Округлые золотистые блики прихотливо скользили по дверям с разной скоростью, вспыхивая чуть сильнее там, где линии пересекались. Не слишком-то и трудная схема: едва леди Хален покидает библиотеку, контур замыкается и приходит в движение. Он совершенно не мешает кому бы то ни было открыть двери, вот только в тот момент, когда незваный гость это сделает, контур будет нарушен, импульс передан на связующий артефакт леди Хален, а лампам-получашам хватит мгновения, чтобы запомнить уникальный отпечаток моего света. Дар Марбаса здесь не поможет.

Каждый час рисунок контура менялся.

Я мог бы прийти днём, но неизвестно, сколько мне потребуется времени; нельзя рисковать тем, что леди Хален заметит чей-то отнюдь не праздный интерес к зашифрованным документам. Единственный способ скрыть мой визит — поддержать движение контура, замкнув его на внешний источник.

И lumen naturae на это требуется гораздо больше, чем обычно дозволяется иметь средней руки лофиэлю вроде меня. Если бы прошлой ночью Белый Танцор упёрся рогом, сегодня я смог бы разве что дверной косяк поцеловать.

Достав из куртки внешний резервуар — медную черепашку чуть меньше моей ладони — я устроился рядом и в последний раз огляделся. По-прежнему никого. Ну, да поможет мне…

Кто? Марбас нёс какую-то пургу про то, что небеса нас давно не слышат… А, по барабану.

Я коснулся черепашки кончиками пальцев, и её поверхность мгновенно налилась теплом. Закрыть глаза, сохраняя вид контура на обратной стороне века, освободить чувства и позволить им хлынуть наружу…

Моё сознание будто рассыпалось на десяток любопытных хорьков, и они бросились вперёд — обнюхивать и ощупывать пульсирующую магией структуру. Стройные золотые линии, ни единого лишнего узла, ни единой уязвимости… Совместное творчество леди Хален и Вендевы Бельторн. Безупречные Октинимосы, безупречная магия — и сейчас мне нужно дополнить её собственной. Так, чтобы меня сочли своим.

Ещё один вдох. Хорьки стали световыми пятнами, и в голове на мгновение зарябило. Подделать чужой магический контур — эта задача того же порядка, что и скопировать чужую подпись; то, что я пытаюсь провернуть, сродни попытке закончить письмо, написанное кем-то другим.

Для начала нужно хотя бы найти чернила того же оттенка. Я напряг волю, чтобы заставить кипящую внутри меня радугу успокоиться и повторить безмятежный цвет магических нитей. На это ушло секунд пятнадцать; как только цель была достигнута, я отделил часть своего разума и вынес её во внешний мир вместе со зрением и вниманием.

Больно. В этот момент всегда рискуешь засыпаться. Твоё тело чувствует ледяной холод, панику и покрывается таким количеством пота, что можно им захлебнуться, но тебя это волновать не должно.

Со стороны всё выглядело так, будто я уснул со статуэткой в руках, свесив голову; но одновременно с этим мне были видны подрагивающие магические связи, постепенно возникающие между резервуаром, моим разумом и защитным контуром.

Когда нити, тянущиеся через нос и выходящие изо лба, стали достаточно прочны, я послал импульс золотистым бликам, сообщая им новое направление и вытягивая из резервуара ещё одну порцию света. Когда они пронеслись через фокус моего внимания, я отпечатал их путь в энергии, будто в воске, создавая то самое недостающее звено контура. Одновременно с этим моё тело резко выдохнуло и открыло глаза.

Голова сильно кружилась. Я устроил черепашку на полу. Пока защитный контур идёт по ней, можно входить и выходить, сколько заблагорассудится. Lumen naturae в ней точно хватит на ночь.

Капля силы из медной печатки — и замок приветливо щёлкнул. Раз плюнуть по сравнению с тем, что я проделал несколько секунд назад. Напомните, почему я не обношу квартиры где-нибудь в Лос-Анджелесе?

А, ну да, воспитание…

В библиотеке было темно и потрясающе тихо. Я выбрал себе место за столом в дальнем углу, включил настольную лампу и отправился туда, где под потолком синели буквы «Художественная литература». Стройные ряды корешков — вот американская классика, вот русская, вот полное собрание Фенимора Купера… было дело, я его отсюда таскал. И не понимал, почему бабушка запрещает мне выносить эти книги из зала. О, «Фауст»… кто-то ошибся полкой.

Вот и Стендаль, вся библиография. Выдернув «Красное и чёрное», я развернул его на середине и дотронулся до дужки очков. По стёклам пробежала искристая сеть, и строки расплылись, точно их залили чернилами. Мгновение спустя они составились в совсем иной текст.

«15 июня 1979 года, 19:10, час Юпитера.

Х.В.: Герцог Агарес, вас приветствует Высший Круг Зар Шел Врадим. Осведомлены ли вы о долге Соломоновой Правды по отношению к призвавшим вас?

2: Да, да. Никаких новостей, снова никаких новостей. Я слышу это постоянно, я вижу это постоянно, что вы опять собираетесь мне рассказать? Заперт, заперт… Что значат твои жалкие речи по сравнению с небесными затворами?».

Чудно. Вот они, протоколы ритуалов Высшей Практики. На редкость интересное чтение, когда располагаешь временем.

«Х.В.: Герцог Агарес, осведомлены ли вы о том, кто является новым владельцем вашей печати?

2: Брошены, забыты, оставлены гнить без памяти, без прощения! Что значат оковы печатей перед оковами вашего пропахшего плотью мира? Что вы значите для Него, жалкие комья праха?

Х.В.: <повторяет вопрос>.

2: Что тебе нужно, труп?

Х.В.: Как владелица вашей печати, я желаю ответов, Великий Герцог.

2: А я желаю сокрушить каждый атом вашего омерзительного бытия!».

Бр-р. Что-то там болтали о Втором Герцоге Агаресе ещё до моей неудавшейся Инициации… но ничего хорошего. Вроде как его пытались разговорить трое Октинимосов один за другим, но безуспешно.

И если каждый ритуал проходил вот так, то удивляться нечему. Я поёжился и открыл книгу чуть ближе к концу.

«25 сентября 1981 года, 17:40, час Юпитера.

Д.Т.: Великий Герцог Агарес! Понимаешь ли ты, где находишься?

2: Да. В самом холодном и мучительном из пространств.

Д.Т.: Я должен сообщить, что ты заключён в Триангулум и находишься под властью Правды Соломона.

2: Снова, снова одно и тоже, ничего нового, здесь ничего не меняется!

Д.Т.: Таковы правила. Извини. Хочешь, я перестану это повторять при каждом вызове?

2: И что ты этим изменишь, труп? Заставишь ваш мир шевелиться? <смех>.

Д.Т.: Мир и без моих усилий справляется. Ты ошибаешься насчёт него.

2: <смех>.

Д.Т.: Не понимаю, что смешного я сказал.

2: Ты так веришь в собственные слова.

Д.Т.: Я могу это доказать. Смотри, я принёс с собой сводку новостей. Спорим, что она сумеет удивить даже тебя?

2: <молчит>.

Д.Т.: Ты меня слышишь, Великий Герцог Агарес?

2: Слышу, но не понимаю. Ты не тот. Мою печать держал другой труп.

Д.Т.: Леди Харна Вириам отказалась от неё. Теперь с тобой буду беседовать я. Привыкай. Ну, что, готов слушать?

2: Как твоё имя?

Д.Т.: Я Джеффри Тансерд. Рад познакомиться».

Отлично, сэр Тансерд. Кто, если не вы. А год в записи совпадает с тем, в который вас повысили до Второго Октинимоса через головы сразу нескольких страждущих — и вот, значит, за что. Нет, уж я-то не протестую: всё честно.

И это пугает. Самую малость.

«Красное и чёрное» снова заняло место на полке. Будь у меня допуск и много свободных ночей, можно было бы зарыться в эти протоколы, но сейчас мне нужен реестр хранителей печатей, который должен стоять где-то рядом. С Тансердом всё ясно, у него на поводке Второй Герцог, но кто общается с Марбасом?

Этот список не слишком длинный. Уверен, он будет где-то в незаконченных произведениях… ага, вот и «Ламьель», стоит проверить…

Бинго, чёрт подери!

Я бросил взгляд на планетарный хронометр, не до конца веря глазам. Только 20:05, старина Меркурий ещё держится и покровительствует авантюристам. Смешная штука с этими часами: по-настоящему управлять жизнью они неспособны, но с каждой сменой планеты в мире чуть повышается вероятность того или иного события. Это как с метеорологическим прогнозом: обещанный дождь может и не пойти, но лучше захватить с собой зонт, чем вымокнуть до печёнок.