x x x Тоска немая гложет иногда, И люди развлекают — все чужие. Да, люди, создавая города, Все забывают про дела иные, Про самых нужных и про близких всем, Про самых, с кем приятно обращаться, Про темы, что важнейшие из тем, И про людей, с которыми общаться. Мой друг, мой старый друг, мой собеседник! Прошу тебя, скажи мне что-нибудь. Давай презрим товарищей соседних И посторонних, что попали в суть. x x x Я прожил целый день в миру Потустороннем И бодро крикнул поутру: «Кого схороним?» Ответ мне был угрюм и тих: "Все — блажь, бравада, Кого схороним?! — Нет таких?.. Ну и не надо". Не стану дважды я просить, Манить провалом. Там, кстати, выпить-закусить — Всегда навалом. Я и сейчас затосковал, Хоть час — оттуда. Вот уж где истинный провал, Ну просто — чудо. Я сам шальной и кочевой, А побожился: Вернусь, мол, ждите, ничего, Что я зажился. Так снова предлагаю вам Пока не поздно: Хотите ли ко всем чертям, Где кровь венозна, И льет из вены, как река, А не водица. Тем, у кого она жидка, Так не годится. И там не нужно ни гроша, — Хоть век поститься! Живет там праведна душа, Не тяготится. Там вход живучим воспрещен Как посторонним, Не выдержу, спрошу еще: «Кого схороним?» Зову туда, где благодать И нет предела. Никто не хочет умирать — Такое дело. Скажи-кось, милый человек, Я, может, спутал: Какой сегодня нынче век, Какая смута? Я сам вообще-то костромской, А мать — из Крыма. Так если бунт у вас какой, Тогда я — мимо. А если — нет, тогда еще Всего два слова. У нас там траур запрещен, Нет, честно слово! А там — порядок — первый класс, Глядеть приятно. И наказание сейчас — Прогнать обратно. И отношение ко мне — Ну как к пройдохе. Все стали умники вдвойне К концу эпохи. Ну, я согласен — поглядим Спектакль — и тронем. Ведь никого же не съедим, А так… схороним. Ну почему же все того… Как в рот набрали? Там встретились — кто и кого Тогда забрали. И Сам — с звездою на груди — Там тих и скромен, — Таких как он там — пруд пруди! Кого схороним? Кто задается — в лак его, Чтоб — хрен отпарить! Там этот, с трубкой… Как его? Забыл — вот память! У нас границ полно навесть: Беги — не тронем, Тут, может быть, евреи есть? Кого схороним? В двадцатом веке я, эва! Да ну-с вас к шутам! Мне нужно в номер двадцать два — Вот черт попутал! x x x Вот в плащах, подобных плащпалаткам, — Кто решил такое надевать?! — Чтоб не стать останками остаткам, — Люди начинают колдовать. Девушка — под поезд: все бывает, Тут уж истери — не истери… И реаниматор причитает: "Милая, хорошая, умри! Что ты будешь делать, век больная, Если б даже я чего и смог? И нужна ли ты кому такая — Без всего и без обеих ног?" Выглядел он жутко и космато, Он старался за нее дышать. Потому что врач-реаниматор — Это значит должен оживлять. Мне не спится и не может спаться, — Не затем, что в мире столько бед, Просто очень трудно оклематься, Трудно, так сказать, реаниматься, Чтоб писать поэмы, а не бред. Я — из хирургических отсеков, Из полузабытых катакомб, Там, где оживляют человеков, Если вы слыхали о таком. Нет подобных боен и в корриде — Фору дам, да даже сотню фор, Только постарайтесь в странном виде Не ходить на красный светофор. x x x Склоны жизни прямые до жути — Прямо пологие: Он один — а жена в институте Травматологии. Если б склоны пологие — туго: К крутизне мы — привычные, А у нас ситуации с другом Аналогичные. А у друга ведь день рожденья — Надо же праздновать! Как избавиться от настроения Безобразного? И не вижу я средства иного — Плыть по течению… И напиться нам до прямого Ума помрачения! |
