Что же до народа дракхунов, то об их культуре мало что известно. Они редко с кем идут на контакт, а если и идут, то скрестив оружие.

Зачем я привёл такую длинную лекцию на тему этого народа? Потому что мы оказались правы, имя Джуф берёт свои истоки из этого султаната. Но это были воспоминания не барда, а мальчика, чью душу мы извлекли. Что было еще интереснее. Судя по внешнему виду мальчика, он не принадлежал к южному материку, и вероятнее всего это было не его имя. Тогда возникает вопрос. Откуда обычный деревенский беспризорник знал имя, которое принадлежит к заморскому султанату? Джуф не раскрыл завесу этой тайны.

На теле нашего реанимированного бродяги появились следы зубов, в том числе и крысиных. Одни приняли его как своего. Таинство этого ритуала и до сих пор является для меня загадкой. Это знак доверия? Какая-то проверка? Метка близости или что?

Также мы убедились, что волосы у наших мертвецов стали походить на солому, и они так же не восстанавливались. Мы это обнаружили по облысевшему виску Оонд. Судя по всему, наш бродяга дал бой Фьори, а именно вырвал у неё клок волос, поэтому она держала его всеми четырьмя руками.

Простите за мою бестактность, я же вам так и не описал внешний вид нашего Джуфа. Он был ростом чуть повыше меня и очень худощавым. Его светлые волосы достигали его плеч. Глаза приобрели цвет души мальчика, а именно серо-зеленого цвета. Острый орлиный нос дополняли тонкие губы. Щеки у него были впалые, видимо из-за голода. На вид ему было около тридцати лет. В пользу того, что он был бардом, говорили его длинные тонкие пальцы, а если взять во внимание мозоли, то Джуф в прежней жизни играл на лютне. После переселения души, наш реанимированный бродяга стал немного сутулиться из-за чего его волосы иногда падали на глаза. Руки Джуфа иногда охватывала судорога, из-за чего его пальцы непроизвольно сжимались. Вероятнее всего это происходило из-за конфликта мозга и души. Так же, как и у Ооно, оба глаза выражали абсолютно разные эмоции и чувства. Левый глаз смотрел с вызовом, в то время как правый кричал от страха.

Речь Джуфа не была нарушена, и это очень радовало. Он отвечал сразу же, без пауз, ровно, как и Оонт, но в то же время без такой явной агрессии. Да, пренебрежение чувствовалось, но видимо это исходило от этой троицы.

Что меня удивило, так это взаимоотношение Маяка и Джуфа. Я нередко видел их вместе, сидящими в “Звёздном зале”, как мы ласково провозгласили это место. Я слышал, что Джуф что-то говорил сломленному, но никогда не видел, чтобы Маяк ему что-то отвечал. Он просто смотрел на свой “Космос” и улыбался.

Но я всё-таки решил разгадать загадку имени “Джуф”, и мистер Глауб поддержал мое стремление, аргументируя, что мне давно пора немного поработать мозгами, пока серое вещество не окаменело. Может он и был прав, однако разгадка меня сильно удивила, и я стал по-новому смотреть на нашего Джуфа.

К вечеру того же дня я решил выбраться в селение, что находилось неподалёку. Однако мистер Глауб не желал меня отпускать в одиночку, потому он отправил вместе со мной Ооно. Но разгуливать по деревне в обществе реанимированного мертвеца может очень плохо кончиться, потому мы оба укутались в дорожные плащи с капюшонами, оттеняющими наши лица. Почему именно Ооно? Потому что он демонстрирует большую адекватность, чем Оонд, ходит ровно в отличие от Оонт, слушается мистера Глауба, чего не делает Маяк, а Джуф профессору просто нужен для исследований. Перед нашим путешествием мистер Глауб опустил руки на мои плечи и сказал:

— Сэм, будь осторожен и много не болтай.

— Да, мистер Глауб.

И мы вместе с Ооно вышли из нашего убежища. Была тихая лунная ночь, которую нарушал мягкий шелест травы. Склон был пологий, потому мы без особого труда спустились вниз. Один раз, правда, я оступился, и чуть было не скатился с горы, но Ооно удержал меня, успев ухватить край моего плаща. Я стал замечать, что реакция у нашего первого образца стала намного лучше. Да, он по-прежнему долго размышлял, перед тем как что-то ответить, но все остальные действия он производил почти без пауз. Не значило ли это, что его нервная система частично адаптировалась?

Мы шли в полной тишине. Еще бы, когда твой спутник — немой мертвец. Однако, когда мы вышли на дорогу, я сказал Ооно:

— Если будут задавать вопросы — говорить буду я. Хорошо?

Я заметил, как у Ооно сверкнули глаза, и понял, что сказал полную глупость, но реанимированный всё равно поднял большой палец руки вверх.

— Вот и славно.

Всё селение спало, кроме трактира, в котором даже играла музыка. Потому мы направились туда.

Это был самый наитипичнейший трактир, который себе можно вообразить. У него даже название было соответствующее: “Мычащая корова”. Это было заведение из разряда “для своих”. Поэтому едва мы переступили порог, как все разговоры и музыка стихли и две дюжины пар глаз устремились на нас. Я никогда не любил привлекать к себе внимание. Особенно становится некомфортно, когда ты одеваешься максимально неприметно, а в итоге выглядишь как чёрная овечка в стаде. Вот и сейчас мы с Ооно стояли в качественных дорожных плащах из тёмного сукна, в том время как нас окружали деревенские земледельцы в ободранных рубахах. Мы медленно прошли вглубь трактира, в сторону стойки трактирщика. Мне было не по себе от того, как тяжелые шаги Ооно эхом отзывались в помещении. Люди провожали молча провожали нас взглядом. У некоторых даже кружки зависли у лица. Наконец мы дошли до трактирщика.

Знаете, особую черту всех трактирщиков, а именно постоянно и тщательно протирать какую-то кружку? Неважно, грязная она или чистая. Они постоянно протирают одну и ту же кружку. Вокруг может быть гора грязной посуды, но конкретно эта кружка должна сиять. Все посетители должны видеть, что хозяин очень тщательно чистит посуду. Так вот этот трактирщик не стал исключением. Это был полненький лысый мужчина, и, судя по всему, он возмещал отсутствие волос своими густыми бровями, которые были похожи на двух спящих взъерошенных хомяков. Когда мы подошли к стойке, он приподнял одну бровь, видимо, чтобы лучше нас видеть.

— Че надо? — резко спросил трактирщик.

— Будьте добры кружку пива. Хью, ты будешь бифштекс? — Ооно вздрогнул от этого имени, но всё равно кивнул, — И один бифштекс.

— А, горожавые, — фыркнул трактирщик и отложил свою кружку, взял другую, менее чистую, и наполнил её доверху пивом, да так, что часть пены вылилась за края, — Э! Жена! Тут два горожавых бифштекса схавать захотели! Марш разогревать!

— Делать им нечего, на ночь объедаться, — проворчала женщина, более похожая на самку бегемота, чем на человека, причем не фигурой, а своими широкими чертами лица. Несмотря на ворчания, она послушно скрылась за дверью кухни.

Посетители, услышав знакомое слово “горожавые”, лишь синхронно презрительно фыркнули, как по взмаху дирижерской палочки, и продолжили заниматься своими делами. Все кроме одного мужика. Судя по его фартуку, покрытому сажей, он был кузнецом. Он сидел, скрестив руки на груди, и сжигал нас взглядом.

Что же до трактирщика, то он протянул мне пиво, которое было по-настоящему отвратительным на вкус, и мне сложно придумать какое-то сравнение, чтобы описать его пикантный вкус. Словно я ел сухую траву и запивал её дождевой водой.

— И откудава вы, горожавые? — с подозрением спросил трактирщик.

— Мы пришли издалека, начали наше путешествие из самого Элвенмуна.

— Из Элвенмуна? Я слыхал, что в нём живут одни педики. Вы тоже из этих?

— Эм… нет.

— А похожи.

Я решил пропустить мимо ушей эти оскорбления и перейти прямо к делу.

— Скажите, вам случаем не попадалось имя Джуф?

— Как-как? Джуф? Неа, ни разу. Это кто-то из ваших педиков?

— Нет. Нам необходимо найти владельца этого имени.

— Неа, ничем не могу помочь. Особенно вам, педикам.

Его грубый тон начинал действовать мне на нервы, однако я и тут промолчал. Ооно лишь фыркнул.