Профессор со всей силы ударил кулаком по столу. Мы с крысой подскочили от неожиданности. Эта внезапная вспышка гнева жутко напугала меня. Мистер Глауб оперся руками о стол и начал глубоко дышать, самообладание потихоньку возвращалось к нему.

Я попытался как-то разрядить обстановку:

— Мистер Глауб, получается, кристаллы Анима являются ловушками для душ?

— Я понятия не имею, чем они являются, Сэмми, — холодно проговорил профессор.

— Но может эти кристаллы — ненастоящие?

Мистер Глауб опустил кристалл на операционный стол. Он неторопливо натянул свои белоснежные перчатки, а затем аккуратно взял крысу за хвост, достал из своей сумки скальпель и ловким движением перерезал грызуну горло. Кровь хлынула на кристалл, и к моему удивлению, стекла с него, не оставив ни единого следа. Как с гуся вода.

— Свойство кристаллов душ, их форма — безупречна, её никак нельзя ни оцарапать, ни пометить, ни окрасить.

Во мне была настоящая буря эмоций. С одной стороны, все мои сомнения, касательно кристаллов Анима вмиг растворились, а с другой меня потрясла та холодность, с которой профессор только что убил крысу. Он и бровью не повел, словно занимался самым рутинным делом. От моего внимания не ускользнул еще факт того, что перчатки профессора сохранили свою белизну.

— Сэмми, пожалуй, на сегодня мы окончим, мне нужно о многом подумать. Будь любезен, протри кровь, а клетку с грызунами отнеси в “темницу”.

С этими словами мистер Глауб, продолжая держать истекающую кровью крысу за хвост, вышел из лаборатории.

Вы наверняка интересуетесь, почему я до сих пор не могу выразить однозначное мнение о мистере Глаубе. Это и вправду трудно. Особенно вспоминая события, о которых я поведаю сейчас.

После случая в лаборатории, профессор заперся у себя в комнате и ни в какую не выходил оттуда. По ночам я слышал, его тяжелые шаги. По всей видимости он направлялся в библиотеку. Еду я оставлял ему под дверью, и утром находил пустой поднос. Это был очень напряженный период и мне не хватало живого общения. Я откровенно страдал со скуки, и чтобы себя хоть как-то занять, я начал бродить по поверхности, правда, недалеко, как в детстве, не выпуская родной крыши из виду. К сожалению, я не большой любитель природы, а потому все эти прогулки не приносили мне удовлетворения, поэтому я брал себе какую-нибудь книгу из библиотеки и изучал её, сидя у входа в нашу маленькую лачугу, чтобы не смущать мистера Глауба своим присутствием.

Лишь однажды мы с ним случайно встретились в коридоре и его вид меня очень встревожил. Это случилось спустя неделю. Я спускался по лестнице в наше прибежище, а профессор вышел из спальни. Он с секунду молча смотрел на меня, словно пытаясь вспомнить кто я, после чего он кивнул и вернулся в свою комнату. Я тихо побранил себя, сам не знаю за что. У мистера Глауба были большие синяки под глазами, даже больше обычного, а его лицо сильно побледнело. Было видно, что профессору не до сна. Даже я в периоды экзаменов выгляжу бодрее.

Тогда-то я и узнал про страх профессора. Хотя это сугубо мое личное наблюдение, мы на эту тему не общались.

Мистер Глауб боится неудач. Они вызывают у него настоящую панику. Если он в чём-то чувствует, что чего-то не знает, то уединяется с книгами, чтобы наверстать упущенное. Он всегда берет измором. Скорее всего для того, чтобы знание наверняка отложилось.

Когда-то, еще в академии, у нас с профессором завязался разговор:

— Мистер Глауб, а есть ли в этом здании люди, которые умнее вас?

— Разумеется, правда они этого не знают.

Я долго не мог понять, что означал его ответ, и лишь сейчас правда для меня открылась. Профессор был в моих глазах самым умным, потому что он никогда не спорил и не дискутировал с людьми умнее себя, с магистрами, сведущих в той или иной сфере лучше него.

И должен отметить — это гениальное ребячество. Мистер Глауб был умен и начитан, но он боялся поражений, а потому к любой словесной дуэли готовился основательно, заранее перечитав необходимый материал. Случай с кристаллами Анима его выбил из колеи тем, что он подготовил всё, что было необходимо, прочел доступные ему книги, но не знал, как это использовать. Ох, а какая же была светлая причина для этих поисков у профессора! Но еще не время об этом.

Лишь на десятый день, горе мне, я задумался: а кормил ли профессор животных?

Я вошел в темницу. Вместо звонкого лая до меня доносился скулеж и характерный резкий запах. Запах смерти. Я выбежал из питомника и захлопнул дверь. Когда открыл снова, за ней находился склад. Я погрузил несколько мешков с мясом и два крупных бурдюка с водой на специальную тележку и выкатил её из склада. Снова провернув фокус с дверью, я открыл дверь темницы. Сняв со стены факел, я медленно вошел внутрь. Картина была ужасающая. Две трети собак лежали бездыханные. Выжили лишь те, которые всё-таки решились съесть своего собрата. Жалкая картина. С крысами всё обстояло проще, в клетках осталось по двое-трое грызунов, да и у тех на белой шкуре были видны следы крови и укусов. Если говорить в процентном соотношении, то выжило где-то двадцать пять процентов всех питомцев. Я снял с тележки мешки с едой и начал грузить на неё трупы. Пускай профессор сам решит, что делать с телами. Раз за разом я грузил тележку собачьими и крысиными телами и вывозил их в склад. Это было омерзительное и утомительное занятие, но, сказать по правде, мне до того было нечего делать, что я самозабвенно потратил на это всё необходимое время.

Когда уже я в последний раз закрыл дверь склада, я вернулся в темницу и начал кормить животных. Собаки и крысы с жадностью пили воду, то и дело толкая друг друга. За всей этой работой я забыл о самом главном “заключенном”, но он напомнил о себе сам.

— Э, надзератель, а мне вады можна? — раздался хриплый голос из клетки сзади меня.

Я обернулся и увидел те самые янтарные глаза.

— Что, прости? — удивленно переспросил я.

— Ва-ды. Поцан, я ж подольше недельки ни жрал, ни пил.

Я протянул бурдюк с водой.

— Держи.

Его выхватила тёмно-зеленая когтистая четырёхпалая лапа. Я поднял факел поближе, но еще до того, как он осветил существо в клетке, я уже наперед знал о том, кто в ней сидит.

Гоблин, собственной персоной.

Городские эльфы насухо не переносили представителей низших рас, в особенности гоблинов. Потому я никогда прежде не видел их, лишь на рисунках.

Длинный крючковатый нос и острый подбородок создавали некоторое подобие птичьего клюва. Из нижней челюсти торчали короткие клыки. Уши были длинными и по форме напоминающими мастерки. Ростом гоблин был около трех с половиной футов, хотя сложно было судить о росте из-за его сутулости. Руки были по-обезьяньи длинные. Гоблин был стар, о чём говорили глубокие морщины и седина, которая белела в его волосах непонятного цвета.

— Чо вылупелся? Дай пажрать и вали атсюда, — презрительно фыркнул гоблин, бросая к моим ногам пустой бурдюк.

Я протянул ему освежеванных крыс, и он с жадностью начал их есть, звонко хрустя костями.

Одной загадкой стало меньше.

Итак, я выяснил, что в нашей темнице заточен гоблин. И, к сожалению, понимал, что не просто так. Профессор неоднократно зарекался, что гоблины мало чем отличаются от других гуманоидных рас, разве что своим более знойным характером. Эти зеленокожие… существа живут меньше всех. Сорок лет по гоблинским меркам — глубокий старец, благо уже к трём годам они вполне самостоятельны и развиты, не говоря уже о возможности создавать потомство. Обучение у гоблинов поверхностное, только самое необходимое и нужное, что ты можешь применить сейчас. Поэтому гоблины в большинстве своем малограмотны. Когда знаешь, что тебе уготовано мало времени, начинаешь не обращать внимания на всякие мелочи. В жизни гоблина важно собственное обогащение. Не учишься быстро — тратишь время зря. “Время — деньги”, - как говорил мистер Глауб.