— Спасибо вам за помощь.

— Да удачи вам на пути вашем, главное бедолажку приютите, а то жизни не видала-то! Ой, обождите, а как зваться будете?

Я хотел было ответить, но профессор сделал взмах рукой, и женщина начала падать без чувств. Ооно успел подхватить её и аккуратно уложить на траву. После чего мы направились к нашей карете.

— Зачем вы это сделали?

— Чтобы она не помнила ни лиц наших, ни истории. Мы и без того выяснили всё, что нам было нужно.

— И что скажете про услышанную историю девушки?

— А что тут говорить, — мистер Глауб открыл дверцу и вошёл в карету, а следом за ним я, — Историю я эту и без того знаю. Либен тоже была в юности оставлена своими родителями. Ну, как сказать оставлена, она сама ушла из дома, едва ей исполнилось шестнадцать. Жила самостоятельно, была очень молчалива и сдержана.

— А как вы с ней познакомились?

Мистер Глауб постучал по дверце, и карета тронулась.

— Я увидел девушку, которая сидела у стены, прижав колени к своей груди, и горько плакала. Люди проходили мимо, а мне стало почему-то жалко именно эту девушку. Я решил поднять её настроение и заговорить.

— Вы её подобрали с улицы?

— Да, можно и так сказать, — пробормотал профессор.

— А вы, оказывается, тот еще добродетель.

Мистер Глауб лишь тяжело вздохнул.

— А добродетель ли это, подбирать отбившегося от стаи волчонка и держать его в доме как в клетке?

— Что вы имеете ввиду? — удивился я.

— А то что слышишь. Мы стали жить вместе, но я не смог избавить Либен от одиночества. Точнее даже не старался. Я предоставлял ей всё, что могло бы понадобиться, лишь бы она меня не отвлекала. Разве это любовь, Сэмми?

— Я… я не знаю.

— Вот и я не знаю, друг мой. Понятия не имею как можно это называть. Вроде бы началось всё из жалости, но, когда её не стало, я сам стал жалок, словно висельник, у которого выбили табурет из-под ног.

— А чем любила заниматься Либен?

— Ох, она любила рисовать. Весь дом был заставлен её картинами.

— Но почему вы их убрали?

Мистер Глауб взглянул на меня. Сколько боли было в этом взгляде! Ооно лишь фыркнул.

— Она их сожгла, оставив лишь свой автопортрет.

— Почему она так поступила?

— В минуты истерик она становилась очень импульсивной, но не со зла, а от отчаяния. Вот и тут она разом возненавидела всё свое творчество и избавилась от него. Я не уделял должного внимания её талантам, и они чахли, как не политые цветы.

Мы ехали какое-то время молча. Я не мог найти, что еще сказать, казалось, что мистер Глауб сейчас на грани. Однако спустя какое-то время он усмехнулся:

— Она никогда не рисовала меня.

— Почему это?

— Либен говорила, что не способна передать мою красоту, сколько бы ни пыталась. Она была готова часы проводить подле меня, лишь бы видеть мои глаза.

— Как романтично.

— Да. Либен была очень романтичной девушкой. Надеюсь, что и душа у этой девушки тоже будет романтичной, иначе всё это зря.

— Но почему вы хотите воссоздать её, а не попытаться зажить по новой?

Профессор очень долго молчал, а затем проворчал:

— Умолкни с расспросами, Сэм, и без тебя голова болит.

Одноименная столица Блейчмунд была настоящим воплощением всей провинции. Город выглядел очень старым и холодным, если можно так выразиться. Каменные стены домов были покрыты слоями мха и лишайника, не говоря уже о том, что через мостовую пробивалась трава. Горожане не сильно отличались от деревенских жителей, и не удивительно, ведь дети крестьян направляются в города в поисках лучшей жизни, но к сорока годам разочаровываются и возвращаются в свои родные деревни, чтобы осесть в них до конца своих дней. Такой вот бесконечный экзистенциональный цикл. И на этапе урбанизации находилась юная Аама, поиски которой нам предстояли.

В городе было очень сыро, а всё из-за реки, которая рассекала город на две части. Когда-то давно она стекала в озеро, что находится на территории Великой Топи, но после загрязнения водоема гоблинами, течение реки остановилось. Мы узнали, что река именуется Веной, а жители с некоторой злой иронией говорят, что ниже по течению образовалась тромба. Но возмущало, что они даже и не думали как-то с этим бороться. Они просто смирились, что их река стоит, а всё что они делают — жалуются на грязных гоблинов, или же на короля, который мало интересуется делами своих жителей.

Что же до городской стражи, то она сохранилась на добровольной основе, да и та, что есть, стала медленно, но верно отмирать. Банальное отсутствие целей и амбиций.

Нет, болото находится не в Великой Топи, а именно здесь. И нам нужно будет извлечь из этого болота наш цветок. Но сперва нам необходимо было заглянуть под каждый камень, чтобы найти её.

Наши поиски мало чем отличались от поисков в деревнях, за исключением того, что мы посещали трактиры и показывали владельцам портрет Аамы, но всё было тщетно. Мы решили даже поискать её в борделе, который был единственным во всём городе. Никакой новой информации. С одной стороны, мы были этому рады, никто не заметит её исчезновения, но с другой это означало, что наши поиски могут затянуться.

Странствовали мы по городу, сохраняя молчания. У всех он вызывал свои мысли и ассоциации, даже Ооно выглядел неописуемо хмуро. Когда мы покинули очередной трактир, не получив никаких сведений, я наконец спросил у профессора:

— Мистер Глауб, когда мы найдем девушку, вы извлечете её душу, и мы поедем обратно?

Но мистер Глауб ответил мне не сразу.

— Не знаю, Сэм. Не уверен.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу с ней пообщаться.

— Зачем это? — удивился я.

— Чтобы удостовериться, что она подходит.

Я тогда не поверил словам мистера Глауба.

Когда мы покинули последний трактир, уверенность в успехе улетучилась. Мы уже просто блуждали по городу, не зная, за какую еще идею зацепиться, пока не вышли на городской рынок. Даже если брать рынок в Элвенмуне, то там постоянно шум и гам, потому как торговцы пытаются перекричать друг друга. Что же до блейчмундских рынков… представьте себе, что вы идёте по коридору, только вместо стен — полупустые лавки. И полупустые они не из-за того, что продукты раскупили, а из-за того, что и торговать особо нечем. Торговцы безучастно рассматривают проходящих мимо людей, словно следят за течением реки. Возникало чувство, что это собрались гордые попрошайки, которым совесть не позволяла клянчить деньги, потому они продают любой мусор, который могут найти.

От этого вида сердце сжимается. Блейчмунд часть Великой Империи, а чувствуют ли люди величие этой самой Империи, или нет? Миру до них нет никакого дела, людям самим до себя нет никакого дела. С одной стороны, болото, с другой провинция Асанояке. Жители находятся в своеобразной темнице без стен. Так было, так есть, и так будет.

Мы спрашивали у торговцев про девушку, пока один беззубый старик не ухмыльнулся.

— О, фак эфа февифа прохофила фуф нефавно. Она купила у меня буханку хлеба.

— А куда она направилась?

— Беф поняфия. Гофы уше не фе, памяфь пофвофиф.

— Что память? — переспросил мистер Глауб.

— Не фа.

— А, понял. Будет добры две булки, желательно без плесени.

— Фак с ней фе вкуфнее!

— Мы обойдемся.

— Ф, фрафу вифно, не мефные.

Он протянул нам булки, которые по твёрдости были похожи на кирпичи, а мистер Глауб протянул ему золотую монету, но старик отрицательно помотал головой.

— Неа, булки ффояф по фва мефяка кашфая.

— У меня нету мельче.

— А у меня неф ффафи, — пожал своими плечами торговец.

— Сдачи?

— Фа.

— Нам не нужна сдача.

— Мне фовеффь не пофволиф.

— Эйган, позволь я заплачу за них, — вмешался женский голос.

— Как фкашешь, Аама, — ответил старик, принимая четыре медные монетки.

Да, это была она. Девушка, которую мы искали. Она была с меня ростом, очень худа, однако сохраняла гордую ровную осанку. Чёрные волосы её были прямыми, доходящими до лопаток.