Я долго раздумывал над метафорой профессора. Снова я был с ним не согласен, но не мог найти слов, чтобы поспорить. Тем временем крысеныш сидел и с интересом наблюдал за происходящим.

— Сэм, насколько хорошо ты знаешь анатомию крыс?

— Признаться, профессор, я её совсем не знаю.

— Хорошо, тогда начнем с азов.

Мистер Глауб взмахнул рукой перед крысьей мордой, и грызун, широко зевнув, лег на стол.

— Что вы с ним сделали?

— Это? Всего лишь усыпил. Самое обыкновенное заклинание.

— И как часто вы к нему прибегаете?

Профессор, слегка улыбаясь, посмотрел мне в глаза.

— Иногда чаще, чем хочется. Но приступим к делу.

Мистер Глауб достал из кармана своего халата сумку с разного рода инструментами. Некоторые из них я видел пару раз у лекарей, а некоторые и вовсе казались мне несколько ужасными. Затем профессор достал две пары белых перчаток из тонкой кожи и одну пару протянул мне.

— Надевай. Негоже ученому пачкать руки.

Перчатки оказались, на удивление, очень эластичными. Они никоим образом не сковывали движение пальцев и напоминали вторую кожу, нежели предмет одежды.

— Что ж, Сэмми, приступим.

Мистер Глауб аккуратно взял одной рукой грызуна за голову, другой за туловище. Раздался щелчок. Крыса судорожно подергала своими лапками и хвостом, а затем перестала двигаться. Профессор достал какой-то прибор, с помощью которого прослушал грудную клетку грызуна, и подтвердил мои опасения.

Крыса умерла. Быстро и безболезненно.

Заметив мое непонимание, мистер Глауб со вздохом пропел:

— А если птичка закричала, сверни ей шейку, чтоб молчала.

Знаменитая цитата гильдии наемных убийц. С какой легкостью профессор свернул шею. Скольких крыс он подобным образом убил? А только ли крыс?

— Итак, начнем операцию. Встань рядом Сэмми, в этом деле нужен ассистент.

Я встал рядом с сумкой, украдкой поглядывая на инструменты, что в ней хранятся.

— Начну, пожалуй, с самого главного. Никогда не давай имена своим лабораторным животным. Даже ярлыки, по типу “образец номер один” или "подопытный алеф”. Просто первая подопытный, второй подопытный и так далее. Ну, максимум можем давать имена контрольным группам.

— Почему?

— Ну, во-первых, нам банально не хватит имен, а во-вторых, давая чему-то имя, мы невольно привязываемся к объекту. Многие олухи давали имена своим мечам, а потом горько рыдали, когда их оружие раскалывалось напополам. У имени есть своя магия, всё что имеет имя — живет.

— Вы поэтому не удосуживаетесь выучивать имена обслуживающего персонала?

— Почему персонала? Еще и школяров, и случайных людей, что попадаются в жизни. Люди приходят и уходят, а память об их именах оставляет след в нашей хаотичной жизни. Не зная имени, легче переживаешь утрату.

Впервые в жизни я увидел, как мистер Глауб тяжело вздохнул. Позже я узнал причину, но поделюсь с нею позже. Всё по порядку.

Профессор взял прибор, именуемый скальпелем, и сделал I-образный надрез на брюхе крысы, а затем, при помощи иголок, обнажил грудную клетку и внутренние органы грызуна. Мне стало противно от увиденного, но, в то же время, очень любопытно. Мистер Глауб взял пинцет и орудуя им и скальпелем, отделил небольшой мешочек от сосудов и поднял его на свет.

— Это, дорогой друг, крысиное сердце. Оно, как и у любого млекопитающего, четырехкамерное. Смотри, — профессор указывал кончиком скальпеля на разные участки сердца, — Это пара желудочков, а это — пара предсердий, а вот эта, великодушно отрезанная мной трубка — аорта, ты ведь знаешь их назначения?

Я отрицательно помотал головой.

— Что ж, в предсердия попадает кровь из вен, желудочек получает кровь из предсердия и перекачивает её в аорту, аорта — самая крупная артерия, которая питает кровью органы тела. Работает как самый обыкновенный бурдюк, если быть прямолинейным, поэтому если тебе скажут, что сердечно любят — вспомни этот мешочек и посмейся.

Я нервно хихикнул, хотя мне было абсолютно не смешно.

Профессор отложил сердце в сторону и извлек два соединенных мешочка.

— Это легкие, не думаю, что ты нуждаешься в объяснении их предназначения, идем дальше. Это — селезенка.

— А зачем она нужна?

— А ляд его знает, и без неё как-то люди проживали. Недолго, правда.

Мистер Глауб с легкостью владел атмосферой, умел без особых проблем как нагнать, так и разогнать тучи. Вот и сейчас мы изучали внутренние органы крысы, а все происходило так свободно, словно мы просто прогуливались по парку. Один за другим орган оказывался рядом с крошечным тельцем. Рабочее место было в следах крови, перчатки профессора тоже, но никак не его одежда, он работал очень аккуратно, даже я бы сказал подчеркнуто аккуратно. Вот уже рядом с грызуном лежит кишечник, желудок, печень. И тут профессор ухмыльнулся.

— Сэм, вот как ты думаешь, какого эта крыса пола?

— Ну, причинного места я не наблюдаю, так что думаю, что это самка.

— Правильно. А теперь посмотри на это. Это матка.

Мистер Глауб сделал над ней разрез, и из нее вытекла жидкость. С помощью пинцета профессор извлек около девяти маленьких комочков.

— Полюбуйся, это зародыши крыс. Обычно беременность у них длится три недели, судя по всему зачали дня два или три назад, потому что у плодов еще не сформировались лапки. Забавно, да? Я думал, что избавлюсь от одной крысы, а на деле лишился десяти. Вот неувязочка вышла. Надо будет быть аккуратнее в будущем.

Но я уже не слушал мистера Глауба. Я не сводил взгляда с крохотных тел, с прозрачной кожей. Они были еще не сформированы, но уже были живыми. У них отобрали их жизнь, но отобрали ли её? Так или иначе, они были выращены специально, чтобы умереть от опытов, их было не жалко. Но почему именно эти зародыши вызвали страх в моём сердце?

Мне было очень нехорошо. Какой-то ком подобрался к моему горлу, и меня стошнило на пол.

— Проклятье, Сэм, ну ты и неженка, — с досадой проговорил профессор, — Продолжим тогда в другой раз, здесь нужно прибраться.

Я лежал на кровати, и мне уже было лучше, рвотные позывы отошли, спасибо зеленому чаю, что сварил профессор. Кто бы мог подумать, что за маской прагматизма скрывается человек внимательный ко всем мелочам? Он всегда одевался свободно, чтобы абсолютно ничего не сковывало его движений, скромно, но со вкусом. Раньше я думал, что он одевается в один и тот же наряд, который с годами не изнашивается. Какого же было мое удивление, когда я узнал, что в его гардеробе хранится дюжина идентичных друг другу вещей. “Если вещь тебя устраивает, то почему необходимо её менять?” — говорил мистер Глауб. В некоторой степени я был с ним солидарен в этом вопросе.

Я продолжал обдумывать увиденное в лаборатории, и, как мне показалось, отвращение сменилось интересом. Если так выглядит крыса, то как выглядит человек изнутри? Сильно ли мы отличаемся? Я вспоминал фолианты по анатомии, что находились в карете, а теперь мирно покоились на своих местах, согласованных с алфавитом, на полках библиотеки профессора. Они были мерзкие, но не правдоподобные. Иллюстратору сложно передать с помощью чернил и гусиного пера то, что на самом деле находится там. Не знаю, каким талантом надо обладать, чтобы точно передать увиденное. Мистер Глауб обнаружил это сам, не удивительно, что он столь бесстрастно спорит на теологические темы. Дворфы произошли из камня? Давайте разрежем камень и дворфа, и вы увидите, что в них нет ничего общего. Профессор не был расистом, он был реалистом. Все гуманоидные расы внутри идентичны друг другу, за исключением, разве что, гоблинов. Их внутренние органы отзеркалены, в отличие от старших рас. Если кто не знает, то по официальной классификации рас эльфы, люди и дворфы относятся к старшим расам, а гоблины и орки к младшим. Хотя эту классификацию составляла делегация из представителей, так называемых, старших рас, что наверняка сыграло немаловажную роль в построении этой иерархии. Мистер Глауб плевал на эту иерархию. Он плевал и на монархию. Он плевал на все понятия, что оканчивались на “архия”, совпадение ли?