Вот тебе и скучный, лишенный воображения Джонсон!

— А где вы рассчитываете встретить его?

— Не удивлюсь, если мы застанем его сегодня, — спокойно ответил Джонсон. — Некоторые из этих местечек считаются фешенебельными, а с такой певицей, как эта девочка, — фью! Вы же знаете, как бывает. Все равно что наши ночные клубы. Коли клуб вошел в моду, будешь ходить туда день за днем, пока не появится новая сенсация. То же самое здесь — сюда приходят попить кофе или вина. Парень, сидевший тогда с Барнеттом, обычно выбирает себе столик около самого входа.

Теперь они находились возле самого кафе. Двойные двери были заперты. Внутри за столиками сидели и что-то ели люди. Несколько столиков отгородили кадками с какими-то зелеными растениями. За одним из них обедала пара англичан с таким важным видом, какой бывает у них, когда они едят на людях. Один свободный столик возле самой двери оставался свободным.

— Если сядем вот здесь, сэр, — сказал Джонсон, — мы сможем улизнуть, как только нам надоест. Что бы вы хотели выпить? Сам я всегда заказываю кьянти или чинзано. Пиво тут никуда не годится.

— Буду спокойнее чувствовать себя, если ограничусь мартини. Но так или иначе угощаю я. Вы это заработали, — твердо заявил Роджер.

Джонсон даже смутился:

— Я всегда держу ухо востро, сэр. Признаюсь, я чертовски обрадовался, узнав, что вы приедете. Северини чуточку не по мне. Да и дела их меня не касаются. Только не понравилось мне то, что я увидел. Северини потерял голову из-за «Братства Зары», таскает десятками людей на допросы. Не сомневаюсь, кто-то накапал ему заранее, что будет сделана попытка ухлопать принца, если вы хотите знать мое мнение, эти молодчики не успокоятся, пока не доберутся до несчастного. Я имею в виду принца, сэр. Ни за какие деньги не согласился бы побывать в его шкуре, если даже в остальном он катается как сыр в масле. Впрочем, кажется, и тут ему не разгуляться.

— Что вы имеете в виду?

— Ну какой прок от того, что он принц, большая шишка и все такое прочее, коли не имеет права взглянуть даже на подол женской юбки, когда ему этого хочется? Конечно, говорить так жестоко, но я скажу: было бы неплохо, если бы принца отправили к праотцам до того, как он приедет в Англию, — выговорил Джонсон, тяжело опускаясь на стул и подзывая своим толстым пальцем официанта, который и без того спешил к ним. — В противном случае у вас будет хлопот полон рот, мистер Вест, и, можете поверить мне на слово, они хотят выпихнуть его отсюда, не дав молодчикам сделать то, что они собираются. Принц рожден, чтобы быть убитым, вот его судьба. Теперь, когда Яхуни погиб, ему и довериться-то некому, разве что генералу…

— Генералу Фузалу?

— Да-а.

— Через десять минут появится Тереза, сэр, — сказал Джонсон, понизив голос. — Мне говорили, это последняя фаворитка принца. Недавно он услышал, как она пела по радио, и прямиком отправился сюда. У этого человека упрямства не отнять, можете не сомневаться. Видел его собственными глазами, так что уверен: хотя бы отчасти, но эта история правдива. Мне даже жалко, девочке лет 16–17, не больше.

Роджер подумал: «Мне нет никакого дела до амурных дел принца. А вот итальянец, с которым якшался Барнетт в вечер убийства, совсем иное дело».

Однако он не мог так просто отделаться от мысли о пассии Азира. Он привык взвешивать и оценивать многие сведения, какими бы маловажными они ни казались на первый взгляд. Роджер относился к Джонсону весьма дружелюбно, зрелище итальянской певицы доставляло сержанту удовольствие, чуточку скрашивая его одиночество в Милане, это было замечательно.

Молчаливая толпа все нарастала. Через пару минут Джонсон наклонился к Роджеру и сказал по-английски:

— Все кругом перешептываются, что у принца с Терезой роман. Впервые вижу такую толпу.

Впрочем, такое скопление людей не способствовало уюту.

И тут появилась певица.

— О-хо! — подумал Роджер и искоса посмотрел на сержанта. Тот подмигнул. Глаза Джонсона с удовольствием уставились на маленькую синьорину, но в этом не было ничего примечательного. Точно так же глядели и все остальные. Девушка прошла скорым шагом, со смущенным видом. Она была маленькой по английским понятиям. Простое черное платье с рукавами до локтя очень украшало ее. Роджер отметил, что никакие иные вычурные туалеты не подошли бы к ее молодости. Она отличалась поразительной привлекательностью. И лицо, и фигура ласкали взор: конечно, мужчины без труда теряли из-за нее голову. Темные блестящие глаза, пушистые волосы, цвет лица, который с полным основанием можно было сравнить с персиком.

— Настоящая королева, верно? — прошептал Джонсон.

Роджер улыбнулся.

Но вскоре он перестал улыбаться, потому что в кафе появились Джанет и Виттейкер. Последний, кажется, совершил невозможное, раздобыв пару стульев. Они не заметили Роджера. Как только они уселись, рука журналиста свободно легла на спинку стула Джанет. Пару раз он слегка дотронулся до ее плеча. И, надо сознаться, Роджеру это не доставило удовольствия.

Девушка запела.

С первой же ноты стало ясно, каким кристально чистым голосом ее одарила природа. В зале сразу же наступила мертвая тишина, даже официанты перестали сновать взад и вперед. Никто не тянулся к стаканам, не ерзал на стуле, не прикуривал. Восторженные лица окружали девушку, а она пела предельно просто, не манерничая и не позируя. При такой внешности и голосовых данных ее место, несомненно, в театре.

Она исполнила три песни. Роджер не знал ни одной из них и не понял ни единого слова. Но это не имело значения. Важна была чистота голоса и искренность интонаций певицы. Она не издала ни одной режущей слух ноты. Роджер позабыл про Джанет, непочтительную руку Виттейкера, Барнетта, перепуганную девушку в отеле и итальянца, ради которого он попал в это кафе. Он не мог думать ни о чем ином, кроме волшебного пения. Так длилось до тех пор, пока девушка не замолчала.

Сначала даже не аплодировали. В зале царила завороженная тишина. Потом начались такие овации, что надо было их слышать, чтобы поверить.

Роджер заметил, что рука Виттейкера неотрывна от плеча Джанет. Журналист наклонился, приблизив свое лицо к ее лицу, и что-то сказал. Джанет покачала головой.

Черт возьми, какой нахал!

— Красавчик! — еле слышно проговорил сержант Джонсон, совершенно позабыв про субординацию. — Пришел человек, который тогда был с Барнеттом.

Роджер моментально отвернулся от Джанет и Виттейкера. Теперь все его внимание поглотил мужчина, который с трудом продирался через толпу. Его заметили два официанта и сразу же бросились на помощь. Оставшийся в резерве маленький столик был подвинут к нему, за него он сразу же уселся. Аплодисменты не ослабевали. Певица стояла, скромно сложив руки и улыбаясь с видом довольного ребенка, который рассказывал стихотворение.

— Уверены, что это тот человек? — спросил Роджер.

— Абсолютно, сэр.

— Как думаете, сможем мы проследить за ним?

— Попытаемся. Скорее всего где-то его ждет собственная машина. Всегда видно, денежный ли человек. Этот несомненно, хотя он и молод.

Роджер в знак согласия кивнул головой.

Ему хотелось получше разглядеть итальянца. Он заметил, что глаза его устремлены в сторону Джанет и Виттейкера. В равной мере Роджер хотелось перестать думать об этой парочке, он ругал себя за то, что сам устроил их интим. Ему многое не нравилось в Виттейкере, хотя до этого момента он не отдавал себе в этом отчета. Излишнее легкомыслие, а сегодня вот — трусость, которую журналист проявил при виде змеи. Впрочем, можно ли его за это винить? И то, как он бесстыдно признался, что с удовольствием стал бы приятелем Энн Пеглер, если бы не боялся немилости Северини. Каждый факт в отдельности можно объяснить вполне удовлетворительно, но сложите их воедино и добавьте, как нахально он тянул руки к Джанет, дотрагиваясь то до ее плеча, то до волос, и у вас получится весьма непривлекательный портрет.

«Но забудь про все это! Не будь дураком!» — сказал себе Роджер и переключился на итальянца. Ему было лет тридцать пять. У него была приглаженная, «припудренная» внешность, которая часто бывает у хорошо одетых людей. Правда, на гладко выбритых щеках в скором времени должна появиться иссиня-черная щетина, но сейчас придраться было не к чему. Его нельзя было назвать интересным, а всего лишь холеным. Довольно длинный с горбинкой нос, чувственные губы, вытянутые вперед, закругленный подбородок, который невнимательный человек мог бы назвать слабовольным.