Он взял мои коньки, осмотрел и медленно с ними ушёл. А я стоял, ничего не понимая. Меня же до этого раза никогда ещё не грабили.

Их было три.

Одна, самая большая, размером примерно метр на два — представляла лежащую женщину. Опираясь на локоть, она читает какую-то книгу, а рядом с книгой лежит пожелтелый череп. Женщина окутана лёгким покрывалом, ступни только открыты. Вкруг женщины темно и только в дальнем углу отверстие, и в нём свет, чуть-чуть доходящий до книжных листов. Мне сказали, что это Мария Магдалина в пещере.

Вторая картина была не так интересна. Почти квадратная, но всё же вытянутая немного вверх. Такими обычно бывают портреты. Здесь тоже женщина, и голова её под тёмным покрывалом, и вся картина очень тёмная, похожая на старую икону.

Третья… Но о третьей я скажу потом.

Присутствие в доме картин раздражало. От них в столовой было мрачно. Кого именно они раздражали, не помню, но время от времени заходил разговор, что надо бы их вынести на чердак. Но мама не разрешала.

И вот, в конце концов, махнула мама рукой, но всё же сказала, что одну, а именно третью, ни за что не отдаст.

Долго ещё, посещая чердак, где пол покрыт был пуховым слоем вековой пыли, я видел наши картины, прислонённые к стропилам. Да и кому они в сорок шестом послевоенном году были бы нужны? Ни съесть, ни выпить…

А третья картина осталась.

Кто новый к нам впервые приходил, все спрашивали:

— Ой, что это у вас за картина такая прекрасная?

Картина и впрямь хороша. Овальная в резной золочёной раме, а в раме женщина неземной красоты под лёгким покрывалом — сидит, и в руке у неё маленький светильник, лампадка.

Позже я спрашивал маму, откуда эта картина у нас, но мама сказала, что не знает: всегда была, а называется «Весталка».

Спустя много-много лет, когда и мамы уже не стало, я всё же захотел ещё хоть что-нибудь узнать про нашу картину. И кое-что узнал. Картина связана с Анжеликой Кауфман.

Мария-Анна-Анжелика Кауфман родилась в 1741 году в Швейцарии, в доме живописца Иосифа Кауфмана. С девятилетнего возраста отец стал обучать её искусству живописи, и Анжелика сделала успехи.

Одиннадцати лет Анжелика с отцом посетила Италию и в Комо написала пастелью портрет тамошнего епископа. С этого началась её карьера, и здесь, в Италии, к ней пришла слава художницы-портретистки. Кауфман приезжает в Милан. Её вводят в высший круг. Ей позируют дочери принцессы Каррарской. Город за городом, столицу за столицей, молодая художница покоряет Европу. В Италии она увлекается фресками. В Лондоне расписывает плафоны, создаёт прекрасные панно. Знаменитые плафоны в читальном зале Художественного клуба на Ганновер-стрит принадлежат кисти Анжелики Кауфман.

Её успеху немало способствовала красота, обаяние, необыкновенная живость. Греческий овал лица знаменитой художницы привлекал к ней поклонников, и среди них были не простые смертные: актёр Гаррик — его портрет она писала в Лондоне, великий Гёте — их дружба началась после первой встречи в Риме, поэты Клопшток и Гесснер — оба посвятили Кауфман не одно стихотворение.

В 1768 году Королевская Академия художеств в Лондоне приняла Анжелику Кауфман в число своих членов. Кауфман стала первой женщиной-академиком, и теперь на своих работах к своей подписи она могла прибавлять две буквы — R. A. (Королевская Академия).

Но честолюбивые мечты художницы шли ещё дальше. Она хотела стать аристократкой.

В это время в Лондоне появился красивый, элегантный, богатый и несколько загадочный шведский граф Горн.

Он почти не появлялся в свете, но встретился с Кауфман и увлёкся ею. Они тайно повенчались. Всё шло прекрасно. На другой день Кауфман получила приглашение от английской королевы в Букингем. Принятая ласково, она призналась королеве в неравном браке и получила самые искренние поздравления, а для графа — приглашение во дворец. Однако граф от визита до времени воздержался, поскольку из Швеции ещё не прибыл весь его багаж.

Тем не менее, через некоторое время королева принимает у себя графа Горна и поздравляет его со счастливым браком. Граф в недоумении. Он и не думал жениться. Обман таким образом раскрылся. От лица графа Горна действовал его собственный камердинер. Он и женился на Кауфман. Мошенник потерял место, но получил в законные супруги европейскую знаменитость. Обряд есть обряд. Они повенчаны. Кауфман пришлось откупиться от притязаний супруга и навсегда проститься с заветной мечтой носить аристократическую фамилию.

Она вышла замуж за художника Антония Цукки и поселилась в Риме. Правда, она и здесь процветала, имея поклонником австрийского императора Иосифа II, получая заказы от королевы Неаполитанской, от Папы Пия VI, из России от Екатерины II. Но, помня о неизбежной старости, делала постоянные вклады во Французские банки. Это её впоследствии и сгубило. Революция 1789 года нанесла Анжелике жестокий удар. Богатство её пропало, а молодость прошла.

Анжелика приняла этот удар со смирением и тихо и бедно доживала в Риме остаток дней. В 1807 году она умерла.

«Весталка» («Дама в образе весталки») — одна из самых знаменитых картин Анжелики Кауфман. Экспонируется в Дрезденской галерее. Когда Галерею решили вернуть в Германию, её показали Москве. Тогда к нам стали прибегать и звонить знакомые: «Ваша картина в Дрезденской галерее!»

Как так? Значит у нас — копия?

Так мы узнали, что у нас за картина, но и с первого взгляда можно было увидеть, что это не копия, а перепев сюжета Анжелики Кауфман в иной, более брюлловской, что ли, манере. Все говорили, что у нас лучше.

Среди москвичей, в которые я должен был по приезде вернуться, две личности оказались для меня самыми необходимыми. Первой личностью была сестра моя Ира. Через неё для меня связались Геленджик и Москва. Сестра была уже вполне москвичка. Она с тётей Лидой хоть и шла из Геленджика в Москву два года, всё-таки стала жить здесь задолго до приезда нас с мамой и видела уже салюты, пробовала американскую тушёнку и вообще давно узнала что к чему. Первый урок москвоведения дала мне именно сестра Ира.

Мы с ней отправились в булочную. По дороге сестра Ира показала мне хлебные карточки, объяснила, как они отовариваются и прибавила, что ничего нет хуже, чем их потерять. Булочная была на углу Чаплыгина и Фурманного переулка, в дверях стояли нищие, просили довески, а внутри было много народу. Сначала надо было пробить свою норму в кассе, а потом на весах с гирьками отвешивался оплаченный вес. Кусочки хлеба при этом добавлялись или отрезались. Отсюда довески. Сестра Ира встала в очередь к весам (та очередь была меньше), а мне дала карточки, деньги и направила в кассу.

— Подойди без очереди. Скажи: доплатить.

Я подошёл, сказал, меня пропустили. Я сунул в окошечко то, что держал в руке, мне пробили, а очередь почему-то сказала:

— Такой маленький, а уже обманывает!

Ещё сестра Ира научила меня замечательной песне. В ней жил и действовал восхитительный, хотя и не очень понятный герой. А всё происходило в далёкой стране знойного юга. Героя сумели пленить две южные девушки: одну звали Рита, другую Крошка Нелли. У самого же героя имя было совершенно потрясающим. Его звали Джонгри. Он характеризовался так: ну, во-первых, испанец и красавец, а потом ещё вот что, –

Про Геркулеса я, конечно, знал — ведь уже было кино «Пятнадцатилетний капитан» с Геркулесом силы необычайной. И про Дон-Кихота я слышал. Но вот в первой строке приведённого куплета была одна странность. Ну как это — ловкий по весу? Через какое-то время я догадался и стал петь так: