Двое солдат принялись быстро закладывать углубление большими, заранее приготовленными камнями.

По лицу многих из присутствующих катились слезы.

Заложив последний камень, солдаты замазали кладку глиной, смешанной для прочности с рисовым отваром.

Стена снова стала ровной, и только свежее пятно мокрой глины выделялось на ней, как страшная кровоточащая рана.

- Разойдитесь! Разойдитесь! – Закричал в толпу чиновник. - Правосудие свершилось, и вам здесь больше нечего делать!

Собака, тихонько пробираясь среди солдат, подошла к Стене, и остановилась перед могилой хозяина.

Господин Цай сделал знак одному их своих сопровождающих, и тот, подняв заряженный арбалет, двинулся по направлению к собаке.

От глаз Фэя не укрылось это движение. Расталкивая солдат, он бросился вперед.

- Пошел вон отсюда! – Прошипел он сквозь зубы арбалетчику, и повернулся к собаке.

- Юс! Твой хозяин ушел навсегда. Он просил нас быть вместе, и не расставаться. Ты понимаешь меня? – Спросил он, глядя в страдающие, почти человеческие глаза собаки. - Пойдем со мной. Поверь мне, так будет лучше. Если ты останешься, они убьют тебя.

Пес подошел к Фэю, и прижался к его ногам.

Арбалетчик опустил оружие, и нерешительно оглянулся. Но господин Цай, понимая, что ситуация накалена до предела, подтвердить свое приказание не решился.

Площадка перед Стеной постепенно опустела.

Последними ушли Фэй с Юсом.

Собака все время останавливалась и оглядывалась. И тогда Фэй ласково гладил ее по спине, и что-то тихо говорил.

На пригорке, перед поворотом дороги, они задержались, и долго смотрели на грозные башни Стены.

Учитель покинул их навсегда. Великая Душа соединилась с Великой Стеной, и осталась в ней навечно. И потому каменный Исполин стоит уже не одно тысячелетие, внушая ужас врагам, и поверяя свои тайны тем, кто умеет слушать ее голос.

По мере продвижения армии на Запад, окружающий ландшафт менялся. С юга чувствовалось жаркое дыхание пустыни Такла-Макан, а северный ветер приносил запахи дикорастущих трав.

Ожидали нападений вражеской конницы. Командиры усилили дозоры, и дисциплину.

Вечерами у костров с особым вниманием слушали тех, кто уже принимал участие в столкновениях с хунну. Бывалые солдаты делились своим опытом и, как водится, нещадно привирали. Были и такие, кто пережил вражеский плен и все ужасы рабства.

«Молодые негодяи» в силу своего юного возраста побывать в таких передрягах еще не успели. Но их сотенный о кочевых народах наслышан был немало, и охотно делился знаниями с подчиненными.

Надо сказать, что благодаря железной дисциплине, и во многом справедливости своего командира, обстановка в среде «негодяев» заметно улучшилась.

Почти полностью прекратились случаи мародерства, и драки между солдатами. Но, и Юань, в свою очередь, как мог, выбивал из вышестоящего начальства провиант и теплое обмундирование. Ночи бывали очень холодными, а «молодые негодяи» были одеты, кто во что горазд.

На привале, после не очень обильного ужина, один из солдат обратился к Юаню:

- Господин начальник! Вы многое знаете. Не сочтите за труд, расскажите о дикарях-кочевниках, с которыми нам предстоит драться. Говорят, они свирепы, как стая волков, жрут мертвечину, а их стрелы воют, как шакалы в ночи.

- Хунну вовсе не дикари. – Возразил Юань. – Они такие же люди, как и мы с вами. Просто живут по другим законам. И мертвечину они не едят – это полный вздор. А вот стрелы у них и, правда, необычные. Все дело в наконечнике стрелы – он продырявлен, и в полете стрела издает пронзительный свист.

Но, ты прав, врага стоит хорошо изучить. В свое время мне довелось общаться со стариком-хунну, кстати, очень хорошим человеком. По каким-то причинам он бежал в нашу страну, неплохо здесь устроился и стал вполне добропорядочным купцом. Он-то и рассказал много интересного о своем народе.

Предки хунну говорили, что они пришли в степь, переплыв огромное песчаное море{74}. Кораблем им служила кибитка – дом на колесах, запряженная волами. Живут они охотой и скотоводством. Едят много мяса и пьют молоко. Постоянно кочуют по степи. Слабы в рукопашной схватке, но умеют искусно маневрировать, и изматывают противника до изнеможения. Нападают стремительно и неожиданно, и так же быстро исчезают. О них говорят: отогнать их легко, разбить трудно, уничтожить невозможно.

Во главе хунну стоит повелитель, которого они называют шаньюем.

По настоящему сильными хунну сделал Модэ – старший сын шаньюя Туманя. Дело в том, что шаньюй обожал своего младшего сына, и хотел сделать его наследником престола. А Модэ он отправил подальше от глаз, заложником к племенам юэчжи. Но, все повернулось совсем не так, как хотел этого шаньюй. Я расскажу вам историю принца Модэ, как слышал ее от старика хунну.

Комната не была нищей или необустроеной – все-таки он был царевичем. Но, даже самая дорогая клетка остается, однако ж, тюрьмой.

Кормили его хорошо, приставили для ухода нескольких слуг, ленивых и грязных. Позволили иметь двоих наложниц, не очень красивых, но для услад достаточно шустрых. Иногда, в сопровождении основательно вооруженной стражи, выводили прогуляться. Вот и все развлечения.

Модэ возлежал на засаленных атласных подушках, и плевал фруктовыми косточками в угол комнаты.

Неожиданно в низкое оконце вставилась неприятная плоская физиономия, и скроила ему рожу.

Модэ некоторое время с отвращением разглядывал физиономию, потом ответил точно такой же гримасой, и плюнул в нее вишневой косточкой.

Физиономия свирепо завращала глазами и исчезла.

Царевич смачно выругался.

Стражник страдал нервным тиком, и Модэ развлекал себя тем, что передразнивал его, доводя тем самым до белого каления.

В эту согдийскую дыру его, в качестве заложника, заслал отец, взамен заручившись миром и согласием юэчжийцев.

Будучи нелюбимым сыном от старшей жены шаньюя, Модэ в равной степени ненавидел и отца и своих братьев.

Жизнь в качестве заложника совершенно озлобила его, и усугубила и без того строптивый характер.

Дверь отворилась, и в нее, вежливо поклонившись, вошел человек в зеленом халате.

Модэ небрежно кивнул головой. Это был Шабир - единственный согдиец из его окружения, которого он воспринимал.

Шабир был привязан к царевичу странной рабской привязанностью, которая иногда необъяснимо проявляется в людях. Он старался облегчить положение царевича, радовал его любимыми блюдами, рассказывал древние легенды, и играл на незатейливой пастушечьей свирели.

Модэ, привыкший к поклонению, принимал заботы Шабира снисходительно.

Шабир был ценен еще и тем, что, несмотря на строгий запрет согдийского правителя, наладил для царевича обмен весточками с преданными ему людьми в государстве хунну. Правда, вести были редкими и неутешительными.

Лицо Шабира выглядело явно озабоченным.

Царевич вопросительно посмотрел на согдийца.

- Есть новости? – Спросил он.

Шабир вплотную приблизился к царевичу и, наклонив голову к его уху, прошептал:

- Шаньюй - твой отец, начал набег на согдийские земли.

Модэ опрокинул блюдо с фуктами, и вскочил на ноги.

- Т-с-с-с - Умоляюще прошипел Шабир.

Но царевич не обратил на него внимания. Он метался по комнате, разбрасывая ногами атласные подушки и блюда с фруктами.