Я ошалела до такой степени, что первое, что пришло мне в голову, было почему-то рассуждение о том, что я живу в люксе № 417, а это значит, что у него тоже люкс. Переварив эту мудрую мысль, я пришла в себя, докурила сигарету, встала, повернулась наконец к маленькому кривоногому аборигену и, выбрасывая сигарету, предложила ему подняться в номер 617 к Исааку-муаллиму и передать ему, что именно он только что предложил Ирине-ханум.

За обедом его уже не было: сразу после разговора с Исааком он собрал свои вещи и поспешно отбыл в Баку.

Был он известным азербайджанским драматургом.

К этому рассказу я позволю себе кое-что прибавить. Об азербайджанском драматурге. Но не о том, который так недолго занимал люкс 517. О другом. Он был не только драматург.

Альфи Сахликович Гасымов занимал должность главного редактора Госкомиздата Азербайджанской ССР. Он часто наезжал в Москву и любил поболтать с сотрудниками республиканского управления. Речь его бывала цветиста:

— Сын у меня, слушай, женился. Надо мальчику жить своим домом. Что, слушай, делать? Иду Баксовет. Вот, говорю, сын женился, прошу, слушай, дай однокомнатный сексия… А председатель Баксовет не хочет. Слушай, говорит, Альфи, ти кто ест такой, а? Ти ест выдающий фисатель, киритик и дыраматург… Известный Баку, Москва и дальше! Почему просишь однокомнатный сексий?! Трёхкомнатный сексий возьми!!!

Славно жилось в Советском Союзе писателю при хорошей чиновничьей должности!

Прощай, Госкомиздат!

В издательстве «Детская литература» внутренний конфликт — между директором и главным редактором (отчего-то для наших издательств — обычное дело).

Главный редактор Игорь Ляпин — по совместительству — поэт и зять великого Сартакова, секретаря правления Союза писателей СССР и проч. и проч. Я как-то получил приглашение на творческий вечер зятя в Политехническом. Вечер открыл Егор Исаев, запустил Ляпина и сел в первый ряд. Я всё время видел его затылок.

Со мной рядом сидел Борис Александрович Дехтярёв, академик, главный художник Детгиза, и я минут через пятнадцать слушания различных восклицаний, несущихся с эстрады, спросил его:

— Вы не знаете случайно, а где же поэзия?

На что Борис Александрович мне ответил:

— В последний раз я слушал здесь Маяковского.

Когда же на эстраде «поэзия» кончилась, на неё взобрался Егор Исаев, непостижимым образом (ведь никуда не выходил!) совершенно пьяный. Он обнимал, целовал Ляпина, вздымал руки в духе бродячего актёра из гамлетовской «мышеловки» и громоподобно ревел:

— Поэт! Большой!! Большой поэт!!!

Видимо, Егор Исаев и накаркал. Потому что Ляпина ввиду конфликта пригласили в ЦК и сказали, что для пользы родного отечества ему надлежит сосредоточиться на творческой работе.

Оказалось, что всё это касается меня. Саша Виноградов (директор) захотел, чтобы я стал главным редактором «Детской литературы». Это было бы славно, но что скажет М.В.? Если он не захочет меня отпустить, то ничего тут не поделаешь…

Решили так, что пусть Виноградов проговорит меня везде, где надо, а я пока ничего не знаю и сижу себе тихо.

Через какое-то время стали поступать оперативные сводки: Алексин вполне поддержал; Михалков согласен; в ЦК не возражают.

А у меня на душе всё тревожней. Дело в том, что в моей беспорочной жизни есть тайный изъян. Я, конечно, себя успокаиваю: столько лет в Комитете, пост немалый, допуск ко всякой секретности… Тревога всё равно не проходит.

И когда меня вдруг, среди белого дня, и не в какой-то назначенный час, а сию же минуту, вызвали к самому (!) Первому Заместителю Председателя Товарищу В.В. Чикину, я сразу понял, в чём дело.

Вызов был экстраординарен, и я заскочил к М.В. — сказать. Он хмуро кивнул:

— Я знаю. Идите спокойно.

Я пошёл. Я вошёл.

В кабинете за длинным заседательским столом сидела такая компания.

Сам Чикин с застенчивой улыбкой ласкового каннибала; начальник управления кадров, отставной генерал, которому очень бы пристала фамилия Сквозник-Дмухановский, и главный редактор главной редакции (так!) общественно-политической литературы с чёрной повязкой на одном глазу.

Эти беглые характеристики не надо принимать в расчёт, потому что они возникли у меня в первую секунду, когда я уже ждал распятья или повешенья на рее. Но всё пошло не так.

От каннибальства Чикина осталась только страшноватая ласковость, когда он заговорил. Великий кадровик молчал и посматривал на меня вполне сочувственно. А чёрная повязка Василия Савельевича вообще не при чём, потому что глаз он потерял на фронте.

Итак, заговорил товарищ Чикин. Он сказал, что есть издательство «Книга», очень хорошее, но что-то там нехорошо, и надо его укрепить. И вот сложилось мнение направить туда меня на ответственную и ключевую должность заместителя главного редактора, если я, конечно, согласен…

Вторым говорил Василий Савельевич, куратор «Книги». Он долго, подробно рассказывал об издательстве, его специфике и проблемах, но я его уже не слышал.

Я лихорадочно соображал. Конечно, мой изъян открылся, но приговор отчего-то такой: почётная ссылка. Это бы ничего, но как же жаль «Детскую литературу», тем более, что не далее как вчера Виноградов сказал мне по секрету, что М.В. склонился, в ЦК дали окончательное добро, а Михалков уже прибегал в Детгиз и восклицал, где же Кабанов, дайте мне Кабанова!

Прости-прощай, Детгиз… Теперь, даже при почётной ссылке, я буду, по крайней мере, невыездной, чего не может быть применительно к главному редактору издательства такого масштаба. А я уже почти настроился. И даже принял всей душой прекраснейший девиз детских советских писателей:

«Через душу ребёнка — к телу матери!»

Теперь мне предлагают «Книгу». Скорее всего придётся соглашаться… Хорошо, что не били. Пожалуй, я бы и не дался, но весёлого было бы мало.

Аудиенция закончилась, и мне разрешили подумать.

А дальше события пошли в обвал. Видимо, где-то хватились, что чуть было не оставили «Детскую литературу» в сомнительных руках, хитро протянувшихся куда не надо, и Саше Виноградову посоветовали оставить свой пост.

Через неделю на коллегии Комитета нас с ним вместе утверждали: меня заместителем главного редактора издательства «Книга», его — заместителем главного редактора издательства «Радуга». На другой день, правда, спохватились, что в «Радуге» этой вакансии нет, но не растерялись и тут же дополнительно эту должность ввели.

На «Детскую же литературу» поставили таких людей, что, думаю, Сергей Владимирович Михалков не возрадовался.

Вот вся история. Осталось только досказать, какого же рода был изъян, открывшийся в моей высоконравственной советской жизни, и кто его открыл.

Изъян был вот какой. За девять лет до этого Иркина сестра уехала в Израиль. Мне кто-то потом говорил: «Ну ладно бы — в Америку, всё легче… А то в Израиль!»

А кто открыл? Вообще-то я не знаю. Был, правда, один добрый сослуживец, столь дружественный ко мне, что много о себе наговорил различных откровенностей. Так много, что я почувствовал себя каким-то задолжавшим. Я думал: что б ему в свою очередь такое рассказать? И рассказал. А больше и не знал никто.

Но главное не в этом. Главное, а почему же для меня сошло всё так мягко? И почему никто меня по-настоящему не тронул?

Тут точно знаю. Это великие хлопоты моего начальника, который много попил крови своих подчинённых и которого я придумал называть —

На прощание Марат Васильевич мне сказал:

— Там в «Книге» директор Кравченко, очень непростой. Если возникнут проблемы, дайте знать, я смогу на него повлиять.