— Вот стрела, указывает путь в столицу, — меланхолично разъяснила Аама, после чего проследовала в заведение.

Девушка была умна, и её ум меня злил, но что я мог поделать? Мы последовали за ней в заведение. Ооно же остался в карете вместе с кучером. Аама попросила для себя отдельную комнату, аргументируя тем, что ей хочется побыть одной.

Мы вместе поужинали, и мисс Вивант, окончив свою трапезу, поднялась к себе. Мы же с мистером Глаубом остались одни в полупустом заведении. Трактирщик, как по всем законам жанра, полировал одну и ту же кружку в течение часа, правда он уже начинал клевать носом, а сидел за стойкой на случай, если нам еще что-то может понадобиться. Мы с профессором молча попивали эль. Я внимательно следил за ним, а его взгляд был устремлен куда-то в сторону. Первый терпение потерял я:

— Мистер Глауб, зачем мы везем Ааму с собой?

— Что? — мой голос вывел профессора из оцепенения.

— Зачем нам эта девушка?

— Я же уже отвечал тебе на этот вопрос.

— Нет, вы на него не ответили, — сказал я чуть твёрже.

— Что с того, что она с нами? — удивился профессор.

— Ну…

— Или тебя больше привлекает общество наших реанимированных друзей?

— Ну…

— Тогда что такое, Сэм? Почему ты так груб к мисс Вивант?

— Я не груб, — попытался я оправдаться.

— А я не слеп, Сэмвайз.

Профессор был похож на айсберг в этот момент. Мне даже стало не по себе.

— К чему эти сцены ревности, Сэм.

— Это не ревность…

— Не лги мне.

В глазах профессора промелькнули искры. Я же умолк и опустил глаза.

— Сэмвайз.

— Что?

— Подними на меня глаза.

Я нехотя подчинился.

— Откуда в тебе столько лицемерия? Я не твоя собственность, а ты не моя. Ты, как-никак, мужчина, а ведешь себя, как не пойми что.

— Я…

— Аама о тебе очень тепло отзывалась, но стоило мне оставить вас наедине, как она тебя возненавидела. Что ты ей сказал, Сэмвайз?

— Я ничего не делал.

— Она посвятила тебе стих, Сэм.

— Мне? Стих?

— Представь себе, да.

— И что в нём такого?

Искра промелькнула в глазах профессора, а затем его взгляд стал необычайно печальным, из-за чего моя напускная серьезность ушла в небытие.

— Она писала о том, что видит в тебе родственную душу, близкого человека. Что хочет с тобой познакомиться, подружиться. Весь стих был возвышенный, тёплый и нежный. А потом последнее четверостишье. Она дописала его, судя по всему, после вашего какого-то разговора.

— Что же она в нём написала? — осторожно спросил я, сжимая ручку своей кружки.

Мистер Глауб сделал большой глоток и сказал:

— Последнее четверостишье было переполнено болью и самобичеванием. Она называла себя обманутой и наивной дурой. Она не уничтожила строки, посвященные тебе. Лишь добавила свою ненависть к самой себе. Молодец, Сэмвайз. Ты не только гроза животных, так еще и разрушитель дамских сердец, — профессор по театральному поднял кружку вверх и осушил её в мою честь. Мне же стало безумно тошно. Только в тот момент я понял, что я натворил, что вся моя ревность и злоба были беспочвенны. Она вела себя так не для того, чтобы понравиться профессору, а только, чтобы сблизиться со мной. А я же её так грубо, можно сказать, отшил.

— Я должен перед ней извиниться, — сказал я, вставая.

— Ох, желаю тебе удачи, Сэмвайз, она тебе понадобится. А я еще посижу и выпью. Трактирщик! — крикнул профессор, — Повтори!

Мужчина аж подскочил на месте, чуть не выронив свою кружку, а затем наполнил её элем и отнёс к мистеру Глаубу. Я же направился в сторону спален.

Я какое-то время стоял перед спальней Аамы и прислушивался к звукам, доносившимся оттуда. Она не спала, потому что я слышал шаги в её спальне. Я осторожно постучал в дверь. В комнате наступила тишина, а затем шаги приблизились к двери.

— Кто это? — осторожно спросила Аама.

— Это я, Сэм. Нам нужно поговорить.

Девушка ответила лишь после длительной паузы.

— Нам не о чем с вами говорить, Сэмвайз, — последовал холодный ответ.

— Позволь мне перед тобой извиниться.

Я услышал, как щелкнул замок, а затем медленно открылась дверь. Я хотел пройти в спальню, но Аама жестом остановила меня.

— Зачем вы пришли? — она по-прежнему не смотрела на меня, а куда-то в сторону.

— Я хочу перед тобой извиниться, потому что поступил очень неправильно.

Аама отрицательно помотала головой.

— Нет, вы поступили правильно, я не та, перед кем вы должны так унижаться.

— Аама, что за глупости ты говоришь.

— Для вас я мисс Вивант, никак иначе.

— Но Аама…

— Мы не друзья, Сэмвайз, чтобы обращались друг к другу на “Ты”, - она бросила на меня такой проникновенный взгляд, в котором читалась непередаваемая боль, а затем снова отвела его в сторону.

— Я хочу перед тобой…

— Вами, — поправила девушка.

— Перед тобой извиниться, — настоял я.

Аама какое-то время молчала, а затем посмотрела мне в глаза.

— Нет, Сэмвайз, вы не хотите извиняться. Хотя бы самому себе не лгите. Я же вижу, как вы на меня смотрите. Вам я была противна с первой нашей встречи, — я хотел было остановить её, но она жестом приказала мне молчать, — Я знаю этот ваш взгляд. Я видела его с детства.

— Аама, мне правда перед тобой стыдно.

— Мисс Вивант, и нет, не стыдно. Я за свои двадцать лет неоднократно слышала подобные извинения. В последний раз меня повалили на пол и чуть не придушили. Вы не убийца, Сэмвайз, но я не даю людям второго шанса. Себе дороже. Разговор окончен. Спокойной ночи, Сэмвайз.

— Аама! — я хотел было остановить её, но она захлопнула передо мной дверь и закрыла её на замок.

— Для вас я отныне мисс Вивант. Когда наше приключение окончится — я перестану мозолить ваши глаза. Оставьте меня.

Я услышал, как скрипнула её кровать. Аама приглушенно дышала. Лишь на утро следующего дня я узнал, что она прорыдала всю ночь. Я должен был простоять под дверью, как однажды простоял мистер Глауб под моей. Но я настолько сильно разозлился, но не на себя, а на мисс Вивант, за то, что она отказалась даже попробовать меня простить, что вернулся в обеденный зал.

Мистер Глауб сидел, вытянув ноги на соседнем стуле и, попивая эль, смотрел на двери спален.

— Вы знали, что она не захочет со мной говорить, — сразу вспылил я.

— Разумеется. Женщины — очень ранимые и гордые существа, и стыдно, что ты к своим годам этого так и не понял.

Мистер Глауб вновь поднял кружку и осушил её в мою честь. А затем позвал трактирщика, но тут уже мирно дремал за барной стойкой, потому профессор, бранясь, чего с ним никогда прежде не происходило, подошёл к стойке и налил себе эль самостоятельно. Только сейчас я понял, что профессор был пьян.

Злость сменилась тревогой. Да, я видел, чтобы профессор пил, но никогда не видел его настолько пьяным. Сколько он выпил? Мы с ним пропустили по две кружки эля, затем, когда я пошёл мириться с Аамой, он заказал себе еще. Неужели за это время он успел осушить еще несколько?

— Мистер Глауб, может вам стоит перестать пить? — осторожно спросил я.

— Не правильный вопрос задаешь. Ты должен был спросить: “Мистер Глауб, мне составить вам компанию?”. Вот это — другое дело. Садись за стол, Сэмвайз и пей. Тебе тоже нужно продезинфицировать свои мозги, а то у тебя в них уже изрядно дурости накопилось.

— Что вы хотите сказать?

Профессор всунул мне кружку в руки и приказал:

— Пей. До дна пей, а не как скромная девица. Давай-давай-давай. Вот молодец. Это была штрафная, ха-ха!

Мистер Глауб самостоятельно наполнил еще кружки, и мы вернулись к нашему столу.

— Мистер Глауб, мне кажется, что неправильно заниматься самообслуживанием.

— Мне казеться, сто неплявильно, — передразнил меня профессор и сделал глоток, — Этот трактирщик хотел спать, и я ему спел. Пускай передохнёт. А что до самообслуживания — звон золотых монет способен задобрить любого трактирщика.