Отпустив этот туманный, но определённо обидный комментарий, мисс Клинг кивнула Леви и пошла прочь, остро цокая каблуками по паркету. Правда, через несколько секунд она обернулась:

— Можешь пока спать. Я вернусь в девять, и начнём. И да, Леви… хочу намекнуть — ради твоего же блага — что тобой не совсем довольны. Ты, наверное, сама знаешь, почему, хм?

Некоторое время оцепеневшая послушница просто смотрела в удаляющуюся перламутровую спину наставницы, а потом медленно закрыла дверь. Немного подумав, она пнула несчастный кусок полированной древесины, содрала с кровати одеяло, ничком бросилась на прохладную постель и впервые в своей жизни принялась сквернословить — глухо, неуклюже, но очень яростно.

Очков на тумбочке снова не оказалось. Но хотя бы сама тумбочка присутствовала.

Старательно обходя мыслями вчерашние события, я позволил себе раскатисто зевнуть, не открывая глаз. Мой нос был на месте — роскошь, которая стоила мне почти всех запасов энергии. Медь нужно будет заряжать дней семь, но зато я смогу выйти из мотеля без этих потрясающе стильных синяков в пол-лица. Увы, отсидеться не вариант — мне же нужны новые окуляры?

В их отсутствие мир выглядел слишком уж неуютным местом. Хотя сейчас, сев на кровати, я даже порадовался этому: унылая комната в дешёвом мотеле «Хот-дог и подушка» приобретала таким образом приятный флёр загадочности.

Я спустил ноги на пол и ощупью нашёл у изголовья початую пачку L&M. Хороший же борец за правду из того, кто не может почувствовать себя человеком, не причинив немного вреда своему здоровью. Есть в этом что-то от самоистязания великих подвижников.

Щёлкнув зажигалкой и затянувшись, я открыл окно. На меня обрушилась волна утренних запахов теневого Трипл Спайкс — собачье дерьмо, бензин, близкая свалка и так далее. Тысяча и один оттенок оптимизма, чтоб его.

Нет уж, лучше табак, пусть и плохой.

— А может, ром-колы прямо с утра? — послышался за моей спиной бархатистый голос, от которого я чуть не съел сигарету целиком.

— Так. Я же на самом деле не проснулся, да?

— А ты быстро схватываешь, юный Бельторн.

— О, Яхве.

— Не суесловь. Он тебя не слышит. Он уже давно никого не слышит, — эта реплика сопровождалась чем-то вроде горькой усмешки.

Я обернулся. Марбас и его треугольная улыбка с удобством разместились в кресле, которого в моей комнате никогда раньше не было. Но почему бы и нет, если уж приличной мебели в «Хот-доге и подушке» не водится?

— И где я теперь валяюсь?

— На этот раз всё нормально. — Марбас поднял чёрную ладонь в успокаивающем жесте. — В своей кровати.

— И на том спасибо. Зачем я тебе снова понадобился? И, если уж на то пошло, то кто ты вообще такой?

Марбас хохотнул, тряхнув своей золотистой гривой:

— Я думал, что ты во мне нуждаешься несколько больше. Но не буду лгать, я тоже заинтересован.

— Так кто ты?

— Бармен. Тебе же понравился коктейль в моём исполнении.

— Мне и твоё чувство юмора нравится.

— Я польщён.

— Но это же не причина считать тебя, например, клоуном?

— Неважно, кем ты меня считаешь, юный Бельторн. Сделай мне приятное, уважь моё… инкогнито. В нём нет никакого вреда.

— Я должен просто взять и поверить?

— Ты так уже однажды поступил, разве жалеешь?

Я стиснул зубы и кулаки. Воспоминания о вчерашнем накатывали неумолимо, как ни старался я от них отмахиваться.

— Да.

— Прости? — Брови Марбаса, убийственно яркие на фоне тёмного лица, взмыли вверх. Я поймал себя на том, что вижу его фигуру ясно и чётко, как если бы был в очках.

— Нет, знаешь, к тебе я действительно не в претензии. Спасибо, наверное. — Я развёл руками и поклонился как можно театральней. — Но всё плохо кончилось, и надеюсь, что только для меня.

— Кончилось? — От удивления с лица Марбаса даже сползла его фирменная улыбка и потерялась где-то под креслом. — Да ещё и плохо? Юный Бельторн, ты не путаешь ли чего? Мне вот кажется, что всё прошло прекрасно.

— Может, мы с тобой вкладываем в слово «прекрасно» разный смысл. — Я пожал плечами.

— О, я действительно нахожу в этом повод для радости, который ты едва ли поймёшь.

— Ну, поделись. Я попробую.

— Спасибо. — Улыбка выползла из-под кресла и медленно забралась на своё законное место. — Так вот, меня крайне радует то, что ты не сможешь послать Ассоциацию к… кому-нибудь из моих друзей. Теперь тебе всё-таки придётся с ней сразиться.

С минуту я молча жевал потухшую сигарету и рассматривал облачение своего собеседника, за неимением лучшего занятия для мозга. Интересно, почему Марбас одет в пурпурный костюм-тройку с искрой?

— Всё-таки не понимаешь, да?

— Нет, смысл-то до меня, вроде, дошёл. Но почему ты так решил и что тебе вообще за дело?

— На что отвечать в первую очередь?

— Выбирай сам.

Марбас коснулся своих губ, будто пряча их за длинными обсидиановыми пальцами, сплошь унизанными перстнями с неизвестными мне самоцветами — неяркими, но притягательными. Они не мерцали, не фосфоресцировали и вообще вели себя очень скромно, но у меня появилось отчётливое подозрение, что они и держат всю эту сцену. Я с трудом оторвался от них и посмотрел прямо в единственный глаз своего гостя.

— Ты кривишь душой, юный Бельторн, — сказал наконец Марбас.

— Попросту говоря, лгу?

— Возможно. Но не мне. В любом случае, я начну с рассказа — быть может, потом первый вопрос отпадёт сам собой.

— Валяй.

Марбас поднялся с кресла, оставив на нём улыбку. Лицо его приобрело задумчивое и отстранённое выражение, словно он к чему-то прислушивался.

— Сегодня утром мисс Леви Дим вошла в фазу Очищения. Теперь Ассоциация будет контролировать каждый её шаг, она больше не принадлежит себе. И не будет принадлежать никогда, если ты ничего не сделаешь.

— Что? Очищение? Чушь какая-то. — От новой информации мне стало сильно не по себе. Интересно, могут ли во сне у человека вспотеть ладони. — Не припомню ничего подобного.

— Разумеется, юный Бельторн. — Марбас нахмурился. — Этот обряд разработали всего год назад. И если бы ты представлял, чем он может кончиться для мисс Дим…

Вцепившись в его воротник, я осознал, что он на полголовы выше. С самоконтролем у меня сегодня всё было очень худо.

— Эй, Бельторн! — Дыхание Марбаса пахнуло дымом и чёрным перцем. — Окстись!

— Что они хотят сделать с Леви? — От моего голоса осталось только шипение. — Говори!

Улыбка скользнула Марбасу на плечо и снова воцарилась на хозяйском лице.

— Вот именно это я и подразумевал, мой юный друг.

Спустя секунду я осознал, что держусь за воздух, потерял равновесие и рухнул прямо в кресло «бармена», чей бархатный, почти мурлыкающий смех звучал теперь за моей спиной.

— Осторожней! Твой нос заслуживает более бережного отношения.

— Говори, — снова потребовал я, пытаясь собрать себя в кучу.

— Должен предупредить: я могу сообщить гораздо меньше, чем знаю. Я тоже не совсем… свободен. То, что я для тебя делаю, я делаю в обход величайшего множества запретов, которые меня сковывают.

В моей голове точно включили свет. Может, я начал, наконец, приспосабливаться к условиям сна? Обычно я соображаю быстрее.

И должен был сообразить ещё в первый раз.

— Ты — один из Герцогов, да?

Улыбка Марбаса из язвительной стала спокойной:

— Я не ошибся в тебе, юный Бельторн. Ты догадался сам, и, значит, ни одно правило не нарушено.

Герцоги. Семьдесят две Сущности, к которым Высшие практики имели власть обращаться. Только Октинимосы могли носить их личные печати, гаранты покорности этих своенравных созданий.

Общение с Герцогами требует большой силы, большого терпения и большого ума. Ни тем, ни другим, ни третьим я не отличался, но видел в этом свой единственный выход — если Ассоциация по какой-то причине не может привлечь их, чтобы вывести убийцу сэра Вайна на чистую воду, это должен сделать я.