Мисс Клинг снова вздохнула и нервно заёрзала в кресле. Видимо, вчерашний скандал уже казался лишним даже ей самой, но за десять дней своего ученичества Леви узнала наставницу достаточно хорошо, чтобы понимать: отменить наказание для неё значило бы сильно подмочить собственный авторитет.

— Мистер Тансерд не простит мне, если я не уделю достаточного внимания твоему духовному облику. Ассоциация ведь не зря сосредотачивается на том, чтобы научить послушников противостоять искушениям. Твоя мать была одним из лучших практиков, и от тебя мы ждём таких же значительных достижений.

Леви не успела собраться с мыслями, чтобы ответить. Её запястье — на том самом месте, где незримо покоилась прядь волос Кроцелла — вдруг похолодело и будто наэлектризовалось. Ледяное биение длилось чуть дольше мгновения, но этого было достаточно, чтобы понять: мисс Клинг лжёт.

И чему здесь удивляться? Вспышка произошла в тот момент, когда наставница говорила о своих ожиданиях, но для них обеих ясно, что ничего она от послушницы не ждёт. Может быть, сочла бездарностью с самого начала, разве теперь узнаешь?..

Послушница подняла руку и всмотрелась в своё запястье внимательней. Ничего необычного, если не считать тёмной линии толщиной с волос — сразу и не разглядишь… Ничего, что могло бы привлечь внимание собеседника. Лжецы не узнают о разоблачении. Эх, если бы она обладала этим Даром, когда только встретила Нетуса Бельторна…

Или со дня приезда в Трипл Спайкс. Может быть, она избежала бы того, что слишком напоминает ловушку — и с каждым днём всё больше.

— Леви, где твои мысли вообще? — возмутилась мисс Клинг, поднимаясь из кресла. — Я дождусь сегодня ответа, или нет?!

— Простите, мисс Клинг, — отозвалась послушница, вздрогнув и сжавшись. — Я виновата.

Звук голоса наставницы словно будил какую-то рептилию, угнездившуюся меж рёбер — она начинала шипеть, скрежетать и рваться прочь, наружу. Леви предполагала, что именно так ощущается ненависть. Присутствие мисс Клинг делалось всё более невыносимым, и беспокойная рептилия превращала необходимость сохранять лицо в настоящее испытание.

Господи, пусть она замолчит, пожалуйста, хоть на время…

Мисс Клинг подошла к послушнице и нависла над ней, будто пахнущая Шанелью ива.

— Твоё поведение может создать нам массу проблем, понимаешь ты это или нет?

— Понимаю, мисс, — прошептала Леви, опуская глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом.

— Если ты так и будешь вести себя, как напуганный бурундук, дело не пойдёт дальше. Наказания следует принимать со смирением и открывать сердце для новых уроков, как иначе ты постигнешь душу магии? Мне в своё время тоже доставалось, знаешь ли.

Ледяная вспышка над линией пульса.

Леви сжалась. Ей очень хотелось отодвинуться подальше от наставницы и её удушливой Шанели — господи, почему Шанель, почему в таком количестве? — но высокая спинка стула этого не позволяла.

— Можно подумать, я тебя тут избиваю каждый день, — сказала мисс Клинг уже раздражённо и отошла обратно к креслу.

Стараясь унять нервную дрожь, послушница сосредоточилась. Пространство комнаты еле слышно звенело, откликаясь на перемены в её чувствах. Мелодия талых вод лишь скрывала случайно созданный резонанс; ручьи звуков под её покровом продолжали крепнуть и переплетаться между собой, окружая Леви чистой, упругой силой.

Поначалу послушнице казалось, что бесконечная цепь трезвучий на самой грани слуха сведёт её с ума, но за прошедшие часы она, как ни странно, успела привыкнуть. Мир, полностью изменившийся за ночь, будто бы уже стал для неё родным; как и сказал Кроцелл, первая сотворённая магия закрыла дверь в прошлую жизнь.

Мир пульсировал, струился и пел вокруг Леви. Может, этот нескончаемый ритм и был тем, что практики называли lumen naturae — она непременно спросила бы мисс Клинг…

Если бы мисс Клинг не походила сейчас на полицейского, который стоит посреди места преступления, окружённый трупами, и пытается оштрафовать убийцу за переход на красный свет.

— Ты хочешь просидеть эту неделю взаперти, как я понимаю? — Тон наставницы звучал так, словно мог заморозить всю воду в общежитии. — Это легко устроить. Мистер Тансерд всегда приветствует желание послушников предаться полной аскезе.

Леви снова не ответила. Да что там, даже взгляд в сторону мисс Клинг показался ей лишней тратой сил.

— Ты и впрямь чувствуешь себя готовой к семи дням полной изоляции? Подумай ещё раз, дорогуша. Когда ты запросишь пощады через пару суток, у меня не будет права дать тебе поблажку!

Собравшись с духом, Леви подняла голову, чтобы посмотреть на наставницу, но слова опять застряли у неё в горле: впервые за всё время своей учёбы послушница обратила внимание на медные украшения, казавшиеся лишь элегантным дополнением к наряду мисс Клинг, но на деле — как это стало заметно теперь — обладавшие собственным голосом и ритмом.

Резервуары Силы — кажется, так их называют?

— Упрямая девчонка, — процедила наставница сквозь зубы. — Пожалуй, я расценю твоё молчание как знак согласия! Но не думай, что я не доложу мистеру Тансерду о неуважении, которое ты так опрометчиво проявляешь. Как бы тебе не припомнили это на Инициации!

Новая пульсация дара Кроцелла.

Леви мысленно сосчитала. За одну беседу мисс Клинг солгала ей три раза. А сколько лгала прежде? И стоит ли жалеть о потере её расположения?

Закрываясь, дверь комнаты громыхнула так, что эхо разнеслось по всему этажу. Ключ в замке проворачивался со злобным, рокочущим треском; затем, когда нервно-ритмичное постукивание каблуков удалилось прочь, всё стихло.

Приоткрыв окно, Леви набрала полную грудь холодного, пахнущего близким дождём воздуха и решила, что жалеть не о чем. Мир, полный восхитительного музыкального хаоса, нежился в серебристых лучах октябрьского солнца и был готов составить ей компанию в любой момент.

Главное, как и предупреждал Кроцелл, соблюдать предельную осторожность.

Тёмный квадрат окна постепенно загорался оранжевыми лучами уличных фонарей. Из-за неплотно прикрытой двери в мой номер проникали сквозняк и ядрёный запах лапши быстрого приготовления. Я, в общем, так и не перекусил за весь день; остатки здравого смысла не одобряли моё поведение, но меня настолько тошнило от собственного запутавшегося бытия, что о еде и речи не шло.

Попытки собрать в кучу все гадости, случившиеся за последнее время, не принесли особенного результата. Чем упорнее я пытался думать, тем хуже мне это удавалось. Когда из соседнего номера донеслись стоны очередной влюблённой парочки, у меня возникло чувство, будто я пытаюсь построить дом, не имея фундамента.

Окончательно сдавшись, я плюнул на пол, встал из-за стола и отполз в холодную постель, пропахшую моим одеколоном. Надо завтра намекнуть администраторше, что бельё требует замены…

Глаза ныли. Мозги тоже. Следовало уделить внимание миллиону вещей сразу, но я до смерти устал — настолько, что забыл снять очки и едва не сломал их, поворачиваясь на другой бок. Стащив с лица несчастные стёкла и погасив, наконец, лампу, я полностью отдался во власть сонного эскапизма.

Под одеялом не было места для мыслей о странных богачах, жаждущих магической силы — кстати, зачем она им вообще? — и об убийцах, интригующих против Ассоциации, которой я всё ещё хранил верность.

Спихнув две основные проблемы на прикроватный коврик, я неожиданно понял, что могу думать только об одном. Точнее, об одной.

Леви…

В туманном мире дремоты мысль о ней — странная, не до конца сформировавшаяся, будто состоящая из одних лишь эмоций — походила на светлячка. Тёмные, тревожащие образы не имели силы последовать за мной в сны, но светлячок кружил рядом — сперва на самой грани восприятия, а затем мало-помалу подчиняя себе мой разум.

Я не мог сопротивляться, хоть и понимал, что глупая мечта может измучить меня гораздо сильнее привычного уже страха.