Одно из писем, печать с которого была уже сорвана, гласило:
Дорогая Аделаида, я не знаю, попадёт ли мое письмо в ваши руки. Я в крайне тяжёлом положении и не знаю, увижу ли когда-нибудь любимого. Если вы не получите от меня известий или, хуже того, вам сообщат, что я умерла, умоляю, передайте ему, когда он вернётся из путешествия, письмо, которое я оставляю вам на хранение. Если мне удастся обмануть Эдельмунду, я передам его вам сама; если же нет — найду другой способ.
Всегда ваша, с тысячей поцелуев,
Лайя Бетанкур
Увидев, как любимый изменился в лице, Руфь поняла, насколько важным было для него это письмо.
Взглянув на него, женщина спросила:
— В этих письмах действительно что-то важное, сеньор? Простите, что не приходила раньше, все это время меня мучила совесть. Я воспользовалась моим званием гражданки Барселоны, которое получила в наследство от отца, оно даёт мне право посещать заседания litis. Каждый день я приходила в зал суда, а затем провожала вас до самого дома. Я должна была удостовериться, что это действительно вы, прежде чем исполнить данное матери обещание. Вчера ваши слуги не пустили меня в дом, но сегодня мне повезло и я смогла войти вместе с этой милой девушкой.
— Успокойтесь, пожалуйста, и дайте мне закончить чтение, — попросил Марти.
Руфь протянула Марти ножик, и тот, дрожащей рукой срезав печать, стал читать:
Писано в Барселоне, 10 декабря 1055 года.
Мой любимый, ненаглядный Марти!
Я не знаю, попадёт ли когда-либо это письмо в ваши руки и буду ли я к тому времени жива. Но вы должны знать, что письмо, которое вы получили в последний раз, меня заставили написать против воли. Я люблю вас всем сердцем и ничего не желаю так страстно, как быть рядом с вами, но это было бы слишком чудесно, я этого недостойна.
Я пала жертвой прихоти моего отчима. Он обесчестил меня и продолжает насиловать всякий раз, когда ему заблагорассудится, угрожая, что прикажет пытать Аишу у меня на глазах.
Когда это происходило, мне казалось, будто я умерла, и я уносилась мыслями далеко-далеко — к вам. Я не знаю, как долго у меня хватит сил выносить эту муку, но знайте, что мое сердце по-прежнему принадлежит вам и мой последний вздох будет для вас.
Любящая вас до последнего часа
Лайя Бетанкур
Рука Марти бессильно упала на ложе; Руфь тут же схватила письмо и принялась читать.
— Сеньора, не побоюсь сказать, что вы спасли мне жизнь, — объявил Марти. — Я буду вам благодарен до конца дней. А пока прошу вас подождать здесь, пока Руфь, моя наречённая, вручит вам свидетельство моей благодарности.
От этих слов глаза Руфи засияли.
— Мне ничего не нужно, сеньор, — ответила гостья. — Лишь память о матери заставила меня исполнить данное ей обещание.
— Вы назвались вдовой и сказали, что вы почти разорены. Отныне вы никогда и ни в чем не будете нуждаться — ни вы, ни ваши дети.
Заливаясь слезами, женщина упала на колени перед Марти и попыталась поцеловать его руку. Он крепко обнял ее за плечи.
— Встаньте, ради Бога! Я и так перед вами в неоплатном долгу. А теперь, сеньора, простите, но я вынужден удалиться.
Повернувшись к Руфи, чьи глаза излучали бесконечный восторг, и чувствуя, как ураган, вызванный этим письмом,вызвал воспоминания из самых глубин памяти, он распорядился:
— Позовите Омара и Андреу Кодину, чтобы они помогли мне дойти до постели: что-то я неважно себя чувствую.
С помощью двоих мужчин Руфь довела его до спальни, где оставила при свете единственной свечи, которую зажгла Аиша, и отправилась выполнять его поручения.
Гостья призналась, что весьма нуждается, и Марти решил вознаградить ее за преданность и усилия.
Руфь подошла к ларцу с чугунными полосами — тому самому, который завещал Марти его отец; вставив оба ключа в замочные скважины, она открыла замки. Руфь уже собралась достать из ларца манкусо, чтобы передать гостье, когда вдруг заметила на дне нечто странно знакомое, и в голове у неё зародился пока ещё неясный план. В висках застучала кровь, ей стоило немалых усилий привести в порядок свои мысли. Осталось всего два дня, чтобы привести план в исполнение, риск был ничтожен, а случае успеха, план принёс бы огромную пользу ее любимому, который лежал сейчас, больной и почти беспомощный, а потому едва ли мог как одобрить, так и воспрепятствовать ей. Она закрыла ларец и поспешила к гостье. Та дожидалась в музыкальном салоне, рассматривая арфу, стоявшую в углу.
— Вот, возьмите, — сказала Руфь, протягивая женщине туго набитый кошелек.
— Что это, сеньора? — спросила та.
— Пятьдесят монет, как приказал мой наречённый, — ответила Руфь, наслаждаясь уже одним звучанием этого слова. — А ещё он велел передать, что каждый год вы будете получать такую же сумму.
Слезы неудержимым потоком покатились по щекам женщины.
— Сеньора, я не могу взять эти деньги, — сказала она.
— Ступайте с Богом. Вы даже представить не можете, какое счастье принесли в наш дом.
— Я буду благословлять вас каждый день до конца жизни!
Руфь прервала поток ее благодарностей:
— Я попрошу слугу отвезти вас в карете. Не годится ходить по улицам Барселоны в такой час и с такой суммой.
Женщина удалилась, благословляя свою судьбу. Проводив ее до порога, Руфь велела Омару прийти в маленькую гостиную.
Там они долго спорили. Верный слуга хоть и понимал, какую пользу может принести Марти план девушки, все же считал, что негоже ей подвергать себя такой опасности, разъезжая по городу ночью в мужской одежде, да еще и со столь опасным грузом.
Вскоре после полуночи, предъявив один из тех пропусков, которые имели все работники верфи судовладельца Марти Барбани, молодой всадник выехал из ворот Регомир и, перейдя на шаг, чтобы не привлекать лишнего внимания, направился в дальний конец гавани, к подножию горы Монжуик, где располагались кузницы и плавильни, чьи огни были видны из самой Барселоны.
Добравшись до места, он спешился, привязал лошадь к коновязи и направился к кострам, у которых за чаркой вина отдыхали кузнецы.
— Скажите, уважаемые, кто-нибудь из вас знаком с капитаном Жофре?
— Только что я видел его в пятой кузнице, — ответил один. — Если поспешите, то непременно его найдете.
— Да вознаградит вас господь за доброту, — ответил незнакомец.
Распрощавшись с дружелюбными кузнецами, Руфь направилась в сторону пятой кузницы, находящейся в сотне метров.
Удары молотов по наковальням наполнили ночь странным ритмом. Когда девушка вошла в кузницу и увидела искры от горнов и красные отблески на голых торсах кузнецов, ей показалось, будто она попала в преисподнюю. Грохот стоял оглушающий. Руфь подошла к двум мальчикам, сметающим металлическую стружку вокруг огромных кожаных мехов, затем они кидали стружку обратно в горны.
В таком шуме ей пришлось крикнуть одному мальчику прямо в ухо и спросить, где найти капитана Жофре — в числе прочего он присматривал за работой кузниц, где ковали металлические детали для кораблей.
Мальчик ткнул пальцем в каморку под самым потолком в глубине кузницы, туда вела деревянная лестница. Под пылающими взглядами мужчин, почувствовавших, что проиходит нечто необычное, РУфь поднялась наверх.
Увидев ее, Жофре тут же поднялся, решив, что этот визит не сулит ничего хорошего. Руфь попыталась его успокоить, но в таком грохоте, прежде чем она сумела объяснить причину своего появления, Жофре пришлось сначала закрыть дверь.
Моряк внимательно слушал ее рассказ, и с каждым словом в глазах его все сильнее разгорался огонёк.
— Где этот пакет? — спросил он наконец.
— Вот он.
Руфь достала из складок одежды маленький мешочек и протянула его Жофре; тот повернулся к столу, на котором стояла свеча, и вытряхнул на стол его содержимое.
— И это все?
— Нет, половина осталась в доме, в надёжном месте; это только для эксперимента.
— Сколько у нас времени?
