Кленовые листья, удивительно лёгкие и яркие в мире фантазий, рассыпаются вокруг меня золотистой пылью, пока я смотрю в большие и тёплые глаза будущего Октинимоса — мисс Леви Дим — и втайне улыбаюсь чрезмерной серьёзности её детского лица. Впрочем, даже во сне я помню, что у неё есть право быть такой настороженной, есть право на недоверие и опаску. Она глядит на меня исподлобья, и на её лице читается вопрос: «Что этому человеку на самом деле от меня нужно?».

А я даже и не помню, зачем тогда приходил. Единственное, чего мне хочется сейчас — просто стоять и молчать вместе, пока пение далёких колокольчиков настраивает нас на единый лад. Листья кружатся так медленно, как не допустит ни один мало-мальски уважающий себя ветерок.

Невидимая рука поворачивает круг сцены, и вот я вижу нас двоих уже со стороны. Я — то есть, не совсем я, а тот плохо воспитанный кретин из реальности — подходит к Леви почти вплотную, дотрагивается пальцами до её висков и делает это так нагло, как я уже не осмелюсь.

Пожалуйста, докажи, что сохранил хоть каплю мозгов. Пожалуйста, помни, с кем имеешь дело — твои противники хитры и опасны. Попрощайся с мисс Дим и уходи, не усложняй всё…

Ещё один поворот сцены, напрочь сметающий уютные декорации парка Меокуэни.

Бар «Алхимия». Две светлых фигуры за столом, и это не мы: меня сон поместил у стойки, а Леви неподвижно застыла у самого входа. Лидия Стэпфорд и странная наставница; я не слышу их сейчас, но помню ту беседу.

Носительница — так они называют Леви. Они пытаются сдержать её силы. Её ждёт не Инициация…

Леви наблюдает за ними, но едва ли понимает, о чём они говорят. Она идёт вперёд, и в этот момент одна из ламп, спрятанных в шахматных фигурах на потолке, гаснет; Лидия Стэпфорд поднимает узкую руку, манит Леви к себе, и та ускоряет шаг.

Свет в баре начинает резко мерцать, будто электрическая сеть не в порядке. Я тоже трогаюсь с места и понимаю, что сейчас я не зритель — я полноправный участник действия. В то же момент наставница Леви странно дёргает плечом, затем встаёт, и в её руках нервно вспыхивает лезвие атама — жертвенного кинжала.

Что это за ритуал? Ведь атам — лишь наследие прошлых веков, символ положения Октинимоса, его уже давно не используют по назначению, так что же она будет с ним делать?..

Я должен подойти ближе…

Сероватые лучи неисправных светильников упали на открытую шею Леви, и её наставница занесла нож.

До этого момента я прекрасно осознавал, что сплю, но тут мой здравый смысл выбросил на ринг полотенце, и я рванулся к женщинам, чтобы оттолкнуть Леви. Чёрт возьми, я даже почти успел, но за долю мгновения перед тем все лампы разом ослепительно полыхнули и погасли уже насовсем, погрузив зал в непроглядную тьму.

Пальцы ухватились за пустоту. На сцене не осталось никого, кроме меня и странного куска ткани, неизвестно откуда взявшегося под моей ступнёй. Я наклонился, схватил его, и в постепенно возвращающемся свете разглядел, что это шёлковый платок с узором из болезненно ярких роз.

…Меня разбудил грохот тела, упавшего где-то близко от моей двери. Чёрт, я забыл её прикрыть. Прошлёпав босиком по холодному полу, я исправил это упущение и остался в темноте, которая живо напоминала о едва покинутом сне. Сердце колотилось так, что я начал опасаться за целостность своих рёбер.

Когда-то бабушка лично руководила исследованиями в области предсказания будущего, и ни одна система не оказалась работоспособной. На вещих снах Октинимосы поставили крест едва ли не в первую очередь.

Всё увиденное было лишь эхом моих собственных мыслей, не больше. Но… и не меньше.

Уличный фонарь за окном неожиданно впал в истерику: замерцал чередой коротких вспышек, издал громкий треск, потух, а затем снова включился. Так это ты, дружище, спонсировал фантасмагорию в моём сне…

Я добрёл до постели, упал на неё и зарылся лицом в подушку, бессильно вгрызаясь в ткань, чтобы не сорваться на постыдный скулёж.

Стоя на автобусной станции Трипл Спайкс первого октября, я думал о справедливости, репутации и своей семье в лице бабки — странной, суровой, но уж какой есть. Да о чём говорить? Меня уже три года считают изгоем, а я до сих пор мыслю себя частью Ассоциации, пытаюсь заботиться о её благе… и боюсь за леди Вендеву. Мне так и не удалось придумать себе другую жизнь. Прав был Тансерд — лисёнка вырастили простаком.

А теперь ещё и это. Мне худо-бедно удалось собрать себя по частям после смерти сэра Вайна, но если что-то случится с Леви, моё сердце разобьётся снова. Я и рад бы чувствовать иначе, но не могу.

Как бы то ни было, это моя последняя осень в Трипл Спайкс. Всё должно закончиться — либо для меня, либо для сволочей из Ассоциации.

Первое, конечно, вероятнее. Ну, что же, тогда мы с ними встретимся в аду.

День тянулся долго, но всё плохое имеет свойство заканчиваться. Когда густая и совершенно беззвёздная ночь окутала общежитие Зар Шел Врадим, Леви почувствовала себя лучше: темнота будто приглушила часть беспорядочных звуков, которые долетали извне и страшно утомляли.

Пожалуй, неделя изоляции действительно не выглядела приятной перспективой. Послушница уже успела несколько пожалеть о своём поведении — что, если нытьё мисс Клинг привлечёт внимание мистера Тансерда? Наставницу-то, кажется, обмануть нетрудно, но второй Октинимос наверняка сможет развеять первую в жизни магию какой-то послушницы.

Если только то, что она научилась этому Герцога, не имеет особенного значения, о котором прочитанные книги умолчали.

Кутаясь во все имеющиеся в комнате одеяла и подставляя лицо холодным, электризующим кожу потокам воздуха из распахнутого окна, она продолжала напевать мелодию талых вод вслух. Музыка комнаты стала тише, но к уже звучащим в ней голосам добавлялись новые — это означало, что процесс формирования личного Озера ещё не завершён, и за ним лучше следить. Взаимодействие мелодий представало перед внутренним взором послушницы, как партии на нотном стане.

Закончив очередной музыкальный круг, она откинулась на подушки и порадовалась, что хотя бы уроки медитации с мисс Клинг пригодились: с миром, состоящим из звуков, могла справиться только Тишина, и Леви была ею.

Часы показывали без пяти одиннадцать. А любопытно, придёт ли наставница поутру, или возможность выспаться — то, за что эту изоляцию следует благодарить?

Уронив одну из своих подушек и подметая пол одеялами, Леви добралась до окна, чтобы закрыть его. С исчезновением ветра в комнате стало почти тихо.

Пора спать. Кроцелл ждёт по ту сторону.

Сквозь щели в ставнях проникали обрывки нот — короткие и беспорядочные, будто кто-то забавы ради дул в свирель. Посреди наступающей тишины всё громче звучали шаги снов, крадущихся по коридорам. Засыпая, Леви вдруг поразилась тому, как сильно может шуметь множество людей, мыслящих одновременно, и как разительно это отличается от покоя, который приходит в мир рука об руку с ночью.

— Взгляни на это с другой стороны: дерево легче спрятать в лесу, человека — в толпе, а крошечный источник Света — там, где и так достаточно магии. — В голосе Герцога крылась беззлобная насмешка.

Леви села в постели. Сейчас комната ничем не отличалась от той, в которой она уснула, но это её больше не обманывало. Ткань сна имела свою музыку — низкую вибрацию одной-единственной ноты, беспрестанно звучащую на самой грани слуха.

— Что вы имеете в виду?

— Ты чересчур переживаешь, что твоё Озеро могут обнаружить. Но на это место уже было наложено столько чар…

Кроцелл уютно расположился в кресле. Его волосы, заплетённые сегодня в несколько кос, падали вниз и уползали в тень, походя на призрачных змей. Он выглядел… усталым — может быть, из-за потускневших золотых глаз или щёк, будто испачканных углём.

— Что-то случилось? — Вопрос вырвался у Леви прежде, чем она успела его осмыслить.