— Что-нибудь ещё, мистер Бельторн?

— Сколько вас, сэр? Тех, кто хочет приобрести способности?

— Дара взыскует тринадцать Избранных.

Ответ прозвучал так вычурно, что я не сразу осознал его смысл. Ставлю свои очки, что число выбрано не случайно. Ох, тяжело мне придётся в ближайшее время…

Де Вриз, видимо, решил, что сведений мне пока хватит. Он с глухим шорохом выдвинул один из ящиков стола и достал из неё небольшую шкатулку из тёмного дерева. На её лакированной поверхности ломаными тенями обозначался странно знакомый рисунок. Я напряг глаза, но это не особенно помогло.

Драгоценные камни в перстнях хозяина кабинета превращали мягкие лучи осеннего дня в злые и болезненные искры. Их цепочка пробежала по крышке, когда та откинулась назад.

С моего уютного подоконника я мог видеть только слой зелёного бархата. Отвратительное зрение не позволяло мне разглядеть содержимое шкатулки, но этого и не требовалось. Никакая близорукость не смогла бы скрыть от меня густой, терпкий и почти мускусный запах магии — сильной, древней… и своенравной.

Очень своенравной. Той самой, к которой Ассоциация не допускает никого, кроме Октинимосов.

Де Вриз убрал от шкатулки свою бледную длань, и тусклая медь одной из Печатей Соломона — ключа к власти над кем-то из Герцогов — улыбнулась дневному свету.

— Что скажете, мистер Бельторн?

Я присвистнул, цепляясь за образ блаженного дурачка. От того, что во всём этом паноптикуме подделок возникло нечто живое и настоящее, мне полегчало.

— Как зовут духа, привязанного к этой Печати?

— К сожалению, мы не знаем. Это предстоит выяснить вам.

Де Вриз снова коснулся стопки, которую поглаживал несколькими минутами ранее, отделил верхний лист и положил его на край стола. Мне пришлось-таки слезть с подоконника, чтобы добраться до рисунка; кто-то весьма скрупулёзно перенёс узор Печати на бумагу в более крупном масштабе.

— Мы очень давно мечтаем пообщаться с демоном. — Губы де Вриза дрогнули, будто он подавил улыбку. — Нас не смущает ни возможная сделка, ни цена, которую он запросит.

— Если у меня получится…

— Не «если», мистер Бельторн. «Когда».

— …когда у меня получится, лучше не называйте его демоном. Это может испортить всё дело.

Глаза де Вриза сузились, рука метнулась к подбородку. Видимо, он не ожидал этого услышать.

— Я учту. Должен сказать, меня это удивляет, ведь так их называют почти все известные мне источники…

— Верно. Но слово «демон» оскорбительно для большинства Герцогов, сэр.

— Странно. Разве оно не описывает могущественное создание, для которого нет ни добра, ни зла, ни достойного противника? Разве в этом слове нет опасной силы, что пугает и смертных, и бессмертных?

— Точно, мистер де Вриз. И далеко не всем из них такая репутация льстит.

Хозяин кабинета замолчал. Солнечные лучи пунктирно рвались на подушечках его пальцев, когда те соприкасались. Повисла тишина; на улице загудел ветер. Ставни окна чуть заскрипели, и комната превратилась в акварельную палитру из-за скользящих по ней цветных пятен.

Я спрыгнул с подоконника, став на шаг ближе к ладановому аду.

— У вас будут ко мне ещё какие-то поручения, сэр?

— Нет, мистер Бельторн.

— Сколько у меня времени?

— Предположим, неделя. — Де Вриз улыбнулся, и в этой улыбке мне почудилось что-то ободряющее. — Вам ведь хватит недели?

Библиотека Ассоциации… Если мой план сработает, достанет и пары дней. Я кивнул.

Ловко, как фокусник, де Вриз извлёк из-под столешницы бумажник и положил его рядом со шкатулкой.

— На расходы, мистер Бельторн. Разница ваша. Уверен, вы не пожалеете о нашем сотрудничестве.

Надеюсь, чёрт подери.

Я с трудом помнил, как выбрался из дома и прошёл по саду. Сознание вернулось ко мне, когда под ногами оказался тротуар, а над головой — высокое, молчаливое небо. Ветер, трава, бензин… земля, напитанная дождём — всё было лучше, чем покинутая мной духота.

Впрочем, с учётом прибыли грех жаловаться. Нужно поскорее вернуться в мотель, расплатиться… и хорошенько выспаться.

Ночь предстоит долгая.

Небо то бросалось навстречу, то вертелось штопором, и тогда Леви теряла всякое чувство направления. Мир представлялся ей отражениями в гранях огромного изумруда, который невозможно было полностью охватить взглядом. Ночные тени, расцвеченные оттенками зелёного, утратили мрак и глубину.

Человеческий глаз не нашёл бы просвета в пасмурной темноте, но взгляд совы видел лишь тонкую пелену сумерек. Парк содержал в себе столько движения, шелеста и голосов, что мог оглушить, но изменившийся слух Леви не позволял звукам сливаться в гомон.

Плотный занавес туч не пускал в мир ни звёзды, ни истончившуюся луну. Единственным, что сегодня мерцало на берегу озера Уонэгиска, были белоснежные перья в головном уборе старого индейца с лицом, похожим на необработанную яшму. Его узловатые руки с длинными, острыми пальцами то и дело подносили ко рту продолговатую трубку, пока он следил за полётом совы; на вдохе губы индейца чуть шевелились.

Густой дым, покидавший его ноздри, быстро становился частью тумана. Озеро уютно куталось в серебристый покров, точно готовясь отойти ко сну.

Леви чувствовала себя так, словно появилась на свет с этим маленьким крылатым тельцем, припорошенным осенней рыжиной на кончиках перьев. Дневная жизнь казалась далёкой, фальшивой и почти несовместимой с тем, что послушница испытывала сейчас.

Озёрная гладь пошла рябью, и птичья тень мгновенно растворилась в мелких волнах. Индеец отложил трубку и медленно поднял худую руку; мягкая, но неумолимая сила окутала Леви и потянула к нему.

— Так мало пережитых зим, и уже устала от самой себя, Мальва? — скрипуче спросил Танцор, когда послушница в облике совы опустилась на его палец. — Или то место, которое ты занимаешь в мире пробуждения, так сильно не соответствует твоим устремлениям?

Леви хотела пожать плечами, но крылья были не очень-то приспособлены для такого жеста. Её устремления? Их не существовало — только судьба, утверждённая и заверенная наследственными способностями практиков из рода Дим. Иной путь? Возможность выбирать?..

Рэйен Дим никогда не принудила бы дочь следовать дорогой, которая вызвала бы у той отвращение. Вот только Леви не задавалась вопросом, на что её жизнь в действительности должна походить.

Сова не могла говорить, но Танцору этого и не требовалось. Он пристально смотрел на послушницу, и каждая мысль Леви отражалась в зрачках шамана, словно в зеркале.

— Всё в порядке, — сказал он, и его голос дрогнул от затаённой усмешки. — Ничего необычного не происходит. Надев сотню лиц, ты соскучишься по своему собственному и поймёшь, что именно делает тебя тобой. А пока — наслаждайся, только не улетай далеко.

Ветер чуть проредил туман. Плеск волн стал громче всех прочих звуков; вода поднялась и лизнула ноги Танцора, будто ласкающийся пёс. Шаман порывисто встал, и Леви расправила крылья, чтобы удержаться на его пальце.

Тёмный профиль Танцора обратился к деревьям. Глаза шамана — живые агаты, мерцающие в глубоких трещинах на древней скале — наполнились угрозой.

— Надо же. Кто-то твоего племени ступил на мою землю в мире пробуждения. Они уже давно на это не отваживались…

Здесь практик Ассоциации?! Неужели они что-то узнали? Может быть, ищут её? Что теперь будет?! Леви стало страшно, но Танцор тихо засмеялся:

— Не волнуйся. Они увидят только то, что я им позволю, а позволю я немного. Эти люди ведут себя так, будто сам Вакан-Танка дал им власть распоряжаться моей силой. Трусливые почитатели меди избалованы подчинением Старших Духов… Чего бы они стоили без своей Соломоновой Правды? Что они смогут, если отнять у них незаслуженный дар Великого Отца?

Деревья тревожно шумели, откуда-то из парка донёсся предупреждающий звук флейты — звонкая трель, потом ещё и ещё. На берегу взвихрилась палая листва. Ночь беспокоилась, но Танцор коротко свистнул, и мир сразу затих.