А нам остаётся, «к устам подъяв признательную чашу», проститься с благородным Хан-Гиреем, не забыв при этом сказать спасибо издательству «Эльбрус», двадцать лет спустя от находки пустившему в свет «Записки о Черкесии», и ещё двум почтенным учёным мужам — К. Гарданову и Г.Х. Мамбетову, подготовившим к печати эту книгу.
Свидетельство Д. Никифорова
В начале 1854 года Бутырский пехотный полк, в котором я служил, стоял биваком близ Андреевского поста на берегу реки Кубани.
Так начал свои короткие записки «Из кавказских воспоминаний» старый москвич Никифоров в 1899 году. Записки эти кавказский и крымский ветеран поместил в «Русском Вестнике», московском журнале, который незадолго воротился из Петербурга в старую столицу доживать свою третью эпоху на стезе «возбуждения народного духа».
Сергей Глинка основал «Русский Вестник», когда «Тильзит надменного героя последней славою венчал», и новый журнал, в противность Буонапарту, должен был пробудить в национальной памяти своих родных героев: пусть, дескать, осеняют вас имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского! А вы говорите — Сталин! Не он был первый. Хотя, конечно, товарищ Сталин упомянул ещё Кутузова, но Михаил Илларионович к 1808-му году полным героем ещё не стал, и «Русский Вестник» назвать его не мог.
К двадцатым годам, после парижского похода, европейский дух снова возобладал, и «Русский Вестник» тихо угас, не дожив до декабрьских 1825 года событий. Когда же Николай Павлович сильно подморозил Россию, старого коня вновь оседлали — уже Греч с Полевым, но длилось это недолго. Журнал опять вроде бы умер, но это была летаргия, длившаяся двенадцать лет. И, наконец, третью жизнь «Русскому Вестнику» дал Катков для проведения идей просвещённого либерализма, постепенно переходящего в народный патриотизм.
Во все эти разные свои эпохи журнал кочевал из Москвы в Петербург и обратно, а ко времени, когда явил свои записки кавказский ветеран, редакторство взял на себя сын умершего Каткова и опять воротил «Вестник» в Москву, на Малую Дмитровку, 29.
Всё сказанное, хоть и любопытно, но к делу, честно сказать, не относится, потому что речь не о журнале, речь у нас о Кавказе. Потому и записки ветерана оказались кстати. Ведь одно дело исторический курс и война на карте указательным перстом, другое — личный опыт, это всего важней и поучительнее. Вот и нужно немного послушать немудрёный рассказ человека, пребывающего в том возрасте, когда молодые свежие годы помнятся отчётливо точно.
Итак, это 1854 год, и на Кавказскую войну уже наложилась Крымская.
Полк ожидал дальнейших приказаний. Наконец, 13 числа пришла из крепости Анапы полурота Черноморского линейного батальона, и на другой день, вместе с черноморцами, полк переправился через Кубань… Двинулись мы в горы на крепость Остогай для следования в крепость Анапу…
Не успели мы сделать несколько вёрст от реки, как были окружены небольшими шайками черкесов, не приближающимися к нам на два ружейных выстрела. Дорога шла небольшими курганами, покрытыми мелким лесом. Вид был великолепен. Вдали виднелись аулы и хутора, а на возвышенностях гарцевали партии черкесов на своих быстрых конях. В первой же балке (так называются на Кавказе овраги) мост через ручей был сожжён… Только к ночи достигли мы крепости Остогай, где, сварив ужин, заночевали на биваке в соседстве с крепостным валом…
Наутро повторился тот же марш, с теми же препятствиями и теми же остановками и аккомпанементом — постоянною пристрелкою в цепи. Выстрелы были безвредны как с той, так и с другой стороны: расстояние между нами было слишком велико, чтобы наши ружья старого образца могли доставать. Беда была другого рода: рассчитывая на другое утро быть в Анапе, мы не запаслись никакою провизией ни для себя, ни для солдат; между тем от постоянного движения аппетит развивался быстро, а у нас буквально ничего не было, кроме чая и сахара. Когда в 3 часа пополудни какой-то зазевавшийся пастух дозволил нам захватить стадо коров и телят из 8 штук, тотчас разделённых по всем войскам, то немедленно отряд был остановлен, скот убит, освежёван и разделён по ротам. Мы тотчас доставшиеся нам куски начали жарить на ружейных шомполах на кострах. Хотя у нас не было ни хлеба, ни соли, но ростбиф казался нам очень вкусным…
С зарёй поднялся отряд, и в 10 часов мы были у крепости Анапы. Местные торговки с разными съестными припасами — бубликами, пирогами, хлебами — ожидали нас на эспланаде перед крепостью. Вмиг всё было раскуплено, и никакой «Эрмитаж» не мог бы похвастаться более сильным аппетитом своих посетителей…
Крепость Анапа с трёх сторон омывается морем, а с четвёртой выкопан сухой ров… В середине крепости был каменный Гостиный двор на манер всех гостиных дворов губернских городов. Товары были невысокого качества и довольно дорогие. Единственная вещь отличалась своею дешевизною, это — табак. Самый лучший турецкий продавался по 50 коп. за фунт. Его привозили турецкие армяне на кочермах морем и перепродавали анапским армянам за снятием таможни безо всякой пошлины.
Кочерма, которую использовали турецкие армяне для перевозки морем табаку и прочих товаров, это было небольшое, но изрядно вместительное парусно-вёсельное судно наподобие турецкой фелуки (фелюги). Возможно, впрочем, что кочерма и фелука вообще одно и то же, а кочерма — просто русское название фелуки. По свидетельству Владимира Даля, архангельское мореходное судно и сибирское речное имели одно наименование: кочмара, что с кочермой по звучанию явно схоже.
Но послушаем рассказчика дальше.
В начале мая, в четвёртом часу утра мы разбужены были вестовою пушкой и грохотом барабанов, бивших тревогу. Я наскоро оделся, поспешил на назначенный мне бастион и увидел тихо следовавших мимо крепости восемь союзных, английских и французских, паровых судов.
Людей на палубе не было, люки были закрыты. Хотя расстояние между крепостью и судами казалось невелико, но пущенное с крепостного вала ядро не пролетело и половины расстояния, нас разделявшего. Суда молча удалились по направлению к Новороссийску, не сделав ни одного выстрела.
Вот, вот! Направление к Новороссийску нас более всего как раз интересует. И очень кстати…
После посещения нас англо-французским флотом отряд наш двинулся к Новороссийску. Дорога шла широкою лощиной от станицы Николаевской на Ивановскую до форта Раевского. Мы шли по положению военного времени, с авангардом, арьергардом, цепью по сторонам и обозом посередине… Предгорья были покрыты цепким кустарником под названием «держи-дерево»; это род терновника с большими иглами.
А «держи-дерево» Никифоров не мог не помянуть: тот, кому пришлось побродить в горах по этим местам, «держи-дерева» не забудет!
В Новороссийск мы прибыли к ночи и расположились на городском выгоне. Велено было построить шалаши. Палаток не хватило даже для офицеров.
Уж это так, — прибавим от себя. Когда окончилась Крымская война, англичане, природные туристы, сразу сделались экскурсантами и стали осматривать укрепления русских. Укрепления были неплохи, но чего не могли понять англичане: где же русские жили? Ни домов, ни кроватей, как было у них за тысячи миль от дома. Только шалаши из хвороста да кое-где палатки — и то для офицеров!
Бесполезное стояние наше в нездоровой местности усложнялось тем, что в то время маленький Новороссийск не мог дать даже порядочной провизии и фуража для лошадей. Сено мы косили в окружающих нас лугах, но овёс брали в интендантском складе — затхлый и весьма дорогой, особенно для бедных армейских офицеров, получавших что-то около семнадцати рублей в месяц. Нам помогало ещё то, что горцы очень страдали от недостатка соли: в горах пуд соли доходил до двух рублей и более. Ввиду этого генерал Серебряков дозволил офицерам и солдатам покупать у горцев провизию, платя за неё солью. Горцам дозволено было прибыть на базар со своими продуктами, но без всякого оружия, а привезшие его должны были сдать его в караулку; оно возвращалось им при выезде с базара. Масса горцев наехала в первый же объявленный день. Навезли кур, масла, яиц, овса, ячменя, козлов, баранов и даже коров. Торг был для нас выгоден: мы расплачивались за всё солью, доставшеюся нам по 40 коп., а горец считал её по два рубля. Я помню, на первом базаре я купил два мешка овса (около пяти мер), трёх кур и козла и дал за всё это три пуда соли, значит, 1 рубль 20 коп. Большинство горцев была беднота; на них не было даже белья; только оружие у них было в порядке.
