II. * * * Жил-был один чудак, Он как-то раз, весной, Сказал чуть-чуть не так — И стал невыездной. А может, что-то спел не то По молодости лет, А может, выпил два по сто С кем выпивать не след. Письмо не отправлял Простым и заказным, И не подозревал, Что стал невыездным. Да и не собирался он На выезд никуда — К друзьям лишь ездил на поклон В другие города. На сплетни он махнул Свободною рукой, — Сидел и в ус не дул Чудак невыездной. С ним вежливы — на вы! — везде Без спущенных забрал, Подписку о невыезде Никто с него не брал. Он в карточной игре Зря гнался за игрой — Всегда без козырей И вечно «без одной». И жил он по пословице: Хоть эта масть не та — Все скоро обеззлобится И встанет на места. И он пером скрипел — То злее, то добрей, — Писал себе и пел Про всяческих зверей: Что, мол, приплыл гиппопотам С Египта в Сомали — Хотел обосноваться там, Но высох на мели. И строки те прочлись Кому-то поутру — И, видимо, пришлись С утра не по нутру. Должно быть, между строк прочли, Что бегемот — не тот, Что Сомали — не Сомали, Что все наоборот. Прочли, от сих до всех Разрыв и перерыв, Закрыли это в сейф, И все — на перерыв. Чудак пил кофе натощак — Такой же заводной, — Но для кого-то был чудак Уже невыездной. Пришла пора — а то Он век бы не узнал, Что он — совсем не то, За что себя считал. И после нескольких атак, В июльский летний зной Ему сказали: "Ты, чудак, Давно невыездной!" Другой бы, может, и запил, А он — махнул рукой! Что я? Когда и Пушкин был Всю жизнь невыездной! III. Пятна на солнце Шар огненный все просквозил, Все перепек, перепалил — И, как груженый лимузин, За полдень он перевалил. Но где-то там — в зените был. Он для того и плыл туда, Другие головы кружил, Сжигал другие города. Еще асфальт не растопило И не позолотило крыш, Еще светило солнце лишь В одну худую светосилу, Еще стыдились нищеты Поля без всходов, лес без тени, Еще тумана лоскуты Ложились сыростью в колени, Но диск на тонкую черту От горизонта отделило. Меня же фраза посетила: Не ясен свет, пока светило Лишь набирает высоту! Пока гигант еще на взлете, Пока лишь начат марафон, Пока он только устремлен К зениту, к пику, к верхней ноте, Но вряд ли астроном-старик Определит: «На солнце — буря», Мы можем всласть глазеть на лик, Разинув рты и глаз не щуря. И нам, разиням, на потребу Уверенно восходит он — Зачем спешить к зениту Фебу, Ведь он один бежит по небу — Без конкурентов марафон. Но вот — зенит: глядеть противно И больно, и нельзя без слез, Но мы — очки себе на нос, И смотрим, смотрим неотрывно, Задравши головы, как псы, Все больше жмурясь, скаля зубы, И нам мерещатся усы. И мы пугаемся — грозу бы! Должно быть, древний гунн — Аттила Был тоже солнышком палим, И вот при взгляде на светило Его внезапно осенило, И он избрал похожий грим. Всем нам известные уроды (Уродам имя — легион) С доисторических времен Уроки брали у природы. Им апогеи не претили, И, глядя вверх, до слепоты Они искали на светиле Себе подобные черты. И если б ведало светило, Кому в пример встает оно, Оно б затмилось и застыло, Оно бы бег остановило Внезапно, как стоп-кадр в кино. Вон, наблюдая втихомолку Сквозь закопченное стекло, Когда особо припекло, Один узрел на лике челку. А там — другой пустился в пляс, На солнечном кровоподтеке Увидев щели узких глаз И никотиновые щеки… Взошла луна — вы крепко спите. Для вас светило тоже спит. Но где-нибудь оно — в зените. (Круговорот, как ни пляшите!) И там палит, и там слепит… IV. Сказочная история Как во городе во главном, Как известно — златоглавом, В белокаменных палатах, Знаменитых на весь свет, Воплотители эпохи, Лицедеи-скоморохи, — У кого дела не плохи, — Собирались на банкет. Для веселья есть причина: Ну, во-первых — дармовщина, Во-вторых — любой мужчина Может даму пригласить, И, потискав даму ону, По салону весть к балкону И без денег — по талону — Напоить… и закусить. И стоят в дверном проеме На великом том приеме На дежурстве и на стреме Тридцать три богатыря. Им потеха — где шумиха, Там ребята эти лихо Крутят рученьки, но — тихо, Ничего не говоря. Но ханыга, прощелыга, Забулдыга и сквалыга От монгольского от ига К нам в наследство перешли, И они входящим — в спину Хором, враз: "Даешь Мазину! Дармовую лососину! И Мишеля Пиколи!" …В кабаке старинном «Каме» Парень кушал с мужиками. Все ворочали мозгами — Кто хорош, а кто и плох. А когда кабак закрыли, Все решили: не допили. И трезвейшего снабдили, Чтоб чего-то приволок. Парень этот для начала Чуть пошастал у вокзала, — Там милиция терзала Сердобольных шоферов, Он рванул тогда накатом К белокаменным палатам Прямо в лапы к тем ребятам — По мосту, что через ров. Под дверьми все непролазней (Как у Лобного на казни, И толпа все безобразней — Вся колышется, гудет…), Не прорвешься, хоть ты тресни! Но узнал один ровесник: "Это тот, который песни… Пропустите, пусть идет!" "Не толкайте, не подвинусь, — Думал он, — а вдруг на вынос Не дадут, вот будет минус!.." Ах! Красотка на пути! — Но Ивану не до крали, — Лишь бы только торговали, Лишь бы дали, лишь бы дали! Время — два без десяти. У буфета все нехитро: "Пять «четверок», два пол-литра! Эй! Мамаша! Что сердита? Сдачи можешь не давать!.." Повернулся, а средь зала Краля эта танцевала! Вся блестела, вся сияла, Как звезда — ни дать, ни взять! И упали из подмышек Две больших и пять малышек (Жалко, жалко ребятишек, Очень жаждущих в беде), И осколки, как из улья, Разлетелись — и под стулья… А пред ним мелькала тулья Золотая на звезде. Он за воздухом к балконам — Поздно! Вырвались со звоном И из сердца по салонам Покатились клапана… И назло другим принцессам, Та — взглянула с интересом, Хоть она, — писала пресса, — Хороша, но холодна. Одуревшие от рвенья, Рвались к месту преступленья Люди плотного сложенья, Засучивши рукава. Но не сделалось скандала, Все вокруг затанцевало, — Знать, скандала не желала Предрассветная Москва. И заморские ехидны Говорили: "Ах, как стыдно! Это просто несолидно, Глупо так себя держать!.." Только негр на эту новость Укусил себя за ноготь, — В Конго принято, должно быть, Так восторги выражать. …Оказал ему услугу И оркестр с перепугу, И толкнуло их друг к другу — Говорят, что сквозняком, И ушли они, не тронув Любопытных микрофонов, Так как не было талонов Спрыснуть встречу коньяком. Говорят, живут же люди В этом самом Голливуде И в Париже… Но — не будем, Пусть болтают куркули! Кстати, те, с кем был я в «Каме», Оказались мужиками — Не махали кулаками, Улыбнулись и ушли. …И пошли летать в столице Нежилые небылицы — Молодицы, не девицы — Словно деньгами сорят; В подворотнях, где потише, И в мансардах, возле крыши, И в местах еще повыше Разговоры говорят. |