Вся эта суета поднималась из-то того, что городским таможенникам предстояло оценить товар и собрать плату, которую граф направлял на строительство самого современного сооружения тех дней — канала Рек-Комталь, чтобы отвести воду в город из реки Бесос.
В толпе ожидал всадник на спокойном чалом мерине — молодой человек среднего роста, а густой загар выдавал в нем человека, привыкшего проводить много времени на свежем воздухе. У него были карие глаза, длинные черные волосы и довольно привлекательное лицо. Выступающий подбородок с ямочкой говорил о твердом характере и сильной воле — несомненно, именно эта фамильная особенность и легла в основу семейного прозвища, поскольку звали его Марти Барбани [3].
По бокам коня свисали две седельные сумки. Юноша терпеливо дожидался своей очереди, поглаживая по шее чалого. Время от времени он прикладывал руку к карману на груди, где хранил все свои сокровища и среди них — письмо, от которого зависело его будущее. Одет он был в длинные облегающие штаны с кожаными тесемками, завязанными на щиколотках, домотканую шерстяную рубаху и саржевый плащ, перекинутый через голову и стянутый поясом, концы которого спадали на бедра. На ногах — дорожные башмаки из оленьей кожи, а на голове — зеленая шапочка, из тех, какие носят егеря и мастера соколиной охоты.
Пока юноша медленно двигался в очереди, он снова и снова мысленно возвращался к своему решению покинуть отчий дом и сопутствующим этому обстоятельствам.
Его путешествие длилось уже три дня — началось оно в Эмпорионе, а закончится должно было в Барселоне, с божьей помощью. Однако он даже и вообразить не мог, куда приведет его жизнь и необыкновенная судьба. Сейчас же он мысленно бродил в местах далеких и родных. Родился он в деревушке неподалеку от Эмпориона, на ферме, которую щедро пожаловал его семье граф Уго, а потом, при деде Марти, граф Конфлана позволил своему вассалу вырубить лес, и на месте шумной листвы появилось двенадцать фейш и три мундины обработанной земли [4].
Марти был единственным сыном Гийема Барбани де Горба и Эммы де Монгри — неравного союза, которому противилась семья Эммы, хотя Гийем Барбани был всего лишь наемником на службе у Эрмезинды Каркассонской, а прежде — у ее мужа Рамона Борреля, графа Барселоны. Он защищал границы графства и участвовал в мелких набегах и вторжениях на территорию мавров — короля Лериды.
Семья матери Марти жила в столице Гаррочи и отреклась от дочери, когда та решила выйти замуж за этого наемника, почти что разбойника с большой дороги, и в результате семья лишила ее наследства и пожертвовала всё состояние влиятельному монастырю Клюни.
Эмма хотела, чтобы Марти посвятил себя церкви, однако он и не смотрел в сторону алтаря. Сколько себя помнил, он всегда мечтал стать похожим на любимого деда по отцовской линии, который в детстве служил ему главным примером для подражания. Старик заметно прихрамывал на левую ногу, но никогда не рассказывал, когда и при каких обстоятельствах получил это увечье. Но когда маленький Марти жаловался, что отец все время на войне и его никогда нет дома, старик виновато разводил руками, пытаясь объяснить, что многим людям по воле судьбы приходится исполнять свой долг.
Этим разговорам — как, впрочем, и любым другим — пришел конец, когда со стариком случился удар. С тех пор он лежал, как бревно, возле камина, пуская слюни. Однажды вечером, вернувшись домой с полевых работ, домочадцы нашли его мертвым. На следующий день гроб с его телом водрузили на погребальную повозку и увезли на кладбище, где похоронили в священной земле церкви Кастелло [5], где он упокоился, оплакиваемый своими соседями и друзьями, провожавшими его в последний путь. Возглавляла печальную церемонию мать Марти. Это было самое первое большое горе в жизни мальчика, ему тогда исполнилось семь лет. В тот день он окончательно понял, что не собирается ограничивать свой мир окрестными рынками и ярмарками, чтобы продавать выращенный семьей урожай. Он не желал гнуть спину от восхода до заката, как дед, чтобы его собственная жизнь закончилась так же: стуком комьев грязной земли, падающих на крышку гроба под монотонное бормотание священника.
Годы его детства прошли в необоримой жажде знаний. Его мать, в чьих волосах прибавлялось все больше серебра, все еще надеялась, что он посвятит жизнь служению церкви и заставляла сына дважды в неделю седлать Мулея — старого осла, страдающего астмой и по этой причине освобожденного от всякой другой работы. Марти отправлялся в соседнюю деревню, где дон Сивер, приходской священник деревни Вилабертран, взялся обучать его четырем действиям арифметики и основам грамматики за скромное вознаграждение в виде зерна или овощей с их поля, а иногда — курицы или кролика. Он также обучал Марти катехизису и читал жития святых, надеясь пробудить в ученике интерес к карьере священника. Марти же старательно этот интерес изображал, боясь, что иначе его отлучат от столь интересного занятия, как чтение.
— Послушай, Марти, — частенько говаривал этот добрый человек. — Если ты постараешься, то вполне сможешь сделать карьеру на церковном поприще. Не забывай, что аббат или епископ порой имеют больший вес в обществе, чем даже граф или маркиз, а ты хорошо соображаешь...
Помимо арифметики, грамматики и катехизиса священник взял на себя обязанность обучать мальчика хорошим манерам и правилам поведения за столом, что всегда пригодится в жизни, благо обедали они вместе в пасторском доме. Увы, с этого времени пришел конец захватывающим походам к Розовому заливу, лазанью по скалам, купаниям в укромных бухтах и головокружительным путешествиям по затопленным пещерам вместе с друзьями, Феле и Жофре, где они представляли себя отважными пиратами, а иногда тайком подсматривали за девушками, когда те, сбросив корсажи и высоко подоткнув юбки, брызгались и смеялись, стоя по колено в воде.
Еще при жизни деда, незадолго до того, как Марти исполнилось четыре года, они получили скорбное известие, что всеблагой Господь призвал к себе его отца во время битвы, где он сражался под знаменами своего сеньора, «принца» Олердолы, неподалеку от Вика. Жизнь его оборвал удар дротика, который кто-то метнул ему в спину. Марти хорошо помнил, как к ним в дом в сопровождении приходского священника пришел человек, доставивший эту печальную весть.
Когда это случилось, стоял промозглый ноябрьский день, северный ветер выл дьявольскими голосами, сметая все на своем пути, срывая оставшиеся по небрежности открытыми ставни и даже выдирая с корнем деревья. Крыша старого дома скрипела и стонала, словно раненое животное, когда послышался стук в дверь. В камине горел огонь, и поленья уютно потрескивали. В это время в доме как раз ужинали, сидя возле камина за длинным столом, во главе — мать, рядом с ней — няня Томаса, Матеу Кафарель, верный спутник Эммы с первых дней ее неудачного замужества, и сам Марти. Истошный собачий лай возвестил, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Из-за двери послышался знакомый голос, сопровождаемый ударами дверного молотка:
— Эмма, открой, это я, дон Сивер.
Старый садовник, исполняющий также обязанности лакея и кучера, отодвинул кружку и со свечой в правой руке зашаркал к двери, а обеспокоенная няня вытерла руки тряпкой и переглянулась с хозяйкой дома. По молчаливому приказу Эммы старик поднял толстый дубовый брус, служивший засовом, и отодвинул задвижку. Дверь открылась, пламя свечи резко вспыхнуло в потоке свежего ветра, высветив тощую фигуру священника, которого сопровождал здоровенный воин, чьи рост и телосложение поразили Марти — возможно, по контрасту. Еще ничего не зная, он по лицу матери тут же понял: дело плохо. А ее голос, навсегда оставшийся в памяти, подтвердил самые худшие опасения.
— Марти, иди в свою комнату, — сказала мать.
Он прекрасно помнил, как поспешно вышел, схватил своего щенка Султана, но ступив за порог, тут же прижал ухо к двери и стал слушать разговор. Помимо знакомого материнского и голоса учителя звучал и торжественный голос посланника. Марти потрясла ледяная фраза матери, когда она услышала дурные известия.
