Райские яблоки Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, — Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, — Не скажу про живых, но покойников мы бережем. В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок — И ударит душа на ворованных клячах в галоп, В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок… Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то: Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И огромный этап — тысяч пять — на коленях сидел. Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом, Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик слишком долго возился с засовом — И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушел. И измученный люд не издал ни единого стона, Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва, — нас встречают малиновым звоном! Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел. Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?! Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб, — Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок… Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Петр Святой — он апостол, а я — остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок… Но сады сторожат — и убит я без промаха в лоб. И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых, — Кони просят овсу, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала! Райские яблоки ( Второй вариант) Я умру говорят — мы когда-то всегда умираем, — Съезжу на даpмовых, если в спину сподобят ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, — Не скажу про живых, а покойников мы бережем. В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок — И ударит душа на ворованных клячах в галоп, Вот и дело с концом, — в pайских кущах покушаю яблок. Подойду не спеша — вдруг апостол веpнет, остолоп!.. Чуp меня самого!.. Наважденье… Знакомое что-то — Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И огромный этап — тысяч пять — на коленях сидел. Как ржанет коренник! Я смирил его ласковым словом, Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Петp-апостол, старик, слишком долго возился с засовом — И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушел. Тот огpомный этап не издал ни единого стона, Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Вот следы песьих лап… Да не pай это вовсе, а зона! Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел. Мы с конями глядим — вот уж истинно зонам всем зона! Хлебный дух из ворот — так надежней, чем руки вязать. Я пока невредим, но и я нахлебался озона. Лепоты полон рот, и ругательство трудо сказать. Засучив рукава, пролетели две тени в зеленом. С криком «В рельсу стучи!» пропорхали на крыльях бичи. Там малина, братва, нас встречает малиновым звоном. Но звенели ключи — это к нам подбирали ключи… Я подох на задах, на руках на старушечьих дряблых, Не к Мадонне прижат Божий Сын, а к стене, как холоп. В дивных райских садах просто прорва мороженых яблок, Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Херувимы кружат, ангел окает с вышки — занятно! Да не взыщет Христос, — рву плоды ледяные с дерев. Как я выстрелу рад, ускакал я из рая обратно, Вот и яблок принес, их за пазухой телом согрев. Я еще раз умру — если надо, мы вновь умираем. Удалось. Бог ты мой! Я не сам — вы мне пулю в живот. Так сложилось в миру — всех застреленных балуют раем, А оттуда землей… Береженного Бог бережет! С перекошенным ртом завалюсь поcле выстрела набок, Кони просят овсу, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала! x x x В одной державе с населеньем… — Но это, впрочем, все равно, — Других держав с опереженьем, Все пользовалось уваженьем, Что может только пить вино. Царь в той державе был без лоску: Небрит, небрежен, как и мы, Стрельнет, коль надо, папироску, Ну, словом, свой, ну, словом, в доску. И этим бередил умы. Он был племянником при дяде, Пред тем как злобный дар НЕ ПИТЬ Порвал гнилую жизни нить — В могилу дядю свел. Но пить Наш царь не смел при дяде-гаде. Когда иные чужеземцы, Инако мыслящие нам (Кто — исповедуя ислам, А кто — по глупости, как немцы), К нам приезжали по делам — С грехом, конечно, пополам Домой обратно уезжали: Их поражал не шум, не гам И не броженье по столам, А то, что бывший царь наш — хам И что его не уважали. Воспоминают паханы, Как он совал им ППШ: «Стреляй!» — На завтра ж — хоть бы хны! Он, гад, был трезвенник в душе. И у него, конечно, дочка — Уже на выданье — была Хорошая — в нефрите почка, Так как с рождения пила. А царь старался, бедолага, Добыть ей пьяницу в мужья: Он пьянство почитал за благо… Нежней отцов не знаю я. Бутылку принесет, бывало: «Дочурка! На, хоть ты хлебни!» А та кричит: «С утра — ни-ни!» Она с утра не принимала, Или комедию ломала, — А что ломать, когда одни? "Пей, вербочка моя, ракитка, Наследная прямая дочь! Да знала б ты, какая пытка С народом вместе пить не мочь! Мне б зятя, даже не на зависть… Найди мне зятюшку, найди! Пусть он, как тот трусливый заяц, Не похмеляется, мерзавец, Пусть пьет с полудня, — выходи! Пойми мои отцовы муки, Ведь я волнуюся не зря, Что эти трезвые гадюки — Всегда — тайком и втихаря! Я нажил все, я нажил грыжу, Неся мой груз, мое дитя! Ох, если я тебя увижу С одним их этих — так обижу… Убью, быть может, не хотя — Во как я трезвых ненавижу!" Как утро — вся держава в бане, — Отпарка шла без выходных. Любил наш царь всю пьянь на пьяни, Всех наших доблестных ханыг. От трезвых он — как от проказы: Как встретит — так бежит от них, Он втайне издавал указы, Все в пользу бедных и хмельных. На стенах лозунги висели — По центру, а не где-нибудь: "Виват загулы и веселье! Долой трезвеющую нудь!" Сугубо и давно не пьющих — Кого куда: кого — в острог, Особо — принципы имущих. Сам, в силу власти, пить не мог. Но трезвые сбирали силы, Пока мы пили натощак, Но наши верные кутилы Нам доносили — где и как. На митинг против перегара Сберутся, — мы их хвать в кольцо! — И ну гурьбой дышать в лицо, А то — брандспойт, а в нем водяра. Как хулиганили, орали — Не произнесть в оригинале, Ну, трезвая шпана, кошмар! Но мы их все же разогнали И отстояли перегар. А в это время трезвь сплотилась Вокруг кого-то одного, Уже отважились на вылаз Секретно, тихо, делово. И шли они не на банкеты, А на работу, им на страх У входа пьяные пикеты Едва держались на ногах. А вечерами — по два, по три Уже решились выползать: Сидит — не пьет и нагло смотрит, …Царю был очень нужен зять. Явился зять как по приказу: Ну, я скажу вам — ого-го! Он эту трезвую заразу Стал истреблять везде и сразу, А при дворе — первей всего. Ура! Их силы резко тают — Уж к главарю мы тянем нить: Увидят бритого — хватают И — принудительно лечить. Сначала — доза алкоголя, Но — чтоб не причинить вреда. Сопротивленье — ерунда: Пять суток — и сломалась воля, Сам медсестричку кличет: «Оля!..» Он наш — и враз и навсегда. Да он из ангелов из сущих, Кто ж он — зятек? Ба! Вот те на! Он — это сам глава непьющих, Испробовавший вкус вина. |