Окна нашей кареты были закрыты плотными занавесками, потому я не мог видеть местных пейзажей, да и мистер Глауб неохотно разговаривал, потому поездку по этой удивительной провинции я благополучно проспал. К утру следующего дня мы достигли границы Блейчмунда.

Первые чувства, которые у меня вызвал Блейчмунд — безудержная хандра. Она читалась и ощущалась во всём: небо, затянутое свинцовыми тяжелыми тучами, голые деревья, хмурые и угрюмые люди. Мистер Глауб усмехнулся:

— Да, подобные места были ей по душе.

Найти нужную нам девушку в одной из деревень, было равносильно поиску иголки в стоге сена. Мы не знали за что зацепиться, чтобы хотя бы выйти на след. Потому мы стали действовать крайне примитивно. Мистер Глауб подходил к жителям деревень и спрашивал: знакома ли им эта девушка? Но ответ всегда был отрицательный. В этих поисках мы провели целый день, но они оказались полностью безрезультатными.

Вечером мы остановились на привал недалеко от дороги. Ооно сидел вдали от костра, скрестив руки на груди. Он был непомерно хмур, насколько может быть хмурым реанимированный мертвец. Мистер Глауб же, как мне кажется, уже наизусть знал мельчайший штрих на портрете девушки, однако продолжал сосредоточенно вглядываться в её черты. Я сидел у костра и подкидывал хворост в огонь. Пламя в последнее время стало действовать на меня умиротворяющее, и даже в некотором роде поэтично. Иронично, что и мое тело будет предано огню.

— Многие шаманы утверждают, что огонь способен предсказывать будущее, — нарушил тишину профессор.

— А вы верите в шаманизм?

— А как в него не верить, после того как мы с тобой смогли извлечь душу из человека?

— Но ведь удалось извлечь душу лишь из человека.

— Да, но лишь потому что это заклинание Балаура, этакое подношение. Если верить шаманам, то дух есть во всём, и всё что существует — живёт. Правда это или нет — понятия не имею, но смотря на эти языки пламени, невольно начинаешь верить, что у человека много общего со стихиями.

— Что вы хотите сказать?

— Водою тушат пламя, но если пламя слишком сильно, то оно способно испарить воду. Воздух раздувает огонь, но сильный ветер способен его погасить. Вода останавливается, натолкнувшись на землю, но сильный поток воды сметает любую земляную преграду…

— К чему вы всё это говорите? — прервал я монолог профессора.

— К чему? — мистер Глауб немного рассеяно посмотрел на меня, — Я не знаю, Сэмми, просто смотря на огонь, я понимаю, что не сильно от него отличаюсь. Огонь сжигает и разрушает всё, что к нему прикасается, он жадно пожирает всё, до чего могут дотянуться его языки. Пламя приносит лишь боль.

— Вы не правы, Лауфман, — я впервые обратился к профессору по имени, от чего он невольно даже вздрогнул, — Разрушительно лишь неконтролируемое пламя. Огонь способен дарить тепло и свет, огонь — домашний очаг, огонь — костёр в дальнем путешествии.

— Давно ты стал таким мудрым? — ответили мне усмешкой.

— Я не договорил, прошу, не перебивайте. Да, огонь можно использовать, но нельзя злоупотреблять, иначе оно погаснет, оставляя после себя лишь холодеющие угли да золу. Пламя нужно кормить, его нужно поддерживать, но не позволять ему разрастить, не дать ему сожрать всё вокруг.

Нависла тишина, которая нарушалась потрескиванием костра. Мистер Глауб сосредоточено обдумывал мои слова, однако ухмылка не стерлась с его лица. Он был доволен. Доволен тем, что я сказал, или тем, что это сказал я?

— Мистер Глауб.

— Мм? — профессор вышел из этого лёгкого оцепенения.

— А зачем вам душа этой девушки?

— Сэм, ты и так знаешь ответ.

— Да, но это же не будет Либен, это будет лишь оболочка с чужой душой.

— Я тоже об этом размышлял, но задумывался ли ты над родством душ? Когда люди выросли в идентичных условиях, любят одинаковые вещи, смотрят на мир одинаково, словно это твое отражение в зеркале?

— Но это ведь не родство душ. Родство, когда души друг друга дополняют.

— Да-да, ты прав, но ты понимаешь, о чём я говорю?

— Да, мистер Глауб, — меня сильно удивило, что профессор стал путать понятия.

— Душа, это не только двигатель человека, но и его чувства, его мироощущение. Вспомни результаты наших опытов. У Опытного Образца Номер Один — душа его девушки, поэтому в нём есть покорность, у Джуфа душа мальчишки, потому он предается экспериментам. Однако смотри, у Дуба душа орка, но при жизни он был кузнецом. Да, в нём есть жестокость, но его мозг и руки помнят, как нужно ковать, или, например, Опытный Образец Номер Три. У неё, несмотря на человеческий гипофиз, скотские сердце и мозги, и душа закоренелого преступника.

— Вы ведь понимаете, что полученный вами результат не будет Либен?

— И да, и нет. Мозг у моей возлюбленной никак не пострадал, тело никак не предалось гниению, но её душа покинула этот мир. Потому я и нашел девушку, которой примерно столько же лет, сколько было и Либен, и в то же время с такой же несчастной жизнью, как и у неё.

— Как вы это узнали?

— Она столь же одинока, какой была Либен.

— И как её зовут?

— А это имеет дело? У неё будет то имя, которое буду произносить я.

— Зачем это всё?

— Любовь не для каждого, Сэмвайз. Запомни мои слова. Любовь не для каждого.

Я до сих пор не понимаю значения произнесённых мистером Глаубом слов. Что он хотел мне передать?

Провинция Блейчмунд сильно влияла на наше общее настроение. За всё время пребывания в этих землях, мы ни разу не увидели солнечного луча. Оно всегда находилось за тяжелыми тучами. Дождь начинался внезапно и так же внезапно прекращался. Он не был проливным, а скорее легким, холодным, но приятным.

Снова и снова мы подходили к жителям деревень и расспрашивали про неизвестную нам девушку, но ответом была лишь тишина. Мы уже почти отчаялись, пока одна барышня нам не ответила:

— Ой, это же Аама Вивант. А на кой она вам?

Мы были настолько удивлены, что поначалу даже растерялись, но мистер Глауб прокашлялся и сказал:

— Мы от её троюродного дяди, лорда Виванта. Он живёт в провинции Йактпиль и обладает крупным имением, но так сложилось, что у него нет наследников, ровно, как и ближайших родственников. Он навёл справки и узнал про свою племянницу, Ааму. Лорд Вивант хочет с ней познакомиться лично, чтобы переписать всё наследство на неё.

Это была первоклассная ложь. Я даже сам на секунду поверил, из-за уверенности тона, с которым говорил профессор. По всей видимости, деревенская жительница тоже. Она даже в ладоши захлопала от радости.

— Ох, батюшки, счастье-то какое привалило бедняженьке Ааме! Только и горюшко по пятам ступает за бедолаженькой, едва свет мира нашего увидала. А тут хлоп, и заживёт милёха. Ох, батюшки! Ох, боженьки!

— Это всё, конечно хорошо, но где мы можем её найти.

— Ох, дурой к старости годам заделалась, — женщина стукнула себя ладонью по лбу, — Напрочь из башки моей выпорхнуло, что дитятко-то в столицу направилось порядка недельки назад.

— А кем вам приходится мисс Вивант? — уточнил я.

— Ох, так ведь как одинокою осталася деваха, так всей деревушкой нашей помогали бедолаге. Сами приютить не могли, своих хлопот хватало, но каждый потчевал малюточку чем мог: кто носочки тёплые подарит, кто платочек, кто прикормит, кто пригреет на время. Батюшка мой, да сохранят боги душу его, грамоте сиротинушку обучил. Девица трудолюбивая, да толку-то, молчаливая очень, да кожею бледной, как снежок опавший. Худющая, откормить так и хочется, но гордячка та еще, ест так, что и мыши сыты не будут и уходила работать в поле, а коль время свободное выпадало, так с книжонкою сидела, то калякала в ней что-то, то вычитывала.

— А зачем она направилась в город?

— Так за книжками своими ходит, да на заработки. Какие — спрашивать совестно, чем черти в городах не шутят!