Глубокий вдох и длинный выдох.

— Мистер Глауб!

Но, увы, профессор уснул.

Итак, профессор спал. Я не решился мирно дожидаться его пробуждения, уж слишком сильно во мне кипело негодование, поэтому я решил хотя бы осмотреть другие комнаты. Говорят, что дом человека наглядно демонстрирует его характер. Что ж, посудите сами.

Дом сам по себе был двухэтажный, но с высокими потолками, почти что десятифутовыми, однако двери были относительно небольшими, и их преспокойно можно было бы разместить друг над другом. Сделаны двери были из цельного дуба, о чем говорило наличие колец на краях. Стены в комнатах, что мне попадались, были нейтрального цвета. Преимущественно белого. Источниками света являлись большие окна, а также канделябры, сделанные из какого-то дешевого металла. В общем-то, это всё, что можно рассказать про дом мистера Глауба. Никаких статуй, никаких картин, никаких безделушек, которыми обычно переполнены дома. Количество мебели тоже было скудно. Я от силы насчитал дюжину стульев, пару диванов и три кресла, не считая мебели, что находится в кабинете профессора. Даже обыкновенных ковров не имелось. Пол состоял из больших плит серого оттенка, без каких-либо узоров. В этом весь Лауфман. Если на полу или на стенах будут рисунки, то люди при неудобном разговоре будут тщательно изучать их. Практическое применение его философии на лицо.

Его дом и домом-то назвать трудно. Свой дом всегда стараются синонимировать со словом уют. Я же в этом нейтральном пространстве испытывал лишь дискомфорт, вся обстановка действовала на меня угнетающе. Кто-то был бы счастлив, имей он дом с десятью комнатами, но все они выглядели так пусто, так подчеркнуто строго, словно я находился в приюте матери милосердия, которая испытывала эстетическое удовольствие от причинения неудобств своим подопечным, а в случае вопиющего неповиновения, коим могла являться банальная перестановка мебели, сажала в угол на горох. Но меня малость увело в сторону, вам вряд ли интересны особенности моего прошлого.

Странствуя по одинаковым пустым комнатам, на втором этаже я попал в какое-то подобие зала. На стенах были развешаны всякие грамоты и документы, говорящие о заслугах профессора, стояли крупные шкафы, на которых лежали, угадайте что? Правильно, книги. А также из этой комнаты был выход на балкон, из которого открывался вид на пахотные поля и на далекие леса Мориноя, считающиеся родиной эльфов и в которых и по сей день живут их лесные представители. Пускай до лесов несколько часов пути, деревья были настолько высоки и величественны, что казались какой-то неестественной стеной. Поговаривали, что из двух деревьев из этого леса можно смастерить целый фрегат, настолько они огромны. Вокруг леса Мориноя всегда витал ареол загадочности, ввиду ревностной защиты эльфами своих земель. Лишь единицы возвращались живыми оттуда.

Стен у Элвенмуна не имелось, потому как город защищен с помощью магического купола, который способен выпускать, но не впускать. Чтобы хоть как-то разграничить территорию города, по периметру купола находится живая изгородь, не более метра высотой. До границы Элвенмуна от дома мистера Глауба было не более получаса ходьбы. Несмотря на наличие магического купола, птицы спокойно пролетают над городом. Объяснения этому феномену — нет, по всей видимости лишь пернатые обладают иммунитетом к этому заклинанию. Все остальные натыкаются на невидимую стену. Ах да, не рекомендуется передумывать в процессе перехода через стену. Если на полпути решишь вернуться обратно, то магическая стена вмиг станет вполне материальна на ощупь, что может привести к летальным последствиям. Опасно, зато из вне не могут напасть. Правда магам и колдунам академии Элвенмуна наносится специальная защитная руна, которая позволяет беспрепятственно проходить сквозь купол, но секрет этой руны передается от верховного магистра к верховному магистру, и о ней не знают даже колдуны коллегии Фаулхэксе. Поговаривают, что в состав специальной краски входит голубиный помет, но это лишь студенческие спекуляции. Даже мистер Глауб ничего не знал о её составе. Или же просто не хотел рассказывать?

Но вернемся в дом профессора. Я решил вернуться в его кабинет, посмотреть, как он. Чертов топографический кретинизм, и мания мистера Глауба приобретать одинаковые двери. Перейдя десяток комнат, я наконец-то вернулся в ту, откуда началась моя экскурсия. Профессор по-прежнему спал, правда, кто-то бережно укрыл его пледом. Чуть в отдалении находилась комната, которую я еще не исследовал. По всей видимости, это была спальня мистера Глауба. Я подошел к двери и аккуратно толкнул её.

Спальня разительно отличалась от всего сдержанного содержания дома. Стены были приятного персикового цвета, посередине комнаты стояла большая двуспальная кровать, толстые шторы и, что меня больше всего поразило — портрет. Это был портрет молодой девушки с густыми черными волосами, карими глазами и длинными тонкими пальцами, державшими серебряный кубок. Она была в чёрном легком платье и смотрела немного взволновано в сторону художника. Черты лица её были прямыми и нежными, глаза раскосые, а губы тонкие и алые. Она была неописуемо обаятельна и красива. Под портретом значилось имя: “Либен Глауб”. Я не знал, кем была эта девушка для профессора: сестра, мать, супруга или дочь, но судя по всему, она играла важную роль в его жизни, потому как портрет лучше всего видно, если лежать на кровати. Чем дольше я смотрел на неё, тем сильнее мне становилось не по себе. Я заметил на её тонких запястьях шрамы, а под глазами темные синяки, судя по всему от бессонницы, а её кожа была болезненно бледна. Она была прекрасна и ужасна одновременно. Я не выдержал её пристального взгляда и вышел из комнаты. Я не стал будить мистера Глауба и просто отправился к себе домой.

Боги улыбаются мне. Начался обильный ливень. Тюремщик сказал, что если дождь не стихнет, то казнь придется перенести. Надеюсь, что успею все записать.

Я не буду рассказывать, чем я занимался всё это время, после того как мы вернулись с мистером Глаубом в Элвенмун. Скажу лишь, что тогда я три месяца не видел профессора. Он не появлялся на работе, и в то же время не появлялся дома. Или же прислуга мне просто лгала. Так или иначе, у меня оставалось очень много вопросов, на которые мне нужны были ответы, и это незнание начинало сводить меня с ума. На протяжении трех месяцев я непрерывно прокручивал все то, что происходило в убежище. Кто такая Либен? Почему прислуга столь безэмоциональна? Неужели мистер Глауб правда собрался кого-то убивать? И почему это всё началось?

Я ложился спать и видел девушку с портрета в той “темнице”, в клетке на месте Кряхса. Она истерично кричала, в то время как профессор монотонно читал какое-то заклинание. И все это под вой перепуганных собак и скрежет крыс. Я уже был сыт по горло этим кошмаром, и он долго меня преследовал. Из-за этого я стал очень нервным и дерганым, а моя замкнутость лишь усугубилась. Я старался затушить эти видения в эле, но алкоголь был бессилен.

Наконец мистер Глауб вновь возник в моей жизни, а если конкретно, то он возник ночью в моей спальне.

— Сэм, собирайся, нам пора.

Я ответил что-то несвязное и стал машинально собираться. Когда я окончательно проснулся, то обнаружил, что уже сижу в карете профессора, которая покидает пределы Элвенмуна. Наконец я взглянул на лицо мистера Глауба и невольно вскрикнул.

Он выглядел старше, чем я его видел в прошлый раз. Его кожа обвисла и была какого-то неестественного воскового оттенка, а черты его лица еще сильнее заострились, как у тяжелобольного.

— Что с вами произошло!?

Профессор потрогал руками свое лицо и хрипло пробормотал:

— Проклятье, я забыл сотворить заклинание.

Мистер Глауб взял большую чашу, наполнил её водой из бурдюка и начал проговаривать какое-то заклинание, после чего глубоко вздохнул и опустил лицо в воду. Какое-то время он просидел неподвижно, а затем выпрямился, и предо мной оказался хорошо знакомый мне сильно помолодевший профессор, которому на вид едва можно дать двадцать пять лет. Какое же удобное заклинание. Однако я заметил, что руки его остались дряблыми и стариковскими. Мистер Глауб поймал мой взгляд.