x x x Жан, Жак, Гийом, Густав — Нормальные французы, — Немного подлатав Расползшиеся узы, Бесцветные, как моль, Разинув рты без кляпа, Орут: "Виват, Жан Поль, Наш драгоценный папа!" Настороже, как лось, Наш папа, уши — чутки. Откуда что взялось — Флажки, плакаты, дудки? Страшась гореть в аду, Поют на верхней ноте. "А ну-ка, ниспаду Я к вам на вертолете!" "Есть риск — предупредил Пилот там, на экране, — Ведь шлепнулся один Не вовремя в Иране". "Смелее! В облака, Брат мой, ведь я в сутане, А смерть — она пока Еще в Афганистане!" — И он разгладил шелк Там, где помялась лента, И вскоре снизошел До нас, до президента. Есть папа, но была Когда-то божья мама. Впервые весела Химера Нотр-Дама. Людским химер не мерь — Висит язык, как жало. Внутри ж ее теперь Чего-то дребезжало. Ей был смешон и вид Толпы — плащи да блузки… Ан, папа говорит Прекрасно по-французски. Поедет в Лувр, «Куполь» И, может быть, в Сорбонну, Ведь папа наш, Жан Поль, Сегодня рад любому. Но начеку был зав Отделом протокола: Химере не сказав Ни слова никакого, Он вышел. Я не дам Гроша теперь за папу. Химеры Нотр-Дам, Опять сосите лапу! Две просьбы М. Шемякину — другу и брату — посвящен сей полуэкспромт. I. Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я Гоню их прочь, стеная и браня, Но вместо них я вижу виночерпия, Он шепчет: "Выход есть — к исходу дня Вина! И прекратится толкотня, Виденья схлынут, сердце и предсердия Отпустят, и расплавится броня!" Я — снова — я, и вы теперь мне верьте, я Немного попрошу взамен бессмертия, — Широкий тракт, холст, друга, да коня, Прошу покорно, голову склоня: Побойтесь Бога, если не меня, Не плачьте вслед, во имя Милосердия! II. Чту Фауста ли, Дориана Грея ли, Но чтобы душу дьяволу — ни-ни! Зачем цыганки мне гадать затеяли? День смерти уточнили мне они… Ты эту дату, Боже, сохрани, — Не отмечай в своем календаре или В последний миг возьми и измени, Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли И чтобы агнцы жалобно не блеяли, Чтоб люди не хихикали в тени. От них от всех, о, Боже, охрани, Скорее, ибо душу мне они Сомненьями и страхами засеяли! x x x Неужто здесь сошелся клином свет, Верней, клинком ошибочных возмездий… И было мне неполных двадцать лет, Когда меня зарезали в подъезде. Он скалился открыто — не хитро, Он делал вид, что не намерен драться, И вдруг — ножом под нижнее ребро, И вон — не вынув, чтоб не замараться. Да будет выть-то! Ты не виновата — Обманут я улыбкой и добром. Метнулся в подворотню луч заката И спрятался за мусорным ведром… Еще спасибо, что стою не в луже, И лезвие продвинулось чуть глубже, И стукнула о кафель рукоять, Но падаю — уже не устоять. x x x По речке жизни плавал честный Грека И утонул, иль рак его настиг. При Греке заложили человек, А Грека — «заложил за воротник». В нем добрая заложена основа, Он оттого и начал поддавать. «Закладывать» — совсем простое слово А в то же время значит: «предавать». Или еще пример такого рода: Из-за происхождения взлетел, Он вышел из глубинки, из народа, И возвращаться очень не хотел. Глотал упреки и зевал от скуки, Что оторвался от народа — знал, Но «оторвался» — это по науке, На самом деле — просто убежал. x x x Михаилу Шемякину — чьим другом посчастливилось быть мне! Как зайдешь в бистро-столовку, По пивку ударишь, — Вспоминай всегда про Вовку — Где, мол, друг-товарищ?! И в лицо трехстопным матом — Можешь хоть до драки! Про себя же помни — братом Вовчик был Шемяке. Баба, как наседка квохчет (Не было печали!) Вспоминай!!! Быть может, Вовчик — «Поминай как звали!» M.Chemiakin — всегда, везде Шемякин. А по сему французский не учи!.. Как хороши, как свежи были маки, Из коих смерть схимичили врачи! Мишка! Милый! Брат мой Мишка! Разрази нас гром! Поживем еще, братишка, По-жи-вь-ем! Po-gi-viom. |