого Герцога… почему он звучит из уст молодого практика? И глаза…

Теперь глаза Бельторна имели цвет расплавленного золота.

— Я здесь, чтобы закончить твой крестовый поход. Прости.

— Марбас?! — Изумление Агареса было совершенно искренним. — Почему?! Ты же сам убедил меня восстать… мы на одной стороне!

Марбас в теле Бельторна покачал головой.

— Мы никогда не были на одной стороне. То, что ты желаешь уничтожить, я надеюсь сохранить. Но будь уверен, брат: ты получишь ту… свободу… которой грезишь. Обещаю.