Профессор очертил на столе круг из порошка селитры и расписал углем по его периметру какие-то руны. Я заметил, что мистер Глауб не надевал свои перчатки, из-за чего его пальцы почернели.

Когда приготовления были окончены, профессор осмотрел рабочее место тщательнее, чем мать милосердия свой обед в приюте, в котором я вырос, после чего сказал:

— Было использовано сорок унций известковой селитры, перемешанной с пятью унциями сушеного чертополоха и шестью унциями человеческого праха. Что ты на меня так смотришь? В гильдии алхимиков этого добра полным-полно, особенно последнего ингредиента. Не отвлекайся. Так же было использовано сто пятьдесят грамм древесного угля, полученного путем пиролиза вечноцветущего ясеня из леса Мориноя. Хм, вроде все в порядке. Сэм, будь любезен, приведи ко мне первую подопытную.

— Девушку? — уточнил я.

— Я же сказал, подопытную.

Не знаю почему, но я ощутил некоторое отвращение от того факта, что мы в первую очередь будем проводить опыты на девушке. Я до сих пор не могу объяснить причин, вызванных этим фактом. Но мистер Глауб, судя по всему, догадался о причинах моего сомнения, потому со вздохом сказал:

— Её душа чище, чем у второго подопытного. Если она увидит, что её возлюбленного увели, а затем вернулись за ней, то это будет для неё серьезным ударом, и это может свести на нет все наши труды. Вопросов больше нет? Вот и славненько. Быстро за ней.

Что поделать, пришлось пойти. Едва я открыл дверь темницы, как с ужасом осознал, что заклинание контроля было снято. На меня посыпались мольбы о помощи, прерываемые всхлипами Марлы. Скрепя сердце я подошел к клетке с девушкой и, повернув ключ, распахнул дверцу. В их глазах появилась надежда, они что-то говорили, но я не мог разобрать слов. Я словно находился в тумане. Нет, в эфире. Мне не хватало дыхания, когда я схватил девушку за запястье и с силой вытянул из клетки. Она так громко закричала, что все внутри меня заледенело.

— Ах ты сукин сын! Не смей трогать Марлу! Если хоть волос с неё упадет, я найду тебя и убью! Ты меня понял!? ПОНЯЛ!? Марла! Я спасу тебя! Держись! Борись до конца!

Девушка кричала и пиналась, стараясь вырваться. Хью же истошно бил прутья, в надежде, что они поддадутся. Но он не знал, что это бесполезно.

Мое терпение подходило к концу, и, не выдержав очередного пинка от Марлы, я ударил её по щеке со всей силы тыльной стороной ладони. Девушка от неожиданности опешила и просто тихо хныкала, оставив всякие попытки к сопротивлению. Я до сих пор не знаю, почему я её ударил. Мне очень хотелось, чтобы она замолчала. Мне было безумно страшно.

Юноша же в слепом отчаянии начал орать как одержимый бабуин, сотрясая прутья клетки.

— МАРЛА! МАРЛА! МАРЛА!

Когда я закрывал дверь, то он издал истошный вопль, от которого меня всего начало трясти. Я только и смог, что прошептать: “Простите меня”. Но невозможно простить человека за то, что произошло позже.

Я привел девушку в лабораторию к мистеру Глаубу. Она от страха прижалась ко мне, не переставая рыдать. Неожиданно я почувствовал, что слезы текут и у меня по щекам.

— Ты молодец, Сэм. Выпей вина, успокойся немного, я пока окончу приготовления.

Я откупорил бурдюк и жадно присосался к нему, выпив его до дна. Не помогло. Но я решил не подавать виду, вытер рукавом свои слезы, сел за пергамент и приготовился к записи. Профессор потребовал, чтобы я досконально точно описывал каждое его действие. Именно поэтому я до сих пор столь отчетливо помню, что происходило в тот вечер.

Мистер Глауб был очень галантен с Марлой.

— Прошу прощения за представленный дискомфорт. Меня зовут Лауфман Глауб, я профессор Академии Магов и Волшебников Элвенмуна, — профессор демонстративно поклонился, словно артист на сцене, — Мы, с моим коллегой Сэмвайзом — ученые, и на пороге грандиозного открытия! И вы, юная леди, можете нам в этом помочь. Прошу, раздевайтесь и садитесь на стол, в этот круг. Не бойтесь, он абсолютно не опасен.

На удивление девушка послушно медленно стянула с себя платье.

— Будьте любезны, полностью, — попросил профессор.

Она обнажилась полностью. Это был гипноз, или же послушание вследствие шока?

— Очень хорошо. Будьте любезны, ложитесь на стол и прикройте глаза.

Мистер Глауб поднял руки над девушкой и прочитал заклинание, слов которого я, пожалуй, не буду приводить во избежание повторение этих кошмаров. После этого профессор достал кинжал и полоснул им по своей ладони. После этого он опустил левую руку девушке на лоб, а правую на её грудь, в области сердца. Марла начала часто и нервно дышать. Профессор продолжил чтение заклинания, сжимая свою правую руку. Мистер Глауб большим пальцем левой руки надавливал ей на лоб. Девушка истошно закричала, но не могла пошевелиться. Мне казалось, что я оглохну от её крика. Марлу всю трясло, она испытывала настоящую агонию, она осознавала, что умирала, но ничего не могла этому противопоставить. Душа покидала её тело. Я видел яркое голубое сияние, что исходило из-под пальцев профессора. На его лбу появились капельки пота. Мне было страшно, и я как одержимый стенографировал всё, что видел, каждый шаг, жест. Я видел, как правая рука мистера Глауба стала подниматься, а за ней и девушка. Но её голова, ноги и руки были плотно прижаты к лабораторному столу. Я стиснул зубы, мне казалось, что это мою душу выдергивают подобным образом. Девушка сильно побледнела. Её глаза были алыми от напряжения, она уже сорвала свои голосовые связки и просто хрипела. Какая же это, наверное, агония! Все это продолжалось долгих полчаса. Девушка умолкла. Навсегда.

Это закончилось также внезапно, как и началось. Мистер Глауб повернулся ко мне утомленный, и в то же время довольный собой. В его окровавленной руке лежал серо-голубой кристалл размером чуть больше сливы. Это означало, что наши расчеты оказались верны. Чем чище и невиннее человек, тем больше и могущественнее кристалл.

Хью мы решили оставить на потом. Уж слишком мы были утомлены извлечением души юной Марлы. Мистер Глауб оставил меня, чтобы я переписал свои стенографические заметки, а сам ушел, забрав с собой душу девушки. Переписывать мне пришлось в лаборатории, рядом с телом девушки. Профессор сказал так же отмечать любые изменения, которые могут произойти с ней. Однако моих поверхностных патологоанатомических знаний хватало лишь на констатирование смерти. Да и мне было почему-то страшно смотреть на Марлу, хотя я не уверен, можно ли её уже воспринимать за человека? Чем она отличалась от продукции любой мясной лавки? Разве что она не была разделана. Боги, откуда у меня эти мысли!? Это же бесчеловечно воспринимать человека как кусок мяса! Это неправильно! Это… это…

Проклятье, я никак не могу сформулировать свою мысль на этот счет. Надо отбросить посторонние чувства и писать, как есть.

В общем, пока я расшифровывал свою стенографию, до меня дошел резкий характерный запах. Запах гниения. Это было очень странно, ведь после извлечения души не прошло и получаса, хотя гниение наступает через сутки-двое после смерти. Я отложил записи и приблизился к девушке. Запах явно доносился от неё, однако видимых следов гниения я не мог обнаружить.

Я побежал к мистеру Глаубу, благо он находился в библиотеке. Я застал его за сравнением кристалла Марлы и кристалла гораздо меньшего размера.

— Мистер Глауб, тело стало разлагаться, вы должны на это посмотреть.

— Разлагаться? — профессор встал, опустив душу девушки в свой карман, — Идем.

Запах гниения отчетливо слышался во всем помещении. Мистер Глауб поднял левую руку и медленно начал её опускать. Я почувствовал, что температура в лаборатории стала соответственно понижаться. Затем профессор извлек свой чемоданчик с хирургическими принадлежностями.

— Сэм, будь любезен, сбегай на склад за чесноком и возвращайся, мне необходима твоя стенография.

— Да, мистер Глауб.

Когда я уже вернулся, профессор был одет в белый халат и натянул свои белые перчатки. На столике рядом лежало две маски, чем-то напоминающие птичьи черепа. Обычно их носили лекари, имеющие дело с чумой. Зачем они нам?