Колодки полетели в костёр. Фалалей, потирая освобождённые запястья, пробасил почти ласково:

   — Спасибо, Гаврила.

   — Ну вот, ты совсем свободен, Фалалей, — заговорил Святослав Глебович. — Сейчас поешь и... Куда б ты хотел?

   — Да уж куда поведёшь, князь, — усмехнулся тот, —Не в петлю ж.

   — Такого орла, да в петлю... Я назначаю тебя сотским, Фалалей. Да-да. Чего глаза таращишь?

Колодник и впрямь был ошарашен таким назначением, подозревая какой-то подвох.

   — Гаврила, подбери в моей телеге сотскому хороший кафтан, портки, шапку... Вот сапог на твою лапу, пожалуй, не сыщется.

   — Дык я... дык ладно, — мялся Фалалей, всё ещё не веря в случившееся.

   — А поскольку ты сотский, Фалалей, то отвечаешь за всех своих товарищей, если кто сбежит из них...

   — Это от котла-то? — усмехнулся Фалалей. — Зверю на закусь?

   — Вот именно, — согласился князь с веским доводом. — В Москве петля, в лесу зверь, а здесь хлеб с кашей. Ты прав. Поскольку в порубах вы наголодались, то сегодня и завтра вас будут кормить чуть. Сам понимаешь! Но далее все будут есть от пуза, чтоб быстрее сил набраться. Понял?

   — Чего ж не понять.

   — Если что случится в твоей сотне, я с тебя, Фалалей, спрошу в первую голову.

   — Эт само собой.

   — А чтоб они сразу признали в тебе сотского, возьми на возу топор, клещи и сбей с них оковы. Сам сбей.

   — Со всех?

   — Это сам решай, ты сотский. Можешь кому и оставить. Да можешь сказать им, что князь Юрий Данилович велел сбивать колодки только после третьего перехода, а я велю сбить туг же, на первой остановке. Может, зря? А? Фалалей?

   — Нет. Что ты, князь. Это хорошо, это дело доброе, а за добро злом кто ж платит.

   — Ну хорошо, Фалалей, ступай. Переодевайся и сбивай колодки. И в будущем можешь называть меня по имени-отчеству Святославом Глебовичем. Я тебе разрешаю. Пока тебе.

Ночью, когда улеглись спать, Гаврила, лежавший около, ворчал негромко:

   — Экого зверя в сотские воспроизвёл, Святослав Глебович.

   — А с ними-то, висельниками, такой и должен быть.

   — И ещё топор ему доверил.

   — А что? Он не воротил топор на воз?

   — Воротил. А если б он топором кого из наших?

   — Он уж теперь и сам наш, Гаврила. Не переживай. Или, может, ты сам к ним хочешь сотским?

   — Я ещё не спятил пока.

   — Ну и я тоже. Спи. Сам же мне Фалалея привёл.

   — Я думал, чтоб наказать, а ты его эвон, в начальники подкинул.

   — Для того и подкинул, чтоб нашим стал.

Нет, Святослав Глебович не промахнулся, выделив в командиры колодникам Фалалея. Освободив от оков своих сотоварищей по заточению, он взял над ними такую власть, что они стали выполнять его такие приказания, на которые он даже голос не подавал. Стоило ему, сидя у затухающего костра, кивнуть на огонь и тут же взглянуть на кого-то, как тот вскакивал и бежал в кусты искать сухого валежника для костра.

Двигалась дружина Святослава Глебовича не спеша, не переутомляясь. Ратники — вчерашние колодники — набирались сил, отъедаясь на дармовых харчах, не принимая участия даже в ловах. Загоняли вепря или лося можайские дружинники князя, снабжая свежатиной весь отряд.

Фалалей всё чаще наведывался к княжескому костру по вызову самого князя и вскоре стал даже с ним есть с одного блюда. Святослав Глебович присматривался к своему новому сотскому, к его действиям в сотне, всё более и более проникаясь к нему доверием. И однажды, когда они, поджарив на костре бок вепрятины, ели его, отрывая куски руками, князь сказал:

   — Если вокняжусь в Брянске, сделаю тебя, Фалалей, тысяцким.

Сотский промолчал, лишь хмыкнув, пожал плечами.

   — Что? Не потянешь? — спросил Святослав.

   — Отчего не потянуть?

   — А что хмыкаешь?

   — Так ведь я тать, Святослав Глебович.

   — Ну и что? Вчера был тать, нынче сотский, сотня тебя слушается и даже боится. Значит, ты муж с головой. Почему бы завтра тебе в тысяцкие не выйти?

   — Так из мизинных же я, Святослав Глебович.

   — В Москве был мизинным, в Брянск войдёшь вятшим.

И опять ночью под ухом князя зудел Квач:

   — Это ж надо — татя в тысяцкие.

   — Помолчи, Гаврила, я знаю, что делаю.

Святослав Глебович понимал, что с таким полком, какой он ведёт в Брянск, город в открытом бою не взять. Значит, нужна какая-то хитрость, на которую более всего и способен тать.

Поэтому на следующий день вечером, удалив всех от своего костра, даже и Квача, князь остался у огня с Фалалеем.

   — Хочу с тобой посоветоваться, Фалалей. Мне нужно занять брянский стол как можно тише, не проливая крови.

   — А кто там сейчас?

   — Там сидит мой племянник, Василий Александрович. Сам понимаешь, это не дело — у племянника стол, а дядя в изгоях.

   — Конечно, несправедливо, — согласился Фалалей.

   — Мне надо как-то мирно попросить его уйти из Брянска. Уйти по-хорошему.

   — Ну, по-хорошему он вряд ли уйдёт, Святослав Глебович. Придётся его силой вывезти.

   — Ну, силой так силой, но чтоб ни-ни, ни един волос с его головы чтоб.

   — Что ты, Святослав Глебович, рази я не понимаю.

   — Но как это сделать?

   — А сделаем так, Святослав Глебович, — сказал Фалалей и наклонился к костру. — У нас мясо, кажись, подгорело.

Жарившееся на костре мясо, за которым обычно следил Гаврила, на этот раз оставшись без присмотра, и впрямь крепко подгорело. Однако, выхватив его из огня, князь и сотский ели и такое, продолжая разговор. Впрочем, на этот раз говорил Фалалей, посвящая князя в план захвата города, и получалось у него очень даже красиво.

   — А получится так? — усомнился князь, выслушав до конца сотского. — Уж больно складно у тебя.

   — Получится, Святослав Глебович, если все будут точно исполнять то, что я сказал.

   — Я предупрежу всех об этом. Но и ты ж скажи своим, что в город мы приходим хозяевами, не завоевателями, чтоб не вздумали грабить людей. Возьму казну, всех оделю, как обещано.

   — Не будут, Святослав Глебович, кого первого замечу, сам повешу. Они у меня вот где. — И Фалалей показал сжатый кулак.

   — И я своё слово помню, будешь тысяцким в Брянске, — пообещал князь Святослав.

На том и разошлись.

Примерно за три поприща до Брянска обоз остановился, и Фалалей сам стал вооружать свою сотню. Увы, оружие, отпущенное московским князем дружине Святослава Глебовича, не отличалось разнообразием и остротой. В основном это были копья-сулицы с уже поржавевшими, затупленными наконечниками, несколько мечей, тоже в запущенном виде, две татарские сабли, пяток палиц и с десяток луков без колчанов, несколько щитов и ни одной кольчуги. Видимо, всё это было когда-то собрано на поле боя, где-то валялось и наконец было щедро подарено Юрием Даниловичем своему пленнику, бывшему можайскому князю.

   — Нежирно, — сказал Фалалей, подойдя к князю. — Ну да дарёному коню в зубы не смотрят.

   — Что ж ты не смотрел? — пенял Святослав Квачу.

   — А что было смотреть? Сказали: здесь оружие, закрыли шкурами от дождя, мол. Езжайте, пока не передумали. Сам знаешь, как из Москвы спешили.

   — Ладно, — сказал Фалалей, — всё равно оно нам не должно понадобиться. Я еду, Святослав Глебович, как договорились. Ворота возьму, выброшу белый стяг.

   — Только, пожалуйста, без крови, Фалалей.

   — Я ж обещал, Святослав Глебович. Всё будет тихо-мирно.

С приворотной вежи сторожа увидели, как из лесу выехала телега, к которой была привязана целая связка пленных, сопровождаемая оружными воинами. Один из них, щёлкая ремённым кнутом, поторапливал несчастных:

   — А ну-у, пошевеливайтесь, скоты!

   — Кто это, Федот? — спросил один сторож другого.

   — Ты что? Слепой? Полон ведут. Наверно, збродней половили в лесах. А то ить проезду от их нет.

Сторожа все высыпали к воротам, с любопытством смотрели на подымающуюся в гору процессию. Не каждый день пленных пригоняют. Переговаривались: