Сколько времени я провел без сознания — неизвестно. Очнулся я в нашей лаборатории, от чего я сразу подумал о худшем из возможных вариантов. Возле стола стояла Оонт. Едва я открыл глаза, как она съязвила:

— Тухляк не скопытился.

Надо мной тут же возник мистер Глауб. Его глаза были красные, под ними были синяки, как следствие бессонных ночей. А главное, на его лице была щетина. Профессор брился утром и перед сном, аргументируя, что на лице не должно быть ни единой волосинки, потому что борода лишь мешает и отвлекает. Сколько же я пролежал без сознания.

— О, Сэм! С тобой всё в порядке! — случилось то, чего я никак не мог представить. Мистер Глауб обнял меня и прижался лбом к моей груди, — Я боялся, что убил тебя!

— Подумаешь, вы бы смогли меня воскресить, — криво усмехнулся я.

— Сэмми, не говори глупостей.

Я никогда не видел профессора таким… человечным, если можно так выразиться. Я впервые видел его напуганным.

— Сэмвайз, ты последняя моя связь с миром. Если не будет тебя таким, какой ты есть — я пропал.

— А как же наши Опытные Образцы?

Я услышал, как Ооно презрительно фыркнул.

— Они ни за что не смогут заменить тебя, Сэм. Ты мне нужен.

— Нужен? — удивленно переспросил я?

Профессор сильнее стиснул меня в объятиях и прошептал:

— Прошу, Сэмми, не оставляй меня одного с ними.

Я опустил свою руку на плечо профессора, с ужасом отметив, что я стал бледнее на два тона.

— Мне больше и некуда идти, мистер Глауб. Я с вами до самого конца.

— Спасибо тебе большое, Сэм. Я думаю, что тебе нужен больший уют, — профессор выпрямился и твердым голосом сказал, — Опытный Образец Номер Два, перенеси Сэмвайза в его спальню.

— Да… — прорычала Фьори, аккуратно подняла меня своими нижними руками, очень бережно прижимая меня к своей груди, насколько на это способен реанимированный труп, и отнесла меня в покои, так же бережно опустив на кровать.

— Спасибо большое, Опытный Образец Номер Два.

— Гряз-ный… Муж-лан… Бо-ги-ня… — проворчала она, выходя из спальни.

Что это всё значило? Я уже ничего не понимал в этом мире. Какой-то дом для душевнобольных, не иначе!

Я до сих пор не знаю точно, что со мной произошло в тот день. Мне на себе удалось почувствовать насколько болезненно извлечение души. Многие говорят, что роды — самый болезненный процесс. Я больше чем уверен, что роды и близко не лежали с тем, через что проходят все наши подопытные. Такое и инквизиторам в пыточных и не снилось.

Я не знаю точно, извлек ли профессор мою душу в тот день, но без сознания я пролежал три дня. В защиту факта, что моя душа осталась при мне выступает моя память, которая никак не нарушилась после этого события. Хотя может лучше бы я и потерял память, чтобы не помнить всех тех кошмаров, которые в дальнейшем удалось мне лицезреть.

После этого происшествия мистер Глауб стал более внимательным ко мне. По всей видимости, страх моей смерти отрезвил его, и дал понять, что помимо мёртвых существуют еще и живые. Но своим вниманием ко мне он еще больше настроил наших покойников против меня. Профессор мне однажды признался, что сам их немного опасается, однако хочет изучить процесс реанимации, потому и не избавляется от них. Я боялся заикнуться о Либен, уж слишком болезненно мистер Глауб воспринимал любые напоминания о ней. Сколько прошло времени с её смерти? Десять лет? Пятнадцать? Она должна была уже давно разложиться, а значит, его покойная возлюбленная станет чем-то вроде наших опытных образцов, и то лишь в лучшем случае. Страшно и представить. Но зачем мистер Глауб изучал пересадку органов, сшивал и пришивал новые конечности своим подопытным? А что, если тело Либен Глауб не сохранилось, и профессор планирует его воссоздать? Эти вопросы ни на минуту не покидали меня, когда я находился в обществе мистера Глауба.

Он мне также рассказал о своем эксперименте с печатью захвата души, что осталась клеймом на его руке. По факту он повторил ритуал захвата, но вместо стола использовал свою ладонь. Но едва он произнес заклинание, как реагенты загорелись голубым пламенем и оставили этот шрам. Это клеймо постоянно зудит, если можно так выразиться. Единственное, что ослабляет это чувство — использование печати по прямому назначению. Такова плата, как выразился мистер Глауб, за удобства.

Так мы и проводили пару последующих дней за обсуждениями и беседами. Профессор был открыт как никогда ранее. Однако меня не покидало странное чувство от этих бесед. Я чувствовал фальшь, неискренность в словах мистера Глауба, словно он всё говорил, чтобы усыпить мою бдительность и подозрительность. Самым обыкновенным образом пытается заговорить мне зубы. Он хотел так извиниться за то, что чуть было меня не убил?

Смешно, а ведь я правда тогда был близок к смерти. Но я почему-то не испытываю злости к профессору за это. Даже сейчас, если бы я узнал, что под маской моего палача будет скрываться мистер Глауб, то моя голова покатится с плахи с довольной улыбкой. Что уж таить, я и сейчас сижу, и улыбаюсь, пока пишу эти строки. Я знал, что умру из-за Лауфмана. Я был твердо уверен в этом, едва согласился помочь ему в той таверне. Злюсь ли я на него? Я не знаю. Но если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, то я всё равно согласился бы помогать мистеру Глаубу в его экспериментах. Ближе этого человека у меня никого никогда не было, и я за многое ему благодарен.

Но хватит всей этой юношеской лирики обреченного на смертную казнь. Один вопрос меня всё-таки ужасно мучил, и я не мог не задать его профессору:

— Мистер Глауб, почему вы научили наши опытные образцы ритуалу извлечения души?

— О, всё очень просто, Сэм. Процесс создания кристалла Анима очень утомительный. Да, я совершил ошибку, когда поместил рабочий мозг в безрукое тело. Опытный Образец Номер Два абсолютно бестолкова, мозг её слишком подгнивший, и потому она уже достигла своего потолка, научившись управлять всеми руками. Опытный Образец Номер Один у нас немой, но в то же время обладает заторможенной реакцией. Опытный Образец Номер Три превзошел все мои ожидания. Этот подопытный сумел эволюционировать мозг коровы. Ты ведь помнишь, что я заливал этому образцу раствор в черепную коробку из-за того, что мозг был маловат?

— Разумеется.

— Так вот мозг у испытуемой вырос. Раствор впитался в серое вещество и повлёк его дальнейшее развитие. Я проводил парочку психологических экспериментов. Да, животное начало всё еще преобладает в этом опытном образце, даже несмотря на то, что органы были использованы вроде бы травоядных мирных животных. Понятие морали и рациональности так же отсутствуют, ровно, как и чувство страха.

— Мистер Глауб, а чью душу вы вложили в это тело?

— Одного паренька, он должен был пожизненно гнить в темнице.

— А за что его туда посадили?

Профессор призадумался.

— Ты думаешь, что проблема может заключаться в этом?

— Кристалл, между прочим, был чуть больше чем у Кряхса. То есть у гоблина.

— Сэмвайз, ты хочешь сказать, что характер передается через душу?

— В том числе, мистер Глауб.

— Но это же абсурдно, Сэм.

— Мистер Глауб, — мои губы растянулись в улыбке, — Это вы мне будете говорить про абсурдность?

Профессор в ответ лишь рассмеялся, а затем по-отцовски похлопал меня по плечу:

— Сэмми, как же ты всё-таки вырос за эти полгода.

— Еще бы, с таким-то учителем.

— Спасибо тебе, Сэмвайз.

Еще одно немаловажное место в наших исследованиях занял Опытный Образец Номер Четыре. Вы можете спросить почему? Ну что ж, я расскажу вам чуть подробнее о нём.

Мы прогуливались с мистером Глаубом возле нашего убежища. Он редко брал меня с собой на прогулки, предпочитая одиночество, потому я по-особому обрадовался, когда получил приглашение от профессора. Мы прошли вместе до озера, что находилось почти в получасе ходьбы. Мистер Глауб оставил безопасность дома на нашу воскрешенную троицу. Они никого не впустят, а если и впустят, то не выпустят. Не самая приятная перспектива, но всё же.