— Что же это значит?

— Извлекая душу с помощью кристаллов Анима, тело начинает почти сразу уничтожать все воспоминания человека. Я пока не установил с чем это связано.

— Этого не происходило раньше?

— Происходило, но я не обращал внимания на запах. От гоблина и без того воняло, как от гнилушки.

Внутри меня что-то съежилось от напоминания о Кряхсе, однако я глубоко вдохнул запахи чеснока, и продолжил слушать мистера Глауба.

Профессор отложил мозг и вновь уставил взгляд на сердце девушки.

— Душа связана с мозгом. Это я точно знаю. Но каким образом? Ты же сам видел, что для проведения обряда необходимо держать руку на груди.

— Да, но пальцем другой руки вы давили ей на лоб.

— Нет, исключено. Это два независимых действия. Скажу даже больше, в нажатии на лоб нет никакой магии.

Мистер Глауб надавил большим пальцем мне на лоб. Меня мгновенно парализовало. Я чувствовал жгучий мороз в области, куда надавливал профессор, но ничего не мог поделать, даже моргнуть. Едва палец был убран, и всё прекратилось.

— Что… что это?

— Самое обыкновенное знание точек человека, вот еще один пример.

Профессор вновь надавил большим пальцем мне на лоб, а указательным и средним второй руки надавил мне на солнечное сплетение. Вновь паралич, но на этот раз я не мог даже дышать. Холодный пот выступил на моем лице. И вновь это всё прекратилось, едва мистер Глауб убрал руки. Я упал на колени и начал жадно хватать ртом воздух, пускай и переполненный запахом гнили и чеснока.

— Забавно, не правда ли? Всего две точки, но стоит их зажать на минуту, и человек мёртв.

Мне вспомнился профессор, чью фамилию я уже не помнил, который был найден два года назад мёртвым в своей кровати. Причиной установили удушье во сне.

Видимо мой взгляд был слишком многозначительным, потому как мистер Глауб слегка улыбнулся как бы говоря: “Верно мыслишь, Сэмми”.

Я решил хоть как-то перевести тему, и схватился за первый попавшийся вопрос, что всплыл в сумбурном потоке моих мыслей.

— Профессор, вы говорили, что мы сотворили голема.

— Абсолютно верно, Сэм.

— Но каким образом вы это решили, ведь големов делали только из глины?

— Какие мы невежественные. А как же железные големы, что до сих пор сохранились в Фальгорне, и являются личной стражей подгорного короля? Да, искусство сотворения големов было утеряно, многих глиняных истуканов и вовсе разбили, но голем сотворяется не только из глины, но из любой неживой материи. Нам же удалось сделать голема, можно сказать, из мяса.

— Что? Это звучит омерзительно!

— Но это так.

Я взглянул на покойницу, на её сгнивший мозг и на бьющееся сердце. Нет, слишком много чертовщины для моего понимания.

— То есть, она ожила, потому что мы посадили душу в её сердце?

— Абсолютно верно, если это можно назвать жизнью. Скорее выполнение вполне себе естественных функций тела.

— Что вы хотите сказать?

— Если мозг подопытного не поврежден, то мы можем вернуть его к жизни с помощью души, запечатанной в сердце.

— А должны ли сердце и душа принадлежать умершему?

— Это нам и предстоит с тобой проверить, Сэмми.

На следующий день тело Марлы было убрано в отдельное помещение склада, которое мы бережно переименовали в склеп. Температура в нём была ниже нуля, что способствовало замедлению разложения тканей. Мистер Глауб никак не прокомментировал это свое желание. Хотя мотивы мне были понятны. Если можно было оживить сердце, то можно ли оживить другие ткани? Мы хотели провернуть эксперимент с другими кристаллами души, но их мощности не хватало, чтобы дать жизнь, потому мы забросили все эти попытки. От лаборатории продолжало пахнуть гнилью, и мы никак не могли избавиться от этого смрада. Пришлось с ним просто смириться и входить в операционную строго в масках. Мозг девушки пришлось предать огню, некроз тканей нанес слишком большой вред, из-за чего использовать этот орган больше не представлялось возможным. Всё было готово к нашему следующему эксперименту.

Профессор решил привести юношу самостоятельно, аргументируя, что этот “образец” гораздо сильнее Марлы, а для сращивания моих костей такого рода нагрузка не желательна. Я приводил лабораторию в порядок, начертил по схеме специальный круг на столе, полностью соблюдая пропорции ингредиентов, а затем сидел с пером и листами, дожидаясь профессора.

Мистер Глауб привел, хотя правильнее сказать принес Хью в лабораторию, держа его словно котенка за шкирку. Жалко, что профессор не успел обучить меня этому заклинанию.

Однако едва юноша увидел меня, как оцепенение прошло.

— Это ты, сукин сын! Где Марла! Что ты с ней сделал!? Отпустите меня! Я этому ублюдку все зубы пересчитаю!

Он лихорадочно тряс ногами и руками, но всё было бесполезно.

— Молодой человек, успокойтесь. С вашей возлюбленной всё в порядке. Очень скоро вы увидитесь с ней, — профессор опустил его на пол, — Будьте любезны, ложитесь на стол, и не причиняйте вред моему коллеге.

Хью бросил на меня взгляд, полный ненависти и презрения. Он просидел в клетке в темноте двое суток, без еды и со скудными запасами воды, но он всё равно оставался сильным и крепким. Каким образом ему удалось не сломаться?

Последовала типичная процедура. Юноша разделся, лёг на стол, профессор надавил большим пальцем на лоб Хью, другую руку, заведомо порезанную ножом, на его грудь, вблизи сердца. Всё было готово. Мистер Глауб готовился прочесть заклинание, но его прервал юноша.

— Профессор, что это стучит?

Мистер Глауб ответил не сразу. Нажатием на лоб, он должен был отключить мысли юноши, да и в целом большую часть функций его мозга. Профессор нажал чуть сильнее. Я обратил внимание, что от нажатия ноготь мистера Глауба побелел. Но Хью по-прежнему смотрел в глаза профессору. Да, он не мог пошевелиться, но в то же время говорил и смотрел по сторонам. Мистер Глауб не нашел ничего лучше, кроме как сказать:

— Не отвлекайтесь, молодой человек.

— Какой-то знакомый ритм. Точно так же билось сердце Марлы. Столь же ровно и спокойно.

Мы переглянулись с профессором. Кивком головы он указал на свой правый карман. И зачем он всегда носил при себе эту штуку?

Я подошел к мистеру Глаубу и вытащил из кармана сердце девушки. Мне было не по себе держать его в руке, и я невольно стиснул его пальцами. Оно начало биться чуть быстрее.

— Это сердце… Это сердце Марлы! — закричал юноша и попытался встать, но палец профессора не давал ему такой возможности, — Он держит сердце Марлы!

Хью начал дрожать. Его мозг начал отчаянно отдавать приказы рукам и ногам, но те не могли его услышать. Юноша выглядел так, словно у него апоплексический удар, или же какой-то приступ.

— Марла! Ублюдок! Сукин сын! Я убью тебя! Будь же ты проклят! Да чтоб тебя Балаур сожрал! Чтоб молот Рейнхарда раскроил твой череп! Чтоб твоя голова торчала на пике Крига! Ублюдок! Молись богам, чтобы я не добрался до тебя!

Хью осыпал меня проклятьями как мог. В своих криках он перечислил весь пантеон и всю мою родословную. Да, меня оскорбляли и прежде, но никто прежде не пытался метнуть слово так, чтобы им меня уничтожить. Юноша кричал как одержимый. Я видел, как костяшки его кулаков побелели, от того как сильно он их сжал.

А что мистер Глауб? Он выкрикивал слова заклинания, стараясь перекричать Хью. Они оба дрожали от напряжения. Профессору тяжело давалось держать над юношей контроль. Пот проступал у него под маской. По тому как мистер Глауб часто моргал, я понял, что пот попал ему в глаза, поэтому я подошел к профессору, снял с его маску и платком стер крупные капли.

Хью и Лауфман пытались перекричать друг друга: один осыпая проклятиями меня, другой заклиная подопытного. Я не знаю, как долго длилась эта битва. Я забыл про стенографию и, затаив дыхание, следил за происходящим. Наконец я увидел сероватое свечение, что появилось под пальцами у профессора. Мистеру Глауб попытался медленно оттянуть руку, чтобы вытащить душу. И тут я увидел, что свечение имело вид руки. Душа держала руку профессора и тянула её обратно. Волнение перешло все допустимые нормы. Воздух казался разряженным, словно после удара молнии. Даже стол начал трястись от этой битвы.