— К чему столь вульгарное слово? — поморщился профессор, — Ты мне лучше скажи, что такое убийство?

— Преступное лишение жизни кого-то, — процитировал я один из словарей.

— А что значит лишить жизни?

— Ну… убить?

Ладонь мистера Глауба со звонким шлепком встретилась с его лбом.

— Убить, это лишить жизни, а лишить жизни — это убить. Не расстраивай меня, Сэмми, такими логическими цепочками.

— Ну, хорошо, лишить жизни, значит сделать мёртвым.

— А что значит сделать мёртвым?

Я хотел было ответить: “лишить признаков жизни”, но вовремя прикусил свой язык. Вместо ответа я просто пожал плечами.

— То-то же, — удовлетворительно кивнул профессор, — Уверяю тебя, мы не будем никого убивать.

Не сильно-то я поверил словам мистера Глауба, но отступать было поздно.

Профессор закрыл дверь и подвал снова охватила тишина. Звукоизоляция в темнице была бесподобна.

За следующей дверью находилась кухня и продовольственный склад, в котором, как я заметил, было намного холоднее, чем в остальных комнатах. И как мистеру Глаубу это удалось?

За последней дверью находились спальни. Моя кровать, стол и шкафчик, а чуть дальше за дверью спальня профессора. Мне не нравилась перспектива того, что место, где я сплю, будет проходным двором, но, судя по всему, мистер Глауб опирался в выборе места своей кровати на те же самые доводы. Спорить я не стал.

— Ладно, Сэм, осваивайся в комнате и заходи в лабораторию, мы скоро начнем.

С этими словами он исчез в своей спальне и закрыл дверь на замок, оставив меня одного. Да, я и вправду влип.

Вам, наверное, кажется, что я ненавижу мистера Глауба за то, что из-за него я буду казнен. И да, и нет. Да, совсем скоро я смогу взглянуть на себя со стороны буквально, но, если быть до конца откровенным, я в некоторой степени благодарен моему одержимому профессору, потому что я смог увидеть то, что никто другой никогда прежде не видел. И пускай многие его эксперименты, о которых я скажу чуть позже, вызывали у меня настоящий ужас и преследовали меня в моих кошмарах, если бы у меня была возможность увидеть всё это снова — я бы не раздумывая согласился. Вам, наверное, покажется это диким. Что ж, скоро вы поймете, почему мистер Глауб был гением.

У меня не было своих вещей, а в карете я неплохо выспался, посему, как только я осмотрел свою комнату, то сразу же отправился в главный зал. К несчастью, я осознал, что все четыре двери идентичны друг другу, и я не помню, какая из них вела в библиотеку. Я мог бы, конечно, вернуться в свою спальню и дождаться выхода мистера Глауба, но мне, почему-то, стало стыдно, ведь мы с профессором условились увидеться сразу в лаборатории, а если бы я, словно дворняжка, дожидался бы мистера Глауба, то он мог посчитать меня бесхребетным и потерять ко мне всякое уважение. Так или иначе, я волновался как юная леди, впервые приглашенная кавалером на бал, а посему не хотел ударить в грязь лицом и приблизился к первой из дверей.

Будь проклят мой картографический кретинизм, нередко он создавал для меня массу неприятностей, особенно в коридорах Академии, из-за чего я весь запыхавшийся с опозданием влетал в аудиторию. Умудрился заблудиться в четырех дверях.

Наконец паника начала меня отпускать, и я перешел непосредственно к действиям. Первая же дверь, что я открыл, привела меня в “темницу”. Едва почувствовав мое присутствие, собаки подняли лай, тем самым пробудив крыс и кошек. Я хотел было уйти, но на глаза мне бросился злосчастный мешок, лежащий в клетке. Он был пуст. Это означало, что злосчастное существо находится где-то в тени. В комнате отсутствовало освещение, потому я вернулся в “прихожую”, снял со стены факел, и, держа его перед собой, стал медленно приближаться к клетке. С каждым моим шагом, пламя озаряло клетку все ярче и ярче, в полумраке я стал различать какой-то небольшой силуэт. Из клетки доносилось какое-то рычание, а также показалось два ярких, как янтарь, глаза.

— Сэмми! Скорее в лабораторию, чего ты там встрял? — раздался голос мистера Глауба.

От неожиданности я вскрикнул и выронил факел, который предательски упал в лужу и с шипением потух. Мне показалось, что кто-то в клетке смеялся надо мной. Я обернулся и встретился взглядом с этим загадочным существом, которое насмешливо щурило свои глаза.

— Да, мистер Глауб, я сейчас, — поспешно протараторил я и быстрым шагом приблизился к профессору.

— Что же тебя так в этот зоопарк тянет, Сэм? Не беспокойся, ты скоро познакомишься с каждым обитателем этой комнаты. Всему свое время.

— Но что сидит в…

— Всему. Свое. Время, — отрезал профессор, жестом указав на соседнюю комнату, в которую я послушно проследовал.

Наконец я попал в библиотеку. Я решил открыть дверь в лабораторию, но она не поддавалась, и только я решил изучить книги на полках, как на пороге появился профессор, держащий клетку с дюжиной белых крыс. Никогда ранее я не видел крыс с подобным окрасом. Несмотря на их залитые кровью глаза, они с любопытством осматривали мир сквозь свою решетку.

— Ну что, пойдем, Сэм, — добродушно сказал профессор, пощекотав пальцем крысу, подошедшую близко к краю клетки. Как мне показалось, она засмеялась.

— Дверь заперта, профессор.

— А ты её тянул или толкал? — усмешкой спросил мистер Глауб.

— Тянул, — пробормотал я, осознавая свою ошибку.

— Ну и дурак. Толкай её.

Едва она отворилась, как меня ослепило белоснежное сияние, когда мои глаза более-менее привыкли к освещению, я заметил, что его источником являются кристаллы, висящие под потолком.

— Профессор, что это?

— Это, мой дорогой, — люксла́писы, минералы, которые использует подгорный народ.

— Люксла́писы? Камни света, о которых вы мне рассказывали?

— Они самые, мой наблюдательный друг.

Насколько я помнил, эти камни стоят целое состояние, даже дворфы не позволяют себе их тратить направо и налево. Люкслаписы используются в декоративных целях, что, как говорил мистер Глауб: “Глупо и нецелесообразно”. До сих пор никому не известна причина, по которой эти камни излучают свет, хотя если верить священным писаниям, то это осколки второго Солнца, что когда-то давно припрятал бог горного дела Дарпин. У этих религиозников на всё найдется описание.

— А почему вы используете их для освещения?

— Ты опять включил почемучку? — иронично спросил профессор, опуская клетку с крысами на стол. Крысы, не привыкшие к яркому свету, прикрыли лапками свои чувствительные глаза, — Ну что же. Во-первых, факелы коптят. Во-вторых, пламя горит, и как следствие нагревает комнату, тем самым меняя условия работы. В-третьих, раз пламя горит, то, значит, сжигает кислород, создавая неблагоприятную для работы обстановку. В-четвертых, факел может в неподходящий момент потухнуть, а языки пламени создают мерцания. В-пятых, люкслаписы предоставляют лучшее освещение, чем обычные факелы, что очень важно в нашей работе.

— И что мы будем делать?

— Ха, скоро увидишь, Сэмми, — загадочно ухмыльнулся профессор.

Бри неспокоен, словно чувствует, что я собираюсь рассказать. Не мудрено, мне и самому противно вспоминать всё это, но я должен передать все в мельчайших деталях, чтобы хоть немного очистить свою душу.

Мистер Глауб опустил руку в клетку и достал оттуда крысу. Она ничем не отличалась от других, такая же белая и безликая, как и все остальные. Клетку же он накрыл плотной тканью.

— А это зачем? Чтобы крысы не пугались? — пошутил я.

— Именно. Они с момента своего рождения видели мою руку, кормящую их. Для их маленького мира я равносилен Богу. Крысы меня слушают и не боятся. Но что же случится, когда на их глазах из-за меня пострадает кто-то из них? В них появится страх, они поймут, что могут стать следующими, между ними начнется битва, одни будут пытаться сбежать от злой судьбы, или же устроят настоящий переворот, другие же смирятся и будут надеяться, что их мои опыты не коснутся. Именно поэтому социальные эксперименты нагляднее проводить на крысах.